Капитан лишь на минуту, из любопытства, задержался возле базара и пошел было дальше, к госпиталю, но тут его окликнули:
— Доктор! Дорогой мой капитан, вы ли это?!
Студитский оглянулся и узнал Караша. Бывший пристав был в сером парусиновом костюме и широкополой соломенной шляпе. Как и прежде, при огромных черных усах, свисающих к подбородку. По ним-то, собственно, и узнал его капитан.
— Здравствуйте, Караш, — подал руку Студитский. — Я слышал, что вы ушли в отставку и занялись керосином. Не ваши ли бочки?
— Мои, доктор! Чьи же еще?! Не дай бог, что творится с этим керосином. Воняет на весь Закаспии, а берут… И не только покупают, но и растерзать, убить, зарезать готовы за него… Вы куда направляетесь, доктор? Может быть, заглянете прямо ко мне? Тут недалеко я снимаю полдома.
— Мне надо зайти в госпиталь, навестить своих коллег. И потом непременно надо заехать к Худайберды-хану, поговорить насчет верблюдов и повозок для переброски груза.
— Тогда я вам попутчик, доктор, — живо сказал Караш и взял капитана под руку. — Пойдемте прямо к Худайберды. Он же теперь заправляет земским отделом. Кабинет его в здании городской управы.
— Но он же писать не умеет! — удивился капитан.
— Пишет у него писарь, а он распоряжается, — пояснил Караш. — Кому, если не ему, управлять землей? Все дехкане ему подчинены. Харадж, и зякет, и прочие налоги ему платят. А он уже отдает все в казну городского головы. Дела у него хорошо идут… Я тоже не жалуюсь… Но поверьте мне, с этим керосином беда, ей-богу!
— Что такое? — наконец заинтересовался Студитский.
— Потеха, ей-богу. Сдал я приставство своему племяннику: он окончил кадетский корпус в Петербурге. Сдал, а сам, как и хотел, занялся перегонкой керосина из нефти. На Челекене у меня несколько своих нефтяных колодцев.
— Да, я помню, вы мне говорили о них, — сказал капитан, сворачивая на центральную улицу.
— У меня колодцы, и у Плашковского колодцы. В общем, конкурент завелся. Теперь он две нефтяные вышки поставил. Нефть в Астрахань возит, в Персию, но все ему мало. Вот этот разбойник Плашковский подговорил людей Кошлу-кази и самого его, чтобы они продырявили мои бочки. Поехал я через Кизыл-арватское ущелье сюда, смотрю — догоняют. "Вернись, говорят, Караш, иначе и тебя убьем, и твой керосин сожжем!" Ну, в общем, произошла перестрелка. Одну бочку, сволочи, прострелили, весь керосин в землю ушел. Приехал сюда, а тут Комаров подъезжает. Я доложил ему о таком беспорядке. Генерал обещал наказать Кошлу-кази. Но знаете, что предложил генерал? Он говорит: хорошо бы, Караш, если б вы поехали торговать керосином в Мерв. Как думаете, доктор, стоящее дело?
— Безусловно. Только берите керосина побольше.
— Я так и думаю, доктор…
Разговаривая, они вошли во двор городской управы. Худайберды на месте не застали, хан был в крепости. Наняли фаэтон и поехали в крепость.
Высокие, оплывшие от времени стены кизыл-арватской крепости гордо возвышались между Каракумской пустыней и горами. Коляска пересекла такыр и заковыляла по дороге, ведущей в цитадель.
— Доктор, помните тот день, когда мы с вами гостили у Худайберды? — спросил Караш.
— Помню, конечно, — отозвался капитан. — Это было, кажется, в мае.
— Да, да, в мае, — живо подтвердил Караш. — Я хорошо помню, как подвел меня проклятый Кошлу-кази, испугавшись Тыкму-сердара. Не забыл и он, как я его кнутом порол за его трусость. Пропади он пропадом, осел вонючий!
Выругавшись, Караш удовлетворенно поправил усы и умолк, откинувшись на кожаную спинку фаэтона. Капитан подумал: "Всего три с половиной года назад мы с Худайберды-ханом выбирали здесь место для поселения, а теперь на выбранном участке целый городок, с железнодорожной станцией и мастерскими". Студитский посмотрел на удаляющийся Кизыл-Арват и увидел водонапорную башню и пять куполов русской церкви. "Как быстро идет время, и как быстро меняются нравы, — вновь подумал он. — Действительно, ведь недавно Тыкма наводил страх на жителей оазиса, а теперь он самый мирный человек".
В крепости Студитского не ждали, но хану сказали, что на дороге появилась повозка армянина Петроса, и Худайберды велел слугам, чтобы встретили фаэтон. Несколько всадников выехали из крепости и зарысили навстречу. Подъехав, узнали доктора, поздоровались, заулыбались и помчались вновь к крепости, чтобы сообщить новость хану.
Худайберды вышел к воротам. Высокий, костистый, но располневший, он выглядел сытым вельможей. Сняла с хана спокойная, размеренная жизнь серую пыль дорог и каракумский загар. Но, как и прежде гостеприимный, он обнял Студитского, затем Караша и повел их к себе на айван, отдавая на ходу распоряжения слугам.
Капитан знал, что непременно увидится с Худайберды, и купил ему карманные часы в Москве. Как только поднялись на айван, вручил подарок.
— Держи, друг. Будешь сверять время не по петухам, а по этой машине.
— Ай, молодец! — воскликнул хан, приложив часы к уху. — Замечательные часы. Теперь точно буду знать, за какое время мой конь один фарсах пройти может.
— Часто скачки устраиваете? — спросил Студитский.
— А как же! — отозвался хан. — Без них туркмену жизни нет. Скоро пятница: опять будут скачки.
— Жаль, что не могу остаться у тебя до пятницы, — пожалел Студитский. — Я к тебе по делу, Худайберды.
— О делах за обедом поговорим. Пойдем, покажу тебе свое хозяйство.
Крепостной двор заметно изменился — это сразу заметил Студитский. Раньше большую часть двора занимала площадь, лишь по бокам стояли кибитки и небольшие глинобитные строения. Теперь площадь была застроена сараями и постройками поменьше, из кирпича, взятого из стен крепости.
— Что же ты стены рушишь? — упрекнул хана капитан. — Такая могучая силища, а ты ее на нет сводишь.
— Зачем теперь нам стены? — сказал Худайберды. — Врагов нет, бояться некого. Раньше то курды, то персы нападали; иногда свои соседи, а теперь тихо вокруг. Стены скоро совсем уберу, еще сарай построю.
— Сараи-то зачем? — полюбопытствовал капитан.
— Много разных дел затеваю, — похвастался Худайберды. — Сполатбог из Асхабада пишет: шерсть давай. Вот сарай построили, шерсть в него складываем. Люди в песках овец стригут, там шерсть в мешки складывают, потом сюда привозят.
— А здесь что такое? — заинтересовался Студитский, услышав звуки, напоминающие топот конских копыт.
— Это другой сарай, — пояснил Худайберды. — Здесь ковры ткем. Женщины ткут.
Студитский приоткрыл дверь. Это была ткацкая мастерская с несколькими окнами. В ней стояло десятка три станков, и у каждого сидела мастерица. Худайберды сказал:
— Раньше они у себя в кибитках ткали. Потом ко мне приехал Сполатбог, сказал: "Ты почему, Худайберды, мешки с шерстью сдаешь, а ковры прячешь?" Я ему говорю: "Не ткем мы ковры". Он говорит: "Давай открывай мастерскую в крепости. От ковров доход большой. Оба обогатимся — и ты, и я". Мудрый человек Сполатбог.
В задней части крепостного двора находились маслобойка и сыроварня. И здесь трудились женщины. Но еще больше у каменных ступ толпилось детей.
— А вот здесь у нас чал, — показал на небольшой сарай Худайберды. — Давайте попьем перед обедом, это очень полезно.
— Худайберды, а ведь ты помещик, — сказал Студитский, морщась от сквашенного верблюжьего молока. — Не претит тебе такая жизнь?
— Ах, что русский начальник приказывает, то и делаю. Надо шерсть — даю, надо ковры — пожалуйста, масло, молоко, сыр — на, возьми. Худайберды все может. Мы — люди пустыни — с самого детства всему научились…
Вернувшись на айван, хозяин и гости сели на ковер. Тотчас слуги подали чай с пиалами, затем принесли жаркое.
— Надо мне с полсотни арб с верблюдами, чтобы доставить ценный груз в Асхабад. Сможешь помочь, Худайберды? — попросил Студитский.
Хан призадумался, пожевал губами, затем наполнил пиалу чаем.
— Доктор, все мои верблюды заняты перевозкой шерсти: недавно началась осенняя стрижка овец, но для тебя найду верблюдов.
— Хан, ты не беспокойся, начальство обещает оплатить тягловую силу. Представишь счет начальнику области.
— С генерала деньги не возьму, — подумав, решил Худайберды. — Дам верблюдов тебе, как своему другу. — Помолчав, добавил: — Ваша сестра из госпиталя, Надя, ко мне приходила, просила деньги на лекарства для туркмен. Дал ей пятьсот.
— Спасибо, Худайберды. Мы ценим твою помощь…
Все это время, пока Студитский вел разговор, Караш смотрел хану в глаза и ждал случая, чтобы вставить слово. Выбрав момент, сказал взволнованно:
— Дорогой хан, ты знаешь, я торгую керосином. Моя торговля тоже, как и у тебя, с каждым днем крепнет и растет. Хочу повезти керосин в Мерв. Может, дашь мне верблюдов с арбами? Погружу бочок двести на арбы. За верблюдов хорошо уплачу.
— Нет, Караш, — отказался Худайберды. — Мерв слишком далеко, а верблюды мне всегда нужны.
— Хан, а если войдешь ко мне в компаньоны? Будешь получать процентов двадцать пять от проданного!
— Подумай, Худайберды, — посоветовал Студитский. — Керосин — это целая политика. Знаешь же, как твои люди говорят о русском государе: "Русский царь хороший, керосин нам дает!"
Все засмеялись, и хозяин согласился:
— Надо подумать, Караш…
С ханом распрощались к вечеру. В город отправились в личной карете Худайберды. Караш слез у вокзала, Студитский проехал до госпиталя, отпустил кучера и вошел в темный, пропахший медикаментами коридор. По доносившимся голосам отыскал сбоку дверь, попросил разрешения войти и увидел Надежду Сергеевну.
— Ну вот и сам доктор! — воскликнула она. — Здравствуйте, Лев Борисыч. Нам сказали, что вы — в Кизыл-Арвате. Мы пошли в вагон, где ваши вещи, а самого нет. Вы так нужны нам… Дома у меня целая делегация вас поджидает.
— Простите, Надежда Сергеевна, я ничего не пойму, — признался капитан. — Какая делегация, почему меня поджидают? Но прежде скажите: как живете вы? Мне уже рассказали об эпидемии оспы. Отыскали очаг?