[24] и ещё по мелочи. Не так много, кстати, я как-то прикидывал, сколько на рыло получается и пришел к выводу, что не зажиреешь. Оно и правильно. Донские казаки, на самом деле, – те ещё разбойники, и в недавней Смуте отметились так, что никаких врагов не надо. Однако они ещё и щит от набегов крымских татар или ногаев, так что подкармливать их надо. Остальное саблей добудут.
Общение с Черкасском – так называется столица донских казаков идет через Посольский приказ. Помимо всего прочего, это для того, чтобы в ответ на претензии из Бахчисарая или Стамбула на бесчинства «степных рыцарей» разводить руками и с честными глазами говорить, что знать их не знаем, и вообще они ни разу не наши подданные! И вообще, если вы их сами уймете, то мы будем только рады. Эта игра никого не обманывает, но нам на наши жалобы турки и татары отвечают ровно то же самое. Дескать, степь большая, кочевников там много – разве за всеми уследишь? Напали на ваши рубежи? Негодуем вместе с вами! Ловите подлецов – мы вам слова не скажем.
Ещё есть, так называемые, городовые казаки. В принципе, те же самые люди, но нанятые целыми станицами на «службу с городом». То есть, в гарнизонах на засечной черте; в волжских городках и крепостях на границе с Речью Посполитой. Ими заведует Казачий приказ, руководят которым стольник Иван Колтовский и дьяк Матвей Сомов. Оба во время Смуты пристали к воровским казакам, выдвинулись среди них организаторскими способностями, но сумели вовремя одуматься и присягнули мне. Теперь рулят бывшими подельниками, и, судя по докладам из Земского приказа, получают с них немалую мзду. Дело в том, что казаков много, а действительно хлебных мест с необременительной службой мало. Впрочем, дело это вполне обыденное. Кто куда поставлен на службу – тот тем и кормится.
Но с этими ладно, практически, свои люди, разберемся. А вот зачем прислал послов «самозваный гетман» Сагайдачный[25]?
Принимать казачьих послов в Грановитой палате вместе Боярской думой – много чести. Не говоря уж о том, чтобы вместе с Катариной. По-хорошему им вообще, разговоры с каким-нибудь окольничим не слишком знатным вести…
– Уж ты похлопочи, боярин, – с надеждой в голосе попросил царского вельможу атаман Зимовой станицы Епифан Родилов, а за нами дело не станет, отслужим Его Царскому Величеству.
– Я не боярин покуда, – прогудел в ответ Вельяминов, цепко всматриваясь в лица казаков.
Пришедший на встречу с посланниками Тихого Дона царский ближник вольготно расположился в кресле первого судьи. Стольник Колтовский пристроился за его плечом, а Сомов, скрипя пером, вёл записи. Чуть в стороне от главных переговорщиков держался молодой рейтарский офицер, с интересом поглядывавший на атамана и его спутников, но в разговор не вступавший.
– Мы казаки – люди темные, – пожал плечами Родилов, – только и у нас в Черкасске всем ведомо, что ты, господин, для государя всё равно, что брат названный! Сделай милость, договорись о встрече.
Пришедшие вместе с атаманом есаулы и казаки тут же закивали, подтверждая, мол, так и есть. Всем на Тихом Дону хорошо известно, какой важный человек Никита Вельяминов, тут и говорить не о чем! Одеты казачьи посланники были, как и положено людям их профессии, кто во что горазд. Русские кафтаны перемежались с польскими кунтушами, черкесскими чекменями, а так же татарскими или турецкими халатами, кто их там разберет нехристей.
Оружие у всех было богатым, изукрашенным золотой или серебряной насечкой и даже камнями, но видно было, что не своё.
Как я определил? Дело в том, что если богатый и знатный человек закажет себе парадное вооружение, то всё оно будет сделано в одном стиле. Шпага будет иметь одинаковую отделку с дагой, доспехи подходить к шлёму и так далее. А если польская корабела[26] прицеплена к персидскому наборному поясу, за который заткнуто два турецких пистоля, причем один с серебряной насечкой, а другой вовсе без украшений, то будьте уверены, что сие великолепие досталось нынешнему владельцу после дувана.[27]
Дело у казаков и впрямь было серьезное. Обозленные их набегами турки и татары засыпали Мертвый Донец – протоку, по которой донцы прорывались в Азовское и Черное моря, и ещё больше укрепили Азов, добавив к нему укрепления на острове Каланча. А затем развили планомерное наступление на казачьи городки, беря их штурмом и разоряя один за другим. Объединившись, казаки сумели отразить нападение в этом году, но было понятно, что крымцы и азовцы с ногаями от своего не отступят и следующей же весной повторят свою попытку.
– Ишь чего удумали, к государю! – громко усмехнулся рейтарский офицер. – Вроде у него дел других нет, как всяким татям помогать.
Родилов с неудовольствием зыркнул на наглого рейтара, но отвечать не стал, а обернулся к Вельяминову и его спутникам, в надежде, что те поддержат его просьбу. Прочие станичники также проигнорировали выпад, и лишь один молодой казак, тряхнув чубатой головой, горячо высказался в ответ:
– А разве не служили мы верой и правдой государю Ивану Федоровичу? Разве не водил о прошлом годе атаман Стародуб пять тысяч конных казаков на помощь царским ратям к Вязьме?
– Ты, казак, ври да не завирайся, – засмеялся в ответ офицер. – Едва ли две тысячи ратных у Гаврилы Стародуба было, а конных из них, хорошо если половина!
– Что поделаешь, государь, – ничуть не смутившись, отозвался молодец, – не соврёшь – не проживешь!
– Государь?! – изумились посланники, и, переглянувшись, дружно рухнули на колени.
– Ты откуда меня знаешь? – строго спросил я парня. – Или видел прежде?
– Приходилось, – приподняв голову, скупо улыбнулся тот и хотел назваться, но я перебил его.
– Погоди, сам вспомню! Ты – Мишка Татарчонок – джура[28] старого Лукьяна. Как он там, кстати?
– Нет уже дядьки Лукьяна, – покачал головой молодой казак. – Срубили нехристи ещё три лета назад.
– Бывает, – покачал я головой. – Но это дело такое, никого не минует, а живым надобно о живых побеспокоиться. Я про ваши беды, атаманы-молодцы, всё понял, кроме одного. Нахрена вы ко мне с ними приперлись? Турки на ваших глазах засыпали старое русло Донца, крепость выстроили, а вы сидели на жопе ровно, пока вам там не припекло. Теперь вот ко мне заявились, а зачем? Нешто у вас сабли затупились? Или перевелись в степи рыцари?
– Нет, государь, – не вставая с колен, заговорил атаман. – Есть у нас и сабли, есть и кому их в руках держать. Да только супротив пушек одними саблями много не навоюешь. В прежние времена, нам хоть изредка зелья порохового да свинца подкидывали из Москвы, так мы ещё держались, а теперь наги и босы.
– Уж я вижу, – ухмыльнулся, освобождая мне кресло, Вельяминов, намекая, очевидно, на богатые наряды послов.
– А ты не смотри, боярин, на наше убранство! – не смутился Родилов. – Всем войском собирали мы с кого сапоги целые, а с кого шаровары последние, чтобы перед светлыми царскими очами лицом в грязь не ударить. Сказано ведь, «с миру по нитке – голому рубаха»!
– Не прибедняйся, атаман, – прервал его, оторвавшийся от писания, Сомов. – Посылали вам в прошлом годе и свинца и зелья порохового, и хлеба изрядный запас.
– Да что же там посылали! – всплеснул руками Епифан. – Оно, конечно, нам по великой скудости и за то земной поклон, однако же, как ни крути, а после дележки каждому казаку досталось: свинца по пульке; пороху по жменьке; сукна по вершку; а хлеба так и вовсе – один сухарь на двоих!
– Я сейчас заплачу от бед ваших! – посулил я расходившемуся атаману. – Ладно, вставай с колен. Не люблю я этого. Лучше скажи, что делать будете, если жалованье получите? Стоит ли мне в расход входить, а то ведь казна не резиновая!
– Какая, государь? – выпучил глаза поднимающийся Родилов.
– Не бездонная, – пояснил я, чертыхнувшись про себя.
– Ага, понял, надежа! А на вопрос твой отвечу так: коли ты нас пожалуешь, то соберем силы, да и ударим по турку! Един, да другой, да третий! Обшарпаем[29] все берега в Крыму да туретчине, разорим все крепости, какие возьмем, побьём ратных людишек, хоть янычар, хоть кого иного.
– И сколько же вам надо?
Видимо ответ на этот вопрос был давно заготовлен у атамана, и тот, достав из-за пазухи грамотку, развернул её и стал бойко зачитывать казачьи нужды. Причем, тараторил так, что сразу стало понятно – заучил, шельмец! Потому что так быстро читать никакой дьяк не сможет.
– Жалованья денежного, каждому атаману по пяти рублей, а рядовому казаку по три. А всего пятнадцать тысяч восемьдесят рублей серебром!
– Разбойник! – охнул Сомов, услышав столь несуразную цифру.
– Сукна на зипуны хоть сотню поставов[30], зерна – тысячу четвертей, крупы – триста, сухарей тако же, – невозмутимо продолжал посланник Тихого Дона. – А свинца и пороха никак не менее чем по триста пудов, а без того, государь, службу тебе править не мочно!
– Губа не дура, – переглянувшись с Колтаковым, крякнул Вельяминов, и непонятно было, считают ли они расчеты казаков справедливыми или же наоборот.
Я некоторое время раздумывал над расчетами атамана, и никак не мог решить, куда его послать за наглость, на хрен или лучше сразу на дыбу? С другой стороны, этим летом турки начнут воевать с поляками, а значит, вместе с султаном в поход отправится и хан со своими беями…
– Азов возьмешь? – спросил я, пристально взглянув в глаза Родилову.
Тот глубоко вздохнул в ответ, после чего скомкал богатую шапку, которую до сих пор держал в руках и с отчаянным выражением на лице швырнул её себе под ноги.
– Возьму!
– Ой ли?
Дело было в том, что атаман Епифан был давним сторонником похода на Азов. Однако у казаков всё решает круг, а донцам не слишком-то хотелось лезть на крутые палисады турецкой твердыни, рискуя остаться под ними навсегда. Куда как выгоднее было протащить струги свежевыкопанным ериком и отправиться в набег на татарское и турецкое побережье. Конечно, сгинуть можно было и в этом случае, но всё же риску был куда меньше, а добыча в случае удачи, гораздо больше! Но если Родилову удастся получить царское жалованье, да ещё в таком объеме, то его укрепившегося авторитета хватит, чтобы продавить поход и тогда он войдет в историю, как величайший атаман. Только вот военное счастье переменчиво и что делать, если турки отобьют штурм? Скорее всего, казаки сместят неудачника, но это ещё полбеды. Что тогда скажет Иван Мекленбургский, насмешливо глядящий в глаза атаману? Ох и длинные руки у московского владыки и многие вожаки казачьей вольницы, рискнувшие встать на его пути, успели почувствовать на себе их крепость. Взять хоть Ваньку Заруцкого или Баловня…