30 мая 1499 г. Иван III получил грамоту, но не от Шестакова, а от вяземского наместника князя Бориса Михайловича Туреней-Оболенского. К грамоте Борис Михайлович приложил пояснительное письмо, в котором объяснял, как она попала в его руки. «Принес, государь, ко мне грамоту поп Феодор Ильинской, а сказывает, государь, привез к нему ту грамоту можаетин[323]Василь Игнатов сын Демидова из Смоленска; а тому, государь, можаитину Василю, сказывает, дал ту грамоту в Смоленску можаетин Харя Василев, и тот, государь, Харя ещо остался в Смоленску, и поп Феодор Ильинской сказывает, что та грамота прислана от Федки от Шестакова. И яз, государь, ту грамоту Федкову послал к тобе ко государю за своею печатью. А яз тобе государю холоп твой челом бью». Таким образом, выявляется целая цепочка, по которой шла передача информации: Ф. Шестаков отдал грамоту можайским купцам, торговавшим в литовском Смоленске; один из купцов (В. Демидов) пересек границу и вручил секретный документ знакомому попу в пограничном русском городе Вязьме, а тот передал его местным властям.
В грамоте, адресованной «князю Борису Михайловичу», Федор Шестаков писал: «Зде, господине, у нас ся стала замятня[324]велика межи Латыны и межи нашего христьянства[325]: в нашего владыку смоленского[326]диавол ся вселил с Сопегою, со отметником[327]их, на православную веру; князь велики[328]неволил государыню нашу, великую княгиню Олену[329], в латинскую проклятую веру. И государыню нашу Бог научил, да попомнила науку государя отца своего. И государыня великая княгини отказала так: „памятуешь, государь, со государем с отцом с моим как ecu рек; и яз, государь, без воли осподаря отца своего, не могу то учинить, а обошлю государя отца своего, как мя научит“. Да и все наше православное христианьство хотят отсхитити[330]. Ино наша Русь велми ся с Литвою не любят. И тот бы списочек послал до государя; а осподарь сам того поразумеет. А болшего не смею писать, коли б было с кем отказать»[331].
Обращают на себя внимание меры предосторожности принятые Ф. Шестаковым при передаче своего тайного послания. Во-первых, он не указал в грамоте своего имени. Во-вторых, адресовал ее вяземскому наместнику, которого Шестаков называет просто «князем Борисом Михайловичем». Из содержания документа также видно, что Федор Шестаков прекрасно понимал политическую важность передаваемой им информации. Сообщение о том, что Елену вынуждают принять католичество, давало прекрасный повод Ивану III начать военные действия против Литвы. Война началась в конце 1499 г. и продолжалась до марта 1503 г. На стороне Литвы выступил Ливонский орден, а Москву поддержал Крым. Решающее сражение произошло 14 июля 1501 г. на реке Ведроше, в 5 верстах к западу от Дорогобужа. Литовские войска были разбиты наголову. Только убитыми они потеряли 8 тыс. человек, а оставшиеся в живых были взяты в плен вместе с командующим князем Константином Острожским[332]. По условиям мирного договора Литва передала Москве 20 городов, 70 волостей, 22 городища и 13 крупных сел. Литовский князь Александр признал титул Ивана III «государь всея Руси», что косвенно подрывало претензии великих князей Литовских именовать себя «королями русскими». Кроме военного успеха, Москва одержала важную дипломатическую победу. Посредником в конфликте между Иваном III и Александром выступил чешский король Владислав, который прибыл в Москву с предложением от папы Александра VI помириться и вступить в общий союз против Турции[333].
Посредническое участие в переговорах папы было не случайным. Отстаивая интересы России на Западе, Иван III постоянно искал дружбы и союзов в Европе. Раньше, чем с другими европейскими странами, Москва начала обмен посольствами с Римом. С 1469 г. по инициативе папского двора начались переговоры о браке великого князя Ивана III и воспитанницы «святейшего престола», племянницы последнего константинопольского императора Зоей-Софией Палеолог. Папский двор находился тогда в центре международной жизни. Двухлетние переговоры о заключении брака сразу ввели великого князя Московского в курс основных политических событий Европы. Параллельно с Римом Россия начинает устанавливать отношения с другими государствами.
Победа на реке Угре в 1480 г. заставила и европейские государства иначе смотреть на Россию[334]. Русское государство становится объектом пристального внимания и интереса со стороны многих государств. Турецкая опасность толкала Рим и Венецию к дружбе с Россией. Священная Римская империя германской нации, Венгрия и Молдавия, расходясь по ряду вопросов с Польско-Литовским государством, искали поддержки у Москвы. Дания добивалась помощи против Швеции. Однако расширение международных контактов с Западной Европой не являлось самоцелью московской дипломатии. Россия была заинтересована, в первую очередь, в союзниках против Литвы и в расширении экономических связей. Поэтому, например, поддерживая идею папы Александра VI о создании коалиции европейских стран против Турции, Москва не шла на заключение каких-либо конкретных договоров. Все переговоры с папской курией сводились, как правило, к вопросам русско-литовских отношений.
Кроме поиска дружбы и союзов в Европе в наказах русским послам обычно ставилась задача выяснить внешнеполитическое положение соответствующего государства (внутренней обстановке уделялось меньше внимания). Так, например, посольство Ивана III, отправленное ко двору императора Максимилиана, должно было собрать сведения о борьбе императора с чешским королем Владиславом Ягеллоном за обладание Венгрией, а также об отношениях империи с Францией[335]. В 1520 г. посол Некрас Харламов, отправленный к гроссмейстеру Ливонского ордена Альберту, прислал подробнейший отчет Василию III о ходе войны ордена с Польшей, настроениях жителей Кенигсберга, осажденного поляками, и т. п.[336]
Однако главным объектом интересов российской дипломатии и разведки оставалась Литва. Московское правительство стремилось использовать любую возможность для сбора информации о соседнем государстве, проявляя при том невероятную изобретательность. В этом отношении показательны два эпизода. Весной 1493 г. литовский сановник, каштелян трокский и наместник полоцкий Ян Заберезинский прислал своего человека в Великий Новгород к московскому наместнику Якову Захарьичу с просьбой позволить приобрести кречетов. Московский наместник уведомил об этом великого князя. Иван III тотчас распорядился послать кречетов в Полоцк, да заодно грамоту «о деле»; и выбрать для этой миссии «человека доброго». «А послал бы ecu человека такова, — пояснял Иван Васильевич, — который бы умел тамошнее дело видети, а здесе, приехав, сказати».
В другой раз, отпуская обратно в Литву в 1503 г. королевского гонца Петраша Епимахова, великий князь приказал дорогобужскому наместнику дать ему подводы, чтобы посланец мог доехать до Смоленска, и провожатого человека, «кого будет пригоже», который эти подводы вернул бы из Смоленска в Дорогобуж. По пути в Смоленск провожатый должен был «пытати вестей», а как вернется назад, «да что тебе скажет там тамошних вестей, и ты о том ко мне отпиши»[337], — наказывал Иван III наместнику. Таким образом, не довольствуясь сведениями, которые поступали в Москву от послов и купцов, возвращавшихся из Литвы, русское правительство под благовидными предлогами засылало в Литву своих лазутчиков. Специальной подготовки они не проходили, ими вполне могли быть просто сообразительные люди из числа местных жителей (новгородцев, дорогобужцев), которым можно было поручить «пытати вестей» за границей.
Мирные отношения России с Литвой были прерваны после смерти Ивана III (1505) и литовского князя Александра (1506). Вступление на литовский престол брата Александра Сигизмунда I, ставшего с 24 января 1507 г. также королем Польши, привело к возобновлению весной 1507 г. войны между Литвой и Москвой. Некоторое время активные военные действия Литвы сдерживал мятеж, поднятый князем Михаилом Львовичем Глинским. Михаил Львович получил широкую известность в Литве после блестящей победы, одержанной им над крымскими татарами незадолго до смерти великого литовского князя Александра. При великом князе M. Л. Глинский имел фактически неограниченную власть, но после смерти Александра его положение при дворе пошатнулось. Сигизмунд I под влиянием обвинений, выдвинутых против Глинского его противниками, лишил князя Михаила Львовича и его братьев занимаемых ими государственных постов. Чтобы восстановить справедливость, М. Л. Глинский стал требовать королевского суда, но безрезультатно. Тогда зимой 1508 г., воспользовавшись отсутствием короля в Литве, он решился на открытое выступление.
Мятеж начался 2 февраля 1508 г. с нападения на двор недруга М. Л. Глинского Я. Заберезенского, который был убит по приказу князя Михаила[338]. Незаурядная личность Михаила Львовича Глинского, его личные связи со многими представителями русской и литовской знати, позволили предать выступлению широкий размах под лозунгом защиты православия от «лядской веры»[339]