[10], темпераментная и яркая полемика Иосифа была исключительно ценной.
И. Хрущев[11].
«Исследование о сочинениях Иосифа Санина, преподобного игумена Волоцкого»
Иосифов монастырь зачался в самые тяжелые для Новгорода годы. Это было, как мы видели выше, в 1479 (6987) году, в июне, в период между третьим и четвертым походом Ивана III на Новгород, вскоре по низложении Борецких и уничтожении Веча.
Последний из владык, избранных самими новгородцами, Феофил принимал в том году участие в попытке новгородцев восстановить свои древние права. В это смутное время Иосиф получил от него благословение на устройство монастыря и постройку в нем церкви, так как в то время иерархическая власть архиепископа еще простиралась на бывшие новгородские владения в уделе князя Бориса Васильевича Волоцкого.
В августе освятил Иосиф первую деревянную церковь в честь Успения Божией Матери.
В октябре, когда настал 6988 год, Иван III предпринял свой последний поход на Новгород, а в январе (1480) Феофил был отвезен в Москву, где и принужден был дать отреченную грамоту. В феврале того же года покровитель, князь Борис Васильевич, идя войной на великого князя Московского, выступил из Волоколамска с княгинею и со всем своим домом, с множеством ратных людей в Углич, для соединения с братом своим Андреем Углицким. В Москве были заняты ссорой великого князя с братьями, потом (в июле) пронесся слух о нашествии Ахмата, а Новгород все еще оставался без иерарха. В декабре 1480 года Борис Васильевич возвратился домой с удачей: примирившийся с ним Иван Васильевич придал ему села, принадлежавшие дяде их по матери, Василию Ярославичу Серпуховскому. Тогда и монастырь Иосифов получил село Отчшцево от Бориса Васильевича. С увеличением средств должна была сказаться зависимость монастыря от архиепископа, его бояр и десятинников. В октябре 1483 года заложил Иосиф каменную церковь в монастыре своем и только за месяц до этого, отмеченного в житиях события, поставлен был в Москве преемник Феофилу.
По новгородскому обычаю в Москве метали жребий, кому из троих предназначенных быть архиепископом Великого Новагорода. Жребий пал на старца Троице-Сергиевой обители Сергия, который прежде того был протопопом Успенского собора в Москве. Но этот первый из присланных в Новгород владык был не совсем благосклонно принят новгородцами. Менее чем через год (в июне 1484) Сергий, расстроенный физически и нравственно, оставил архиепископство. Потрясенному Новгороду нужен был на первый раз в архиепископы человек стойкий и деятельный. При избрании Сергия одним из предназначавшихся в архиепископы был Чудовский архимандрит Геннадий, но жребий тогда не пал на него; теперь он был назначен без жребия (12 декабря 1484 г.).
Ничего не известно нам о происхождении Геннадия, кроме его прозвания — Гонзов.
Между Иосифом и Геннадием была связь чрез Кутузовых, помещиков и вотчинников волоколамских. Когда митрополит Геронтий посадил Геннадия, еще архимандрита, в ледник за самовольное разрешение пищи накануне Богоявления, защитниками последнего являются Борис Васильевич Кутузов и двоюродный брат его Юрий Шестак. Некоторые из Кутузовых служили у Геннадия в боярах (братья Бориса Васильевича, Константин и Михайло [Клеомпа] Васильевичи Кутузовы). Село Чемесово, в Рузе, о котором сказано было выше, могло быть собственностью Геннадия, который отдал его монастырю. Поэтому назначение Геннадия было в высшей степени благоприятно для Иосифа. Перечисляя крупные вклады в монастырь свой, Иосиф в числе первых благодетелей упоминает Геннадия «исчести не мочно его жалованья»…
Жития свидетельствуют, что Геннадий сделал его начальником, вроде благочинного, над окружными монастырями. «Геннадие, — сказано в одном из них, — любяше и зело и часто к нему посылаше и не близ его супцу, яко от пятисот поприщь отстоящу, обаче его епископиа сущи». Но не одни дружественные отношения связывали Геннадия: они оба вскоре сделались главными деятелями в борьбе с еретиками.
Прежде чем начнем говорить об этом последнем деле, остановимся еще несколько на Геннадии. В летописи в первый раз говорится о нем, как об архимандрите Чудовского монастыря, по поводу спора о хождении по солонь.
В этом споре, любопытном для характеристики времени и самих споривших, Геннадий говорил против митрополита Геронтия и был заодно со знаменитым Вассианом Рыло. «Митрополит свидетельство приводя, егда престол диакон кадит в олтаре на правую руку ходит с кадилом; а они свидетельства ни коего не приношаху, но глаголаху: солнце праведное Христос на ада наступи и смерть связа и души свобода, и того ради, рече, исходят на Пасху, тоже прообразуюсь на утрении». Таким образом, мнение Геннадия и Вассиана как будто было осмыслено, тогда как митрополит Геронтий основывался только на свидетельстве внешнем. Мнение о том, что надо ходить по солнцу, было возбуждено некоторыми посетившими Афонскую гору и было признано Геронтием как опасная новизна. Этот спор происходил летом 1479 года при освящении только что отделанного Аристотелем Фиораванти Успенского собора. С небольшим через два года, в октябре 1481 года, спор этот был возобновлен, а митрополит не хотел уступить, оставил посох в церкви и уехал на Симоново с мыслию снять сан свой, если князь великий «не добиет челом». Летопись передачу сведений об этом споре начинает такими словами: «Того же лета бысть распря митрополиту с великим князем… Но вси священники, и книжники, и иноки, и миряне по митрополите глаголаху, продолжает летописец, а по великом князе мало их, един владыка Ростовской князь Асаф, да архимандрит Чюдовской Генадей». Таким образом, на стороне Геронтия было большинство; на стороне великого князя преемник Вассиана Рыло, Иоасаф Оболенский и тот же Геннадий.
Но князь великий помирился с митрополитом, ездил к нему на Симонове, упрашивал возвратиться на престол, обещал слушаться его и не противоречить ему «в хождении, яко же велит, как было в старину». Митрополит же, возвратившись в Москву, нашел случай отомстить Геннадию. Геннадий разрешил в сочельник Крещенский в своем монастыре пить и есть до Богоявленской воды, по той причине, что день этот пришелся в воскресенье. Сам летописец говорит, что Геннадий не поступил против устава, так как в уставе указано есть в таком случае по ломтю хлеба и пить по чаше вина, но не сказано когда: перед вечернею или после Богоявленской воды. Митрополит послал взять Геннадия под стражу, но тот убежал к сильному стороннику своему великому князю. Митрополит сам пошел к великому князю и много говорил на Геннадия. Он обвинял его, во-первых, за то, что Геннадий поступил самовластно — разрешил на пищу, не спросясь у митрополита; во-вторых, за то, что он обесчестил святую воду, которая дается оглашенным вместо причастия, а верным только в день Богоявления натощак, прежде антидора. Против таких доводов нечего было сказать, и великий князь выдал Геннадия митрополиту. Геронтий велел его сковать и посадить в ледник. Но недолго томился Геннадий. Великий князь и бояре его (в числе их и Кутузовы — Борис Васильевич и Юрий Шестак, тогда приближенные к великому князю) убедили бывшим у многих на памяти примером митрополита Ионы, уже чудотворца, простить Геннадия: Иона простил, «мало потязав» Феодосия архиепископа Ростовского, разрешившего в таком же случае накануне Богоявления есть мясо (ПСРЛ, т. УП, с. 234). Через два года после этого события, а именно в январе 1485 года, Геннадий поставлен был архиепископом Великого Новгорода и Пскова.
В летописях нет никаких известий о том, как принялся он за свою новую паству, которая не хотела покориться его предшественнику, первому назначенному Москвою архиепископу, и отзывалась о нем невыгодно, что видно из слов новогородского летописца о Сергии.
Но Геннадия ничем нельзя было испугать. Он был крепок разумом и силой и деятельно принялся за паству.
В Новгороде в то время господствовал ужас. Большие бояре были выведены оттуда. Наряду с только что придавленными, еще не затихнувшими страстями господствовало раздражение против Московской митрополии за пленение архиепископа Феофила. В духовенстве новгородском издавна коренилась нелюбовь к московской духовной власти.
Теперь это чувство усилилось — после отнятия половины сел и деревень от монастырей и церквей новгородских на великого князя Московского. Некоторые невежественные попы, дьяконы и клирики отличались, кроме того, безбоязненною дерзостью; долгое время не сдерживаемые рукой архипастыря, они отвыкли и от внешней благопристойности в соблюдении церковных обрядов. Легко было возмутить таких людей и без того раздраженных покорением и разграблением Новгорода и отнятием церковных имуществ.
За 15 лет до приезда Геннадия, когда новгородцы в последний раз призвали к себе князя, прибыл с Михаилом Олельковичем в Новгород жид Схария. Есть несомненные свидетельства, что он был очень ученый человек, по крайней мере, таким казался он русским его современникам.
Со Схарием прибыли и другие евреи, занесшие в Новгород новое учение. Некоторые из духовных лиц поддались новому учению и, в свою очередь, втайне увлекали других. Таков был наш ересиарх протопоп Алексей, наружным благочестием которого пленился великий князь Иван Васильевич в бытность свою в Новгороде и взял его с собою в Москву.
Та же непросвещенная часть духовенства, о которой мы говорили прежде, легко поддалась смущению. Ересь вызвала накипевшую издавна ненависть к поборам местных архиерейских десятинников, а затем к Москве и к насилиям. Ненависть эта слилась в одно с ненавистью к самой религии, на которую еретики наталкивали попов, диаконов и клириков. В числе семнадцати первых по времени еретиков, которых имена дошли до нас, было тринадцать духовных: шесть попов, два поповских сына, один дьякон, два дьяка и двое крилошан.
Ненависть еретиков к церкви выразилась грубым образом. О их нечестивых делах свидетельствуют Иосиф и Геннадий. Еретики новогородские не только истребляли кресты и иконы, но и выдумывали различные способы оскорбления этих священных предметов: кусали их, бросали в скверные места; спали на иконах и мылись на них, обливали их нечистотами; изображали срамные вещи на крестах и навязывали их воронам на хвост. Вдобавок оскорбляли иконы словами и дразнили лики святых непристойными движениями.