Идея о небесном мандате Чингисхана на правление земной империей без границ стала официальной идеологией Еке Монгол улуса («Великого Монгольского государства»). И, как показывают материалы источников, деятельность всех четырёх великих ханов Монгольской империи — Угедея, Гуюка, Мунке, Хубилая — осуществлялась согласно принципам именно этой официальной идеологической доктрины, отчётливо провозглашавшей незыблемость власти Чингисхана и Чингизидов над ойкуменой и руководящую роль монголов над всеми прочими народами. Это положение хорошо иллюстрирует следующая фраза из письма великого хана Гуюка Папе Римскому от 1246 г.: «Силою бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам»[340].
Итак, согласно официальной идеологической доктрине древних монголов, легитимация власти Чингисхана жалована Небом. Источник же политической власти членов «золотого рода» — генеалогия, а именно: их принадлежность к прямым потомкам Чингисхана по мужской линии. Понятие о наследственных правах потомков Чингисхана на верховную власть, по мнению академика В.В. Бартольда, ярче всего выражено в рассказе Рашид ад-Дина о вступлении Газан-хана в 1300 г. в Дамаск. Газан-хан будто бы обратился к жителям с вопросом: «Кто я?» Они воскликнули: «Царь Газан, сын Аргуна, сына Абага-хана, сына Хулагу-хана, сына Тулуй-хана, сына Чингисхана». Потом Газан-хан спросил: «Кто отец Насира?» Они ответили: «Альфи». Газан-хан спросил: «Кто был отцом Альфи?» Все промолчали. Всем стало ясно, что царствование этого рода случайно, а не по праву, и что все являются слугами знаменитого потомства предка государя ислама[341].
Согласно древнемонгольской концепции власти, верховная власть в государстве сосредоточена в лице хана и является наследственной в роду Чингисхана. Исключительное право на царство признаётся только за первыми четырьмя сыновьями Чингисхана от его старшей жены Борте — Джучи, Чагатай, Угедей, Тулуй — и их прямыми потомками, которые, собственно, и составляют алтан уруг («золотой род») — правящую монгольскую династию. Единственный источник права на верховную власть — это воля «золотого рода»; высшим непосредственным выражением власти «золотого рода» является курултай — собрание царевичей и знати. Ханом может быть любой член алтан уруга, если он будет признан большинством «золотого рода» достойнейшим по своим качествам и утверждён на курултае царевичей и высшей аристократии. Хан, права которого не основаны на признании его со стороны большинства «золотого рода» и утверждении его на курултае, — узурпатор и подлежит наказанию. Одно из постановлений Чингисхана, по словам Иоанна де Плано Карпини, гласило: «Всякого, кто, превозносясь в гордости, пожелает быть императором собственной властью, без избрания князей, должно убивать без малейшего сожаления»[342]. Любой нечингизид, претендующий на сан хана, признаётся мятежником против воли Неба, а не просто обычным государственным преступником.
Монголами было запрещено давать своим государям и знати многообразные цветистые титулы, как то делают другие народы, в особенности мусульмане. Согласно Ясе Чингисхана, как её излагают Абу-л-Фарадж и Джувайни, «тому, кто на царском троне сидит, один только титул приличествует — хан или каан. Братья же его и родичи пусть зовутся каждый своим первоначальным, личным именем»[343].
Этот пункт Ясы соблюдался достаточно строго, и, насколько известно, все монгольские ханы до и после вступления на престол носили одно и то же имя. Правда, есть отдельные случаи, когда уже царствующие Чингизиды принимали второе, мусульманское, имя. Так, например, Чагатаид Тармаширин (правил в 1330–1334 гг.), будучи ханом, принял ислам и стал называться Султан Ала ад-Дин; Джучид Узбек-хан (правил в 1313–1341 гг.) в 1321 г. принял ислам, а заодно и мусульманское имя — Султан Мухаммад. Кстати, именно с этого времени, с середины XIV в., арабское слово «султан» сделалось в улусах Джучи и Чагатая титулом каждого члена династии, происходившей от Чингисхана.
Итак, правовым основанием для получения сана хана служили принадлежность претендента к «золотому роду» и воля большинства Чингизидов и высшей аристократии. Царствующий род как бы делегировал одного из своих членов на исполнение определённых функций, наделив его известными правами. Ниже мы рассмотрим вопросы о прерогативах и функциях государя, но прежде всего для полноты сведений дадим описание церемонии интронизации хана у древних монголов.
Хотя по видимости все вопросы престолонаследия решались на курултае, однако в действительности обсуждение и признание прав соответствующего кандидата на престол происходили на сходках царевичей заранее, ещё до начала работы собственно курултая. На всемонгольском курултае, как отметил В.В. Бартольд, происходил только акт провозглашения хана, торжественной присяги и торжественного восшествия его на престол. Всё это сопровождалось определённой церемонией.
Всемонгольский курултай для торжественного утверждения нового суверена созывался старшим членом царствующего рода или временным правителем государства (регентом). Время его созыва определялось заранее и оповещалось по улусам через гонцов. В назначенный срок и в определённое место со всех концов обширной империи съезжались царевичи, дяди и двоюродные братья царевичей, царевны, зятья-гурганы, влиятельные нойоны и старшие эмиры, должностные лица, а также покорные монголам цари и правители; все они являлись туда в нарочитом множестве, со свитой и челядью, с большими дарами и приношениями.
Прибывшие на курултай высокие гости размещались в шатрах, число которых достигало тысячи, гости были заняты удовольствиями и развлечениями. А тем временем звездочёты делали свои астрологические наблюдения и по гороскопу выбирали благоприятный для интронизации хана день.
Царевичи же во главе с самым старшим по возрасту из присутствовавших членов царствующего рода и наиболее влиятельные эмиры (нойоны) и сановники собирались в отдельном шатре и вели разговоры о делах государства и царствования. Курултай, на котором провозглашался новый суверен, длился по несколько недель (например, курултай 1229 г. — сорок дней, курултай 1246 г. — более четырёх недель и т.д.). Участники такого курултая, согласно рассказу Джувайни[344], «каждый день надевали новую одежду другого цвета». По свидетельству Иоанна де Плано Карпини, в первый день курултая 1246 г., когда великим ханом провозгласили царевича Гуюка, «все одеты были в белый пурпур, на второй — в красный, и тогда к упомянутому шатру прибыл Куйюк; на третий день все были в голубом пурпуре, а на четвёртый — в самых лучших балдахинах»[345].
Церемония интронизации хана происходила в специально возведённом по такому случаю шатре, который, согласно Иоанну де Плано Карпини (с. 76), монголы называли «Золотой Ордой». После того, как завершались долгие словопрения (когда присутствовавшие хвалили кандидата на престол, а тот, «как обычно бывает», отказывался, перепоручая это каждому царевичу) и наступал выбранный звездочётами благоприятный день, совершался сам акт торжественного восшествия избранника на престол и торжественной присяги. Все присутствовавшие, по обычаю, обнажали головы, развязывали пояса и перекидывали их через плечо. Двое самых старших по возрасту членов ханского рода брали за руки избранника и усаживали на «престол верховной власти и подушку царствования».
По рассказу доминиканца Симона де Сен-Квентина, участника миссии брата Асцелина в ставку монгольского нойона в Малой Азии летом 1246 г., перед избранником, сидящим на троне, царевичи клали меч и говорили: «Мы желаем, мы просим, мы приказываем, чтобы ты владычествовал над всеми нами». А кандидат на престол верховной власти так обращался к присутствовавшим: «Если вы хотите, чтобы я царствовал над вами, то готовы ли все до одного делать то, что я прикажу, приходить, когда бы я ни позвал, идти туда, куда я пошлю вас, предать смерти всякого, кого я прикажу?» Присутствовавшие отвечали, что они готовы. Тогда избранник говорил: «Мой приказ будет мой меч». С этим они все соглашались. Затем кандидата на престол царствования сажали на белый войлок, говоря ему: «Смотри вверх и познай бога, и смотри вниз и увидишь войлок, на котором сидишь. Если ты будешь хорошо управлять своим царством, будешь щедр и будешь поступать справедливо и почитать каждого из князей соответственно его рангу, то будешь царствовать во славу, весь мир преклонится перед твоим правлением и господь пошлёт тебе всё, что ты пожелаешь в сердце своём. Но если ты будешь делать противное, то будешь несчастен, отвержен и беден так, что этот войлок, на котором ты сидишь, не будет оставлен тебе». После этих слов царевичи сажали на войлок, также жену коронуемого принца и вместе с ними обоими, сидящими там, поднимали войлок вверх несколько раз и громогласными криками провозглашали: «Император и императрица всех татар»[346].
Все собравшиеся, как внутри огромного шатра, так и вне ставки, вместе с царевичами девять раз (так по Рашид ад-Дину; по Джувайни — три раза) преклоняли колени и вновь громогласно выкрикивали имя нового хана. Затем царевичи и высшая знать давали письменную присягу в верности новому суверену. По выходе из шатра совершали троекратное поклонение Солнцу. А после все принимались за чаши и неделю-другую пировали[347].
Царствующий хан являлся верховным носителем светской власти в государстве. Ханская власть традиционно рассматривалась как гарант общего блага, стабильности и правопорядка в обществе. Эта идея выражена, например, у Хамдаллаха Мустауфи Казвини (1280–1350 гг.) такой максимой: «Если бы не султан, то люди съели бы друг друга». У Шараф ад-Дина Али Йазди (первая пол. XV в.) приводится целое рассуждение о государе, а затем — стих: