азрешение избранных нами старшин и брать в количестве, ими дозволенном; разрешение одного старшины не есть действительное; необходимо общее дозволение всех старшин в присутствии вотчинной конторы, где имеется книга для записывания всякого приговора старшин. Старшина, имеющий надобность купить вино, обязан испросить разрешение мира и брать в количестве, определяемом мирским приговором. Все эти признанные нами условия для утверждения меж нами доброй нравственности обязательны и для всех посторонних, живущих в нашем селе».
Весной следующего 1859 г. еще сотни тысяч крестьян 32 российских губерний отказались от продаваемой откупщиками сивухи и начали массовый разгром кабаков. Несмотря на посылку воинских команд, в 12 губерниях было разграблено 220 питейных заведений{365}.
Официальные власти были захвачены врасплох. Вот как сообщал об этом небывалом в России событии императору Александру II доклад III отделения Собственной его императорского величества канцелярии — тайной полиции России:
«Возвышение новым откупом цен на вино, весьма дурное его качество и увеличение дороговизны на все вообще предметы привели крестьян к решимости отказаться от употребления вина, если не навсегда, то, по крайней мере, временно. Это началось в Саратовской, и вслед за тем зароки повторились в Рязанской, Тульской и Калужской губерниях. Крестьяне на мирских сходках добровольно отрекались от вина, целыми обществами составляли о своих обетах письменные условия с назначением денежных штрафов и телесных наказаний тем, которые изменят этому соглашению, и торжественно, с молебствиями, приступали к исполнению условий. Этим примерам последовали в скором времени жители разных местностей Самарской, Орловской, Владимирской, Московской, Костромской, Ярославской, Тверской, Новгородской, а также Воронежской, Курской, Харьковской и других губерний.
Содержатели откупов всемерно старались отклонить крестьян от трезвости: угрожали взысканием правительства за уменьшение питейных доходов, понижали цены на вино, даже предлагали оное в некоторых местах безвозмездно. Но крестьяне твердо хранили свои обеты и только в двух случаях отступили от своих намерений: в Сердобском уезде Саратовской губернии откупщик заявил, что цена водки возвышена для того, чтобы уделять по одному рублю с ведра на их выкуп, и это удержало крестьян от составления условий о трезвости; Московской губернии, в Серпуховском уезде содержатель откупа заплатил за жителей села Дракина недоимки 85 рублей и также успел от зарока их отклонить…»{366}
Тогда же на волне общественного подъема в стране стали выходить и первые книги о вреде пьянства. Проблема впервые стала гласной. В наиболее радикальном журнале «Современник» в 1858 г. была опубликована нашумевшая повесть В. Н. Елагина «Откупное дело», в которой со знанием предмета описаны обычная практика откупщиков по обману казны и их фактическая безнаказанность, обеспеченная отлаженной системой подкупа местных чиновников.
Публицисты демократической печати призывали к увеличению производства пива и вина, утверждению норм культурного потребления водки с непременной закуской, сокращению ее продажи. Но эти предложения оказались слишком наивными, как и надежды ведущего критика «Современника» Н. А. Добролюбова: «Сотни тысяч народа в каких-нибудь пять-шесть месяцев, без всяких предварительных возбуждений и прокламаций, в разных концах обширного царства отказались от водки, столь необходимой для рабочего человека в нашем климате! Ээти же сотни тысяч откажутся от мяса, от пирога, от теплого угла, от единственного армячишка, от последнего гроша, если того потребует доброе дело» (подразумевалось массовое революционное выступление. — Авт.). Правда, в той же статье Добролюбов признавал, что трезвенное движение вызвано не столько возросшей сознательностью крестьян, сколько дороговизной и дурным качеством водки, и считал его «непродолжительным и непрочным»{367}.
В конце концов массовое крестьянское движение было подавлено властями при помощи военной силы. При этом Министерство финансов обращалось за подмогой даже к руководству Русской православной церкви: священники должны были объяснять крестьянам, что воздержание от водки «не должно быть допускаемо как противное не только общему понятию о пользе умеренного употребления вина, но и тем постановлениям, на основании коих правительство отдало питейные сборы в откупное содержание». В результате местные власти стали получать циркуляры, где эта «польза» доказывалась ссылками на Священное писание{368}.
Правда, следует сказать, что были известны и случаи административных кампаний против пьянства по инициативе слишком деятельных местных начальников. Так, пензенский губернатор Татищев в целях искоренения народного порока приказывал исправникам требовать от крестьян приговоров о закрытии кабаков. А ретивые полицейские чины стали соревноваться в деле принудительного отрезвления обычными средствами: организацией массового «общественного мнения», угрозами, а то и прямым рукоприкладством. Естественно, что в этом случае результат бывал обратным задуманному{369}. На такие сугубо административные опыты еще в 1861 г. откликнулся специальной статьей Н. С. Лесков, предупреждая: «Как ни велико и ни возмутительно зло, причиняемое пьянством, но все-таки бесполезно стремиться противодействовать ему созданием охранительных правил»{370}.
Неудачными оказывались и попытки отдельных лиц бороться с разлагающим влиянием кабака. В этом смысле поучителен опыт сибирского купца-миллионера Н. М. Чукмалдина, потратившего 20 лет на то, чтобы устранить это зло из своей родной деревни Кулаковой. Открыв кабак на свое имя, новый владелец свел его оборот к минимуму и все доходы обратил на нужды деревни. Но такая «хитрость» вызвала доносы и недовольство властей тем, что казне намеренно наносился ущерб сокращением акцизных сборов. Тогда Чукмалдин стал платить своим односельчанам за то, чтобы они вообще отказались от устройства кабака на своей территории, — и здесь уже столкнулся с сопротивлением снизу.
Позднее он вспоминал: «Мне явно не противодействовали даже пьяницы и мироеды, но чуть только появлялся кабатчик с несколькими ведрами водки для схода и несколькими отдельными подачками мироедам, как все доброе настроение разрушалось и появлялись кабаки, разорители крестьян. Туда влекло неудержимо: пьяниц — пьянство, а слабых людей — отсутствие силы воли, а потом мало-помалу наступала пагубная привычка к водке, приводившая их, в конце концов, к полному разорению… Я посылал им хлеба, выстроил школу, дал деньги на учреждение банка, сооружаю новую каменную церковь. Казалось бы, простой расчет закрыть кабак, с которым я веду войну, но вот, подите же, кабак господствует и насмехается над всеми усилиями одиночного человека!»{371} Последние слова, кажется, указывают и на возможную причину неудачи: попытки просвещенного мецената оставались «усилиями одиночного человека»; не приобщая к делу самих крестьян, трудно было добиться единодушной поддержки с их стороны.
Забытый опыт. Новый подъем антиалкогольного движения уже на иной основе начался на рубеже 80—90-х гг. XIX века усилиями нарождавшейся в России демократической общественности. По инициативе интеллигенции и земских деятелей в различных городах России создавались небольшие постоянные группы и общества: «Общество борьбы с алкоголизмом женщин и детей», «Кружок деятелей по борьбе со школьным алкоголизмом», «Комиссия по вопросу об алкоголизме при Русском обществе охраны народного здравия», «Всероссийское Александро-Невское братство трезвости» и т. п. По некоторым данным, первое из таких обществ было основано в 1874 г. в полтавском селе Дейкаловка{372}.
Организаторами и наиболее активными членами таких обществ становились выдающиеся юристы (H. О. Таганцев, А. Ф. Кони), врачи (В. М. Бехтерев, М. Н. Нижегородцев, Д. Г. Булгаковский), общественные деятели (М. Д. Челышев). Основателем одного из первых обществ трезвости в России был Лев Толстой, пользовавшийся огромным авторитетом среди интеллигенции. В статье «Для чего люди одурманиваются?» он объяснил основную причину пьянства тем, что «употребление одурманивающих веществ в больших или в малых размерах, периодически или постоянно, в высшем или низшем кругу вызывается., потребностью заглушения голоса совести для того, чтобы не видеть разлада жизни с требованием сознания». Но при этом писатель делал пессимистический вывод о бессмысленности всей современной цивилизации, которая создается «большей частью людьми, находящимися в ненормальном состоянии»{373}.
По-иному подходил к проблеме известный в начале XX века всей России борец с пьянством Михаил Дмитриевич Челышев (1866–1915 гг.). Владимирский крестьянин, не получивший систематического образования, он благодаря своим способностям и энергии сумел стать крупным предпринимателем и членом городской думы Самары. С 1902 г. Челышев начал в своем городе активную борьбу с пьянством и привлек на свою сторону важных дельцов из Биржевого комитета, исходя при этом из вполне практических соображений: «Я говорил с купцами, с заводчиками, с промышленниками — все в один голос: «Дайте трезвых рабочих, трезвых приказчиков, служащих, по 10 рублей в год будем платить с головы». Это за служащих трезвых. А что заплатили бы они за трезвый многомиллионный народ? Не сноси народ ежегодно 700 миллионов в казенку — он на 700 миллионов рублей покупал бы себе ситцу, обуви, сельскохозяйственных орудий…»