– Помилуйте! – завопил негодяй, бросившись передо мной на колени. – Я не хотел, меня заставили!
– Ничуть не сомневаюсь. Знаете, я повидал в жизни много наглецов, но вот такого, как вы, видеть еще не приходилось. Это же надо – второй раз попасться, и опять с попыткой отравления близкого мне человека! Послушайте, может, у вас какая-то личная неприязнь ко мне или всему Мекленбургскому дому?
– Ну что вы, ваше величество! – зарыдал эскулап. – Это прискорбное стечение обстоятельств! Недоразумение! Трагическая ошибка!
– Как вы сказали? Трагическая? Чертовски точное определение!
Если бы у Иоганна Альбрехта Мекленбургского вдруг выросли ангельские крылья (или скорее уж дьявольские рога), наверное, и тогда бы герцог Август удивился меньше. Хотя «удивился» – не совсем подходящее слово. В последнее время владыка Брауншвейга находился в состоянии перманентного изумления. В самом сердце его владений, в замке Вотльфенбюттель, проходил суд над придворным врачом герцогской четы, причем сам он чувствовал себя в лучшем случае свидетелем, который вот-вот может стать обвиняемым.
А проклятый эскулап все никак не унимался и продолжал сыпать подробностями, любая из которых по отдельности могла привести негодяя к костру. Но он продолжал и продолжал…
– Признаете ли вы, доктор медицины Николас Климент Штайнмаер, что имели злой умысел извести герцогиню Клару Марию? – тусклым голосом спросил дознаватель.
– Мне приказали! – затравленно крикнул закованный в цепи врач.
– Кто именно? – вкрадчиво поинтересовался слуга закона.
– Несомненно, речь идет о Враге рода человеческого! – нервно воскликнул герцог Юлий Эрнст.
– Разумеется, ваша светлость, – поспешили согласиться члены судебной коллегии, но не тут-то было.
– Хотелось бы, однако, узнать, какой вид принял князь тьмы, когда соблазнял эту «невинную душу», – едко заметил я со своего места, – был ли это черный козел в герцогской короне или, быть может, он обернулся кем-нибудь из владетельных особ, здесь присутствующих?
– Почему сразу в герцогской?! – принял оскорбленный вид брат моего отчима.
– Ну, он же «князь», – пожал я плечами и еле заметно улыбнулся.
Братья-герцоги мало того что оказались не готовы к мгновенно собранному судилищу, так их еще и посадили по разные стороны от моего кресла, лишив таким образом возможности согласовать позиции. Еще на «процессе» присутствовали герцог Фридрих Гольштейн-Гогторпский, князь-епископ Ульрих Датский, ставший с недавних пор моим постоянным спутником, и граф Хотек в качестве представителя императора.
Прочие делегаты съезда, узнав, что происходит в Вольфенбюттеле, также пожелали принять участие в столь увлекательном действе, но вынуждены были довольствоваться местами на галерке.
– Отвечайте на вопрос! – повернулся к обвиняемому дознаватель.
– Да, – еле выдохнул обвиняемый.
– Повторите!
Ответом ему было молчание. Похоже, бедолага не выдержал напряжения и лишился чувств. В принципе неудивительно. Экспресс-допрос от Михальского и его подручных – зрелище даже для зрителей малоаппетитное, а уж испробовать его на себе я и врагу не пожелаю. Даже ко всему привычные степняки, которых трудно удивить пытками, «плывут» на таких допросах. Единственным моим условием было обойтись без членовредительства, чтобы не покалечить мерзавца раньше времени, но с этим они справились.
Тут с шумом распахнулись двери, и в зал, где происходило действо, вошла герцогиня Клара Мария в сопровождении нескольких придворных дам. Матушка против обыкновения выглядела весьма бодро, что, судя по всему, стало сюрпризом для некоторых из присутствующих.
– Прошу заметить, господа, – громко воскликнул я, парируя возможные инсинуации. – Как только ее светлость перестала принимать снадобья, изготовляемые обвиняемым, ее состояние сразу заметно улучшилось!
– Внести это в протокол! – кивнул дознаватель.
Секретарь тут же послушно заскрипел пером, а сидящий от меня по левую руку Юлий Эрнст поморщился, как от зубной боли. Тем временем для герцогини принесли кресло, которое поставили между моим и предназначенным для ее мужа. Для этого нам пришлось на какое-то время подняться, и, воспользовавшись моментом, матушка шепнула мне:
– Иоганн, умоляю, остановитесь!..
– Что?!
– Сын мой, прошу, не переходите грань, после которой отступление будет невозможно.
– Боюсь, что я вас не понимаю.
– Ваше величество, неужели вы думаете, что тень, которую этот процесс, несомненно, бросит на дом Вельфов, доставит мне удовольствие? Иметь деверя-отравителя… благодарю покорно!
– Неужели быть отравленной по наущению родственника лучше?
– Право, Иоганн, – робко вмешался Август, ставший невольным свидетелем нашего разговора, – вы преувеличиваете вину моего брата. Конечно, этот негодяй Штайнмаер втерся к нам в доверие, и мы проявили непростительную близорукость, признаю это. Но, может быть, не стоит доводить ситуацию до крайностей? Наше положение и без того шаткое…
– Шаткое?
– Более чем! Увы, многие считают, что мы с братом не должны были занимать престолы, ибо есть и иные представители нашего рода. Если этот процесс зайдет слишком далеко, у них в руках появится оружие против нас.
– Этого нельзя допустить! – веско добавила герцогиня.
– Кажется, нам есть что обсудить, – хмыкнул я, возвращаясь в кресло.
– Тогда, может быть, объявить перерыв?
– Так объявите! Вы же тут… главный.
– Перерыв, – тут же провозгласил обрадованный Август Младший. – Суд удаляется на совещание!
Через пару минут мы, то есть я с матушкой и отчим с Юлием, собрались в тесной комнатке, примыкающей к залу, где проходила супрема[121]. Братья-герцоги выглядели одинаково сконфуженно, но если на лице Августа светилась надежда, то герцог Данненбергский откровенно злился. Ну ничего-ничего, сам виноват!
– Ваши светлости, – с легкой ленцой в голосе начал я. – Надобно вам знать, что покушений на наше величество совершено уже столько, что мы давно потеряли им счет. И, видит Бог, мы не стали бы придавать еще одному слишком уж большое значение, если бы целью этого негодяя не была наша благородная матушка, присутствующая здесь герцогиня Клара Мария. Посему мы настаиваем на примерном наказании всех причастных к этому гнусному преступлению. Надеюсь, вы понимаете, в чем наша воля?
– У вас нет права суда на здешних землях! – затравленно огрызнулся Юлий Эрнст.
– Милостивый государь, – усмехнулся я ему в лицо. – У нас в руках отравитель, лишь благодаря воле Провидения не сумевший осуществить свой дьявольский замысел. Ваше покровительство ему общеизвестно и не нуждается в доказательствах. Скажу прямо, единственная причина, по которой вы, любезный дядюшка, до сих пор живы, это заступничество моей матушки.
– Вы не сможете меня осудить!
– А кто говорит о суде? Вы, кажется, запамятовали, что всякий благородный человек может потребовать от равного себе сатисфакции, сиречь удовлетворения. Сейчас мы выйдем в зал, и я при всем честном народе брошу вашей светлости вызов. Причем сделаю это в такой форме, что вам не останется ничего иного, кроме как принять его.
– Коронованные особы не дерутся на дуэлях! – спесиво заявил Юлий Эрнст.
– Коронованные особы не ходят с битыми физиономиями! – многообещающе парировал я.
– Вы не посмеете! – побелел тот.
– Хотите проверить? – спокойно предложил я.
– Иоганн, сын мой, – поспешила вмешаться Клара Мария. – Не стоит так горячиться. Герцог Юлий Эрнст – разумный человек, и мы наверняка сможем прийти к приемлемому соглашению.
– Простите, матушка, просто когда я думаю, что какой-то негодяй покушался на вашу жизнь, выдержка мне изменяет.
– Нет никаких доказательств, что мой деверь был посвящен в этот ужасный замысел. Более того, я просто отказываюсь верить в такую возможность!
– Я придерживаюсь той же позиции, – поспешил присоединиться к мнению жены Август.
– Ну хорошо. – Я сделал вид, что сдаюсь. – Я готов прекратить дознание и удовольствоваться казнью одного обвиняемого, но при трех условиях.
– И каких же?
– Ваш брат сейчас торжественно поклянется на Библии, что не имел злого умысла в отношении моей матери и не будет иметь подобных замыслов в будущем!
– Считайте, что оно выполнено!
– Простите, но я желал бы услышать это от него.
– Сама постановка вопроса кажется мне оскорбительной, – пробурчал Юлий Эрнст, – но ради мира в нашей семье я готов пойти на это.
– Прекрасно. Полагаю, что второй пункт также не вызовет возражений. Мекленбург и Брауншвейг составят оборонительный союз. Всякий напавший на любое из наших княжеств будет считаться агрессором, покусившимся на оба.
– Но…
– Повторяю, союз чисто оборонительный. Если любой из его участников вздумает сам затеять войну, то другой волен присоединиться к нему или соблюдать нейтралитет. Не думаю, что у императора найдутся возражения против подобной формулировки. Кроме того, я готов оказать вам помощь, если вы вдруг решите восстановить свой суверенитет над вольным городом Брауншвейгом.
– Это очень заманчивое предложение, но о какого рода помощи идет речь?
– Я говорю о радикальном решении вопроса. У меня есть некоторое количество специалистов по проведению подобных операций. Надеюсь, все присутствующие слышали о таком в Смоленске, Риге и Азове?
– Да. Слава о вашем искусстве гремит по всей Европе. Пожалуй, мы с благодарностью согласимся принять эту помощь. Правда, брат?
– Конечно.
– Замечательно. Таким образом, остается третье условие. Вы оба должны будете передать моей матушке некоторые земельные владения, которыми она будет вольна распоряжаться по своему усмотрению. В конце концов, именно она – пострадавшая сторона.
– Собираете приданое для своей… дочери? – осклабился Юлий Эрнст, все же не решившийся назвать ее приблудной.
– А вот это не ваше дело, любезный. Хочу сразу заметить, что условия либо принимаются, либо нет. Никакого торга не будет.