туре. Люди с моими взглядами стали востребованы. Мы хотим, чтобы в России, если пользоваться словами Есенина, «закон отвердел». Только не следует путать «усиление власти» с «репрессиями», не следует кричать о давлении на свободу слова. Не надо лгать в книгах, газетах и на ТВ. Многие путают свободу слова со свободой вранья. Критикуйте, но не перевирайте факты и события.! Ведь даже в самые суровые сталинские годы Иваны Денисовичи все-таки оставались в меньшинстве…
– На Солженицына намекаете?
– Конечно! Откуда он взял 60 миллионов репрессированных? А кто же строил, воевал? Дети и старики? Да, ГУЛАГ – это страшно, бесчеловечно, как любое насилие. Но в лагерях у нас не сидело больше двух с половиной миллионов. (Для сравнения в США сейчас в тюрьмах около двух миллионов.) А Солженицын, к сожалению, до сих пор не признал, что, сочиняя, в частности, «Архипелаг ГУЛАГ», пользовался непроверенными фактами и цифрами. Не подумайте, что я имею что-то против Александра Исаевича, сегодня в России «Литературка» – единственная газета, последовательно поддерживающая его после того, как либеральный читатель отвернулся от него после публикации исследования «Двести лет вместе». А так называемые «советские патриоты» отвернулись от него еще раньше…
– Стоп! Ведь вы тоже некогда критиковали Советский Союз.
– Разумеется. Писатель, не критикующий современное ему общество, подобен хирургу, который скальпелем играет «в ножички». Мне, кстати, и премии за мою критику давали при советской власти. Но я никогда не хотел упразднения социализма, я был за его совершенствование. Самой главной драмой прошлого века стал развал СССР. Ту систему вполне можно было реформировать. Посмотрите на Белоруссию: без нефти и газа сохранили производство и гражданское согласие. Почему на нее сейчас так давят? Да потому, что Лукашенко справился с тем, с чем не справились в России либералы, имея гораздо более комфортные условия. Другой положительный пример – Китай: там решили, зачем рушить, когда можно реформировать? К слову, китайцы меня активно читают в переводах! Несколько лет назад в Поднебесной издали роман «Замыслил я побег…», и он имел успех. Я за него даже премию получил. Но вернемся к теме. Политические проходимцы навязали стране революционный путь, обернувшийся катастрофой не только для России, но и для республик, которые были в ее орбите. Сейчас в России вообще интересная ситуация. Образовалось два лагеря: один хочет все перекроить на американский лад, а второй, к которому и я принадлежу, считает нашу страну вполне самодостаточной, ей не надо ни под кого подстраиваться, она должна развиваться по своим законам, своим историческим векторам.
– Но способна ли литература теперь воспитывать и направлять общество, когда стотысячными тиражами печатают всяких донцовых, дашковых, марининых?
– Скажу больше: порой Великая Русская Литература начинает напоминать американские комиксы. Во многом читательское предпочтение зависит от рекламных кампаний в СМИ. И тем не менее читатель не идиот, прекрасно понимает разницу между нормальной литературой и книгами, которые листаешь в метро и выкидываешь потом в урну (благо покетбуки стоят дешево). К счастью, хорошую литературу тоже издают достойными тиражами!
– Что за история произошла со спектаклем в Театре Сатиры по вашей повести «Хомо эректус»?
– Пьесу мне заказал сам Александр Ширвиндт, увидав мою комедию «Халам-бунду» во МХАТе имени Горького. Но спектакль не могли выпустить три года. Например, когда пьесу в первый раз прочитали актеры, то поссорились между собой по политическим мотивам. Недовольные отказались репетировать, пришлось делать новое распределение. Уникальный случай! Потом режиссер Долгачев бросил работу на середине, уловив неудовольствие минкульта. Наконец, Андрей Житинкин блестяще поставил пьесу. Но в день генеральной репетиции сверху позвонили Ширвиндту и предложили отложить премьеру, пока начальство не ознакомится с текстом. Ширвиндт возмутился: «Ребята, вы в каком году живете?» Премьера состоялась. Впервые за десять лет появились спекулянты, перепродававшие у входа билеты в два раза дороже… До сих пор в театре на «Хомо эректус» аншлаги! В то же время спектакль в информационном пространстве попросту замолчали.
– Зато о спектакле по повести Сорокина «Очередь» растрезвонили все.
– Ну и где она теперь, эта «Очередь»? Сейчас рекламируется именно деструктивная литература, направленная на разрушение. Как только в писателе видят, что он настроен на созидание, начинается тотальное замалчивание. Хотя я, благо, получил известность еще до этого «странного рынка», в советские годы.
– Сорокин – это негатив?
– В литературе основной корпус писателей всегда позитивен, но необходимы и маргинальные фланги. Кто таков по отношению к Пушкину Барков? Маргинальный фланг. Но в школе-то мы изучали не Баркова, а Пушкина! Сейчас все перевернулось. Кто такой Сорокин по сравнению с серьезной литературой – Распутиным, Бородиным, Астафьевым, Искандером, Битовым? Пустяк. Его нужно уничтожить? Ни в коем случае! Барковы тоже нужны. Только не надо объявлять маргиналов классиками. И Сорокина, и Пригова, и Рубинштейна, и Ерофеева, и Пелевина включают в школьные программы. То есть мы из одной крайности перешли в другую.
В советское время маргиналов запрещали (что ни в коем случае нельзя делать!) – зато теперь их объявляют великими. Только вот нельзя молодых людей воспитывать на отклонении от нормы, в сознании произойдут необратимые процессы.
– В новые учебники включают и отрывки из акунинской эпопеи о Фандорине.
– Зря. Его серия о Фандорине – это не литература, но литературный проект. Две большие разницы. Акунин не знает и не любит российскую историю, пишет о придуманной, не существовавшей никогда России. Сам ход он позаимствовал у Честертона. Акунин – образованный и умный человек, отлично понимает, как надо зарабатывать деньги. Это тоже талант, но не художественный…
– А вы разве никогда не халтурили?
– Признаюсь, было. Одно время работал «сценарным доктором». К примеру, помните такой сериал «Мужская работа» с Федором Бондарчуком в главной роли – об омоновцах в Чечне? Мне как-то раз позвонил режиссер Тигран Кеосаян и сказал: «Спасай, это ставить невозможно! Там диалоги типа «Товарищ майор, разрешите доложить?» – «Товарищ лейтенант, докладывай». Оставь сюжет, но перепиши, чтобы все было литературно, грамотно, а персонажи – с характерами». Я достраивал дачу, и нужны были срочно деньги. Я согласился и полностью переписал диалоги, но в титры просил мою фамилию не ставить. Зачем – это ведь не литература, а простое зарабатывание денег… Потом мне снова позвонил Тигран и попросил переписать диалоги «Мужской работы-2». Я отказался, так как дачу достроил. А халтурить просто ради денег – жалко времени и огня.
– Юрий Михайлович, над чем сейчас работаете?
– Выходит мой новый роман «Грибной царь», замыкающий трилогию «Замыслил я побег…» и «Возвращение блудного мужа». Он о нашем времени, довольно острый. Охватывает конец советской эпохи и новые времена. Почти все мои герои «начинают» в советские годы, а потом я их веду в «светлое сегодня». В романе много иронии, даже гротеска. Не зря же литературоведы называют меня «гротескным реалистом». Презентация «Грибного царя» состоится осенью на знаменитой Московской книжной ярмарке.
На духовной гражданской войне
Страсти по Горькому
По своим убеждениям Поляков традиционалист-государственник. Но не в замшелой форме, а в образе трезво мыслящего человека, который не боится шагать не в ногу и при необходимости отстаивает свое инакомыслие. Эта позиция проявилась уже с первых его повестей «ЧП районного масштаба» (написана в 1981 году, опубликована в 85-м) и «Сто дней до приказа» (написана в 1980-м, опубликована в 87-м).
Но начнем с «Литературки». Не случайно Поляков вернул на первую страницу профиль Горького, который в 1929 году возродил к жизни в советской тогда России газету, созданную когда-то Пушкиным и Дельвигом.
– Его убрал в девяностом году либерально настроенный коллектив газеты. «Буревестник»-де сотрудничал с большевиками. Что же он, с махновцами должен был сотрудничать? Я посчитал это свинством… Возвращение Горького читатели восприняли с удовлетворением.
Не случайно и название полемической статьи Полякова «Зачем вы, мастера культуры?» восходит к горьковскому «С кем вы, мастера культуры?». Налицо преемственность – не отказ от корней, а признание того, что прошлое должно оставаться с нами и работать на будущее.
К моменту прихода Полякова в «ЛГ» газета уже твердо стояла на пути «либеральной моноидеологии», когда неприятие любых других точек зрения дошло до такой степени, что, например, имя Валентина Распутина там ни разу не упоминалось в течение десяти лет. Тираж таял.
– Я сам прошел через это. В девяносто третьем году опубликовал в «Комсомольской правде» статью против расстрела «Белого дома» – «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!». Я был любимым автором «ЛГ» (Печатался там с начала восьмидесятых. – Авт.), но после статьи «Оппозиция умерла» мое имя не появлялось в ЛГ пять лет. У меня выходили книги, собрания сочинений, но для «ЛГ» я не существовал. Считаю, что такая политизация, небрежение мнением других людей недопустимы для журналистики. Нельзя издавать газету, интересную только нескольким сотням либералов-москвичей. В конечном счете она потеряет читателей.
Так и случилось с «ЛГ». Пришлось все начинать сначала. Я сказал сотрудникам: «Дорогие друзья, не надейтесь, что для личного пользования нам оставят немножко социализма. Я был за реформированный социализм. Вы боролись за капитализм и победили. Значит, и будем жить, как положено жить периодическому изданию в капиталистической системе координат».
И мы открыли газету всем направлениям. Вернули тех, кого отлучили в прежние годы. Сегодня «ЛГ» дает достаточно репрезентативный спектр всех направлений мысли в обществе. У нас сразу пополз вверх тираж. Мы открыли пункты в Питере, Ростове и даже во Франкфурте. Честный диалог с читателем и предоставленная возможность выбирать близкую ему точку зрения из тех, что бытуют в обществе, получили свое экономическое выражение. Газета вышла из кризиса.
Литература, которую знают
Поляков – успешный, много и интересно пишущий автор, его романы активно экранизируют. Сочинив повесть «Апофегей», стал основоположником «антиельцинизма» в литературе. Эту же тему продолжил в публицистике.
Его книги регулярно печатают и допечатывают. «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Козленок в молоке», «Демгородок», «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Возвращение блудного мужа», «Грибной царь». Три последние являют собой трилогию.
– Это попытка понять через судьбу семьи все, что произошло с нами. Наверное, именно семейные устои спасли русскую цивилизацию и во время большевистских экспериментов начала двадцатого века, и во время необольшевистских экспериментов конца века. Еще меня очень интересует процесс превращения советского человека в постсоветского.
Последние годы Поляков активно работает как сценарист, драматург. Из пьес этого периода – «Контрольный выстрел» (совместно со Ст. Говорухиным), «Хомо эректус, или Свинг по-русски».
– Это нормальная реалистическая драматургия. Я глубоко убежден, что по современной постмодернистской драматургии невозможно понять, что происходит с нами и нашим обществом. Я всегда говорю своим знакомым писателям-постмодернистам: мы живем во времена, которые просто сочатся парадоксами, необыкновенными изменениями участи и судеб человеческих – материал взывает, а вы придумываете какой-то интертекстуальный мир с фантазиями, которые читателю неинтересны.
– Ваша встреча с читателями прошла под названием «Литература, которую вы не знаете». Почему?
– Эту формулировку мы придумали для Парижского салона, куда пригласили Россию. В делегацию не были включены ни один писатель-фронтовик (а Россия была главным гостем в связи с шестидесятилетием Победы), ни один из тех, кто пишет на языках народов России, и вообще писатели традиционного реалистического направления. Поехала постмодернистская тусовка, которая и так уже на Западе надоела (Сорокин, Ерофеев и иже с ними). А это очень узкий сектор современной литературы, читателем почти не востребованный.
Мы возмутились, но в Минкульте и Минпечати не встретили понимания. Тогда мы за свой счет поехали туда и устроили альтернативный круглый стол, где рассказали, что все эти годы в стране развивалась и активно издавалась литература традиционного направления (Юрий Козлов, Павел Крусанов, Александр Проханов, Тимур Зульфикаров, недавно умерший Вячеслав Дегтев – очень хороший рассказчик, Вера Галактионова). В книгах этих писателей есть честная попытка отразить время, разобраться в том, что же произошло в душах людей, в социуме.
К сожалению, в результате замалчивания и манипуляций общественным сознанием западные читатели абсолютно уверены, что у нас сейчас нет сильной реалистической школы. А, на мой взгляд, именно книги авторов этого направления останутся и расскажут о том, что произошло в катастрофическом для России двадцатом веке… Думаю, в конечном счете, победа будет за нами, потому что настоящую литературу замолчать еще никому не удавалось. На какое-то время – да. Навсегда – нет!
В одном из многочисленных интервью Полякова спросили, кто из современных писателей может остаться в вечности.
– Катаев, Астафьев, Распутин, Трифонов, Шолохов. Самое трудное – остаться не в истории литературы, а в самой литературе – чтобы тебя читали как современника. Акунин? Качественная книжная продукция. Донцова? Некачественная. Но оба – не литература.
Деньги на патриотизм
– Ваше отношение к нецензурщине в литературе.
– Я – категорически против. Придя в газету, я запретил печатать стихи и рассказы с нецензурной бранью. До этого печатали. Считаю, что это – от бессилия творческого, потому что русский язык настолько богат и гибок, что все то же самое можно выразить, не выходя за рамки нормальной лексики. Нецензурная литература – хулиганство, бездарное или более или менее талантливое – неважно. Лично я себе этого не позволяю.
– Почему не в чести русскость, патриотизм? Почему столько чернухи и так далее?
– Патриотизм был одним из главных объектов разрушения, потому что это – иммунная система народа. У меня, кстати, в девяносто четвертом в «Комсомолке» вышла статья «Россия накануне патриотического бума». Тогда это было табуированное слово. А я писал, что государство развиваться без патриотического сознания не может. Рано или поздно придется озаботиться его возрождением. Я как в воду глядел: буквально две недели назад нашим российским правительством принята программа патриотического воспитании с две тысячи шестого по две тысячи десятый год, и выделены приличные средства на это дело.
Последнее, что было в той моей давней статье, это опасение, что возрождать патриотизм поручат именно тем людям, которые его с таким удовольствием рушили, гноили, осмеивали. Так и оказалось: сейчас, когда готовы влиться большие деньги, я просто по глазам вижу, как вчерашние антипатриоты мгновенно становятся патриотами и, потирая руки, встают в очередь к кассе. Ого, теперь можно заработать на патриотизме так же хорошо, как в предыдущие пятнадцать лет они зарабатывали на антипатриотизме. Этого, конечно, допустить нельзя.
Война в эфире
– В России достаточно порядочных журналистов, любящих родину, но значительная часть интеллигенции, работающей в СМИ, и особенно на телевидении, почти сплошь антигосударственна. Это одна из серьезнейших проблем. Электронные СМИ, хотим мы или не хотим, – информационный каркас державы. Они должны объединять все слои, группы и классы, а на самом деле разъединяют, выпячивая интересы одних и замалчивая или высмеивая интересы других. В девяностые годы эфир заполонило самооплевывание, самобичевание, навязывание комплекса исторической и национальной неполноценности. Ни к чему хорошему это не привело.
Меня абсолютно не устраивает, что с телевидения сегодня изгнан думающий человек, прежде всего – писатель… Когда о смысле жизни и разных высоких материях в эфире пускается рассуждать Бари Алибасов, когда начинает острить Евгений Петросян, а Ефим Шифрин – петь, мне хочется выкинуть телевизор в окно! Вот мелкая деталь, говорящая об информационном пространстве России. Прошла встреча совета по культуре с президентом. Наш вечный оппонент, газета «Известия», поместила материал об этом, опубликовав список приглашенных участников – отдельно, в рамочке. Были перечислены все, кроме меня. Я звоню главному редактору Бородину – молодой парень, ему тридцати нет – и говорю: вы можете не любить меня, не разделять моих взглядов, но вы же либералы-демократы, вы же боретесь за свободу слова, упрекая Путина в ее зажиме. Почему же вы вычеркиваете меня из списка и тем самым дезинформируете читателя? Грош цена вашим крикам о наступлении на свободу слова, вы сами на нее наступаете… Надо почаще ловить за руку.
Поляков считает, что в том числе и работа бывшего министра культуры Швыдкого на телевидении «направлена на подрыв наших государственных и национальных архетипов».
– На уровне среднего звена министерства культуры и массовых коммуникаций существует узкая команда «своих людей», которые представляют страну, страшно обедняя картину и даже нанося этим ущерб авторитету России и ее литературы. Мы сегодня живем в стране, где свободы слова больше, чем здравого смысла. Ведь, казалось бы, езжай за свой счет и ругай кого хочешь! Однако же нет: у нас развилось неведомое на Западе «державопоносительство» за казенный счет.
На духовной гражданской войне, которая еще идет, очень многие зарабатывают себе на жизнь – кто-то получает гранты, кто-то ездит за границу, кто-то рвет премии. А к литературе это имеет самое отдаленное отношение. Вот как раз об этом я и попытался поразмышлять в статье «Зачем вы, мастера культуры?». Я ее писал довольно долго, пытался анализировать, что происходит с нами в духовной сфере…