Подлинная литература, по своей природе призванная давать нравственную оценку происходящему в обществе, оказалась абсолютно лишней, даже «вредной» в пору «реформ со взломом». Ведь она могла, попросту говоря, вывести народ на улицы. Не вывела… Не сумела, не захотела или не смогла – пусть разбираются историки. Время ушло, и теперь литература лишена не только решающего, но даже совещательного голоса. Парадокс заключается в том, что сегодня можно говорить все что угодно и при этом не быть услышанным…
– Кому это выгодно? Стихийно ли оказалась литература на задворках нашего сознания, или тут кто-то руку приложил?
– Я думаю, правда лежит где-то посередине. На тектонические сдвиги, происходящие в России, влиять пытаются многие, и самыми разными способами. Очень уж велика ставка – седьмая часть суши! Впрочем, бочка масла, вылитая за борт во время шторма, если верить морским рассказам, может спасти корабль, но бурю-то она не остановит…
Новая власть утвердилась ценой распада единого государства, ценой утраты исконных российских земель, и было бы странно, если бы новые руководители попросили прокомментировать эти события патриотически мыслящих литераторов. Поэтому оппозиционно настроенные писатели быстренько исчезли из эфира, а следом – из печатных изданий, сориентированных на новую кремлевскую тусовку.
Дошло до смешного. Возьмите ту же «Литературную газету», призванную вроде бы знакомить читателя с новостями литературного процесса. Но если исследователь XXI века захочет по подшивкам «ЛГ» ознакомиться с литературной жизнью России конца двадцатого столетия, он получит совершенно превратную картину. Это как если б в XIX веке перелистать солидное литературное издание и не найти там даже упоминания, допустим, о Лескове. Нонсенс? Перелистайте «ЛГ», и вы убедитесь, что нонсенс стал нормой литературной жизни. С сожалением вынужден отметить, что тем же грешат литературные издания противоположной ориентации. Можно, конечно, игнорировать литературного соперника, но тогда нечего обижаться, что читатель начинает игнорировать литературу.
Впрочем, есть и другие причины охлаждения читателей к современной отечественной литературе. Запретительство при советской власти подчас носило какой-то иррациональный характер. Почему нельзя было издавать Фрейда или Николая Гумилева, если и тот и другой входили в вузовские программы? Зубным врачам вместо денег дарили детективные романы, ибо это был страшный дефицит. От чего нас оберегали? Да, мы жили в традиционном обществе с соответствующим патерналистским отношением государства к гражданину, чего нынче так не хватает. Но эта отеческая забота часто напоминала поведение родителей, которые не наливают подростку на праздник даже пива, в то время как он давно уже «на игле»… И когда на книжный рынок хлынула вся эта запретная литература, люди набросились на нее, полагая, что Распутин с Трифоновым «никуда не денутся». Это была ошибка: привычка к серьезному чтению воспитывается десятилетиями, а теряется очень быстро. И вот современные российские писатели, в своих книгах пытавшиеся – и часто успешно – разобраться в том, что происходит с нами, оказались невостребованными и, значит, непрочитанными. На этом фоне и произошло вытеснение серьезной литературы из общественного сознания…
– И перекрашивание отдельных, наиболее расположенных к нравственным переменам творцов…
– Я помню, как бывший секретарь партбюро драматургов Азерников гордо рассказывал, что в 1991-м он построил свою парторганизацию и повел сдавать партбилеты. Победи на минувших выборах Г. Зюганов, вполне возможно, экс-парторг снова построил бы драматургов в ряды и повел вступать в компартию. Впрочем, это уже из области внутренней порядочности. Но меня волнует другое. Что же это за писатели, если они строем ходят? Так что в охлаждении читателей отчасти виноваты и сами литераторы. Строем ходить не надо – ни в партию, ни из партии…
Литературных «строевиков» мне не жаль, а вот о ком сердце болит, так о нынешней литературной молодежи. В советские времена была разветвленная, мощная система работы с молодежью. Этим занимались и творческие союзы, и комсомол. Если где-то появлялся талантливый человек – это сразу замечалось. И если он откровенно не ссорился с советской властью – то был «обречен» и на выход первой книги, и на последующее вступление в Союз писателей. Конечно, то была забота с условием. Но, по-моему, забота с условием все-таки лучше, чем безусловное равнодушие к судьбе молодой отечественной литературы. Слава богу, не все утрачено – остался, к примеру, Литературный институт…
– На что сегодня живут писатели? Серьезные писатели, не приспособленцы?
– Если говорить о материальной стороне дела, то даже живые классики, чьи произведения входят в школьную программу, оказались без средств к существованию. После Октября, как известно, очень нуждался Блок, голодал Розанов, умирали с голоду «реакционные» петербургские профессора. Но люди, громко проклинающие Октябрьский переворот, устроили сегодня в стране, по сути, то же самое. И уж не знаю, когда было больше профессоров горностаевых, торгующих спичками, – тогда или сейчас. Во всяком случае, «кремлевские мечтатели», как к ним ни относись, о горностаевых все-таки вспомнили, а нынешние «кремлевские прагматики», по-моему, даже и не собираются…
– Неужели в ближайшем будущем русскую литературу, а значит, и всех нас, ничего хорошего не ждет?
– Наоборот. Маятник двинулся в обратную сторону. Выяснилось: сломать многовековую национальную традицию очень тяжело. Сами издатели заметили, что читатели пресытились всей этой развлекательной чепухой, захотелось хорошей отечественной литературы – прозы, стихов…
Я и сам в этом убедился, когда мы затеяли на телевидении передачу «Стихоборье». Начальство поначалу говорило: «Да кому нынче стихи нужны?» Оказалось, очень нужны! Ведь люди, которые прежде раскупали стотысячные поэтические тиражи, никуда не делись, их ведь не депортировали из страны… После первых передач пошли сотни писем с благодарностью и с вопросами, где можно купить книги выступающих в «Стихоборье» поэтов. В самом деле, поэтические сборники нынче выходят редко и, как правило, за счет самих авторов. Но вот теперь у поэтов – победителей нашей передачи будут благодаря спонсорам выходить книги. Сборник Елены Исаевой уже в производстве.
Кстати, когда мы выходили в прямом эфире, звонившие в студию спрашивали, куда подевались литературные вечера в Останкино, писательские диалоги и монологи. «Эх вы, – сетовали они, – Солженицына и того не уберегли. Из писателей один Жванецкий остался…» В самом деле, люди устали от пестрой телевизионной пустоты. Они просто умоляют: пусть рок-звезды поют, но говорить, а тем более рассуждать о жизни позвольте тем, кто способен это делать!
Прогноз очевиден – мы возвращаемся к тем ценностям, которыми жили и раньше. Это не значит, что люди не будут читать Шелдона и Тополя, но их книжки никогда не заменят нам Булгакова и Шолохова. И особенно радует возросший интерес к серьезной исторической литературе. Узнав, например, что императрица Анна Иоанновна больше всего на свете любила русские народные песни и герцога Бирона, умный читатель гораздо лучше поймет и современную Россию…
– А как нынешняя власть отнесется к этому? Не будет мешать?
– Во-первых, нынешняя власть неоднородна, и люди, которых заботит судьба Отечества, встречаются там не намного реже, чем те, которым наплевать на все, кроме личного благополучия. А во-вторых, в издательском деле уже заработал рыночный механизм. Издатели будут выпускать то, что смогут продать. Понятно, что ни один идиот не станет переиздавать пьесы Шатрова или романы Лиханова – настолько они устарели. Но тот же Трифонов или Симонов – это нестареющая литература, у которой всегда будет читатель. Кстати, и современные авторы, пишущие о нашем нынешнем дне, по свидетельству моих знакомых издателей, расходятся очень прилично. А. Афанасьев, Ю. Козлов, С. Есин, М. Попов, Т. Набатникова, А. Проханов, А. Сегень, В. Пелевин и другие.
– Юрий Михайлович, какое, по-вашему, литературное направление наиболее перспективно в России?
– Будущее, на мой взгляд, за литературой реалистической. Реализм универсален, а главное – демократичен. В противном случае у каждого писателя останется по одному реципиенту, или, попросту говоря, читателю, способному понять, что же все-таки сказано в книге. Лично мне как филологу интересен постмодернизм с его двойными кодами, авторскими масками, пародийным модусом повествования… То, что происходит в лаборатории, всегда интересно, но это не повод для того, чтобы отказаться от нормальной пищи и начать питаться лабораторными мышами…
Скажу по-другому: без постмодернизма реализм скучен, без реализма постмодернизм невозможен. Не случайно поэтому я редактирую альманах под названием «Реалист», который издается при поддержке клуба «Реалисты».
Реалисты в политике поддерживают реалистов в литературе, и это нормально!
– Ваш последний роман «Козленок в молоке» – достаточно новаторское произведение…
– С одной стороны, «Козленок в молоке» – это полемика с постмодернизмом. С другой – попытка освоить те новые возможности, которые дает писателю опыт нереалистических направлений. Но прежде всего я хотел разобраться – как же получилось, что творческая интеллигенция, элита нации, в сложнейший период отечественной истории сделала все, чтобы страна пошла по самому гибельному из всех пути реформирования. Это потрясающе! Именно интеллигенция в первую очередь несет ответственность за то, что мы снова «живем, под собою не чуя страны». Ведь тот же расстрел Белого дома в 1993-м происходил под одобрительный рев представителей самых гуманных и творческих профессий. А сколько знаменитых деятелей культуры самым свинским образом кормились вокруг минувшей предвыборной кампании! Как же ты после этого будешь нравственным судьей власти?
– Я хорошо помню призывы «раздавить гадину»…
– И канделябром предлагали бить. Поразительно! Причем громче всех кричали не диссиденты, действительно не ладившие с прежней властью и даже пострадавшие от нее, а те, кто при ней имел все и был, как говорится, в первых рядах президиума. Тот же Черниченко. Естественно, любой человек может изменить свои взгляды, но я всегда отличу человека, пришедшего к этому в результате мучительных размышлений и внутренней борьбы, от тех, кто захрюкал на новый лад, чтоб не прогнали от кормушки. Больше всего не люблю «политических транссексуалов»… Собственно, об этом и написан «Козленок в молоке»…