– Вы уже очень давно говорите о дефиците патриотизма в нашем обществе. Как его восполнить? Вы недавно встречались с министром обороны.
– Я принимал участие во встрече министра обороны с руководителями средств массовой информации. Это была нужная встреча. Но дело в том, что журналисты, даже самые хорошие, они не есть генераторы идей. Они ретрансляторы.
Что же касается патриотизма, то он – такая сложнейшая духовная материя, такая стойкая составляющая общественного сознания, что вытравить его совсем очень тяжело. Еще десять лет назад патриотизм был в подполье. И кстати, там очистился от многих наносных вещей, от бравады, различных спекуляций на чувствах. Но уничтожить его не удалось, хотя удар по нему был нанесен мощнейший. Я считаю, одна из проблем заключается в том, что многие люди, которым сейчас доверено ТВ, в большинстве не то чтобы совсем антипатриотичны. Эти люди скорее просто внепатриотичны. Того внутреннего гнева и отчаяния, что возникает у нас, когда, допустим, нашу страну унижают, у них попросту нет. А это должно волновать на глубинном, подсознательном уровне. Телевидение – жестокая вещь. И как бы тот же Познер ни морщил лоб, когда говорит о проблемах России, я вижу, что его это, в общем-то, не особенно волнует. Вот это очень важно. Потому что перед камерой не соврешь. И если тебе наплевать на страну, в которой ты живешь, если ты относишься к ней как к территории, на которой ты зарабатываешь деньги, если у тебя нет с ней какой-то глубинной, мистической связи, это сразу видно. Я считаю, что на телевидение должны прийти люди, болеющие за свою страну, люди с патриотическим сознанием. Телевидение – это дело серьезное, государственное.
– Когда вам вручали медаль «За укрепление боевого содружества», что вы ощущали?
– Надо сказать, что это была моя первая военная награда. Кроме значка гвардейца, который мне вручили в 1977 году, я ведь больше ничего не получал. Конечно, мне было обидно, когда повесть «Сто дней до приказа», которая писалась с болью и желанием помочь армии избавиться от проблем, вызывала раздражение военных. Спасибо, конечно, что мои статьи, посвященные проблемам армии, в частности опубликованные в газете «Красная звезда», были замечены и отмечены. Горько другое. Те проблемы, о которых я писал двадцать лет назад, фактически никуда не делись. Они только трансформировались, я бы сказал, мутировали и обрели более изощренные формы.
Одним словом, медаль было получать приятно, но то, ради чего я 20 лет назад писал эту повесть, так и осталось в области чаемого.
– Может быть, поэтому военная тема постоянно фигурирует в вашем творчестве?
– Наверное… В романе «Замыслил я побег…», по которому сейчас будет сниматься восьмисерийный фильм, один из немногих положительных героев – отставной полковник. Затем в пьесе «Контрольный выстрел», которую мы написали вместе со Станиславом Говорухиным, действует молодой, верный присяге лейтенант флота. Кроме того, вдруг снова возник интерес к моему давнему сценарию «Мама в строю». Мне хотелось написать добрую комедию об армии. Во всех литературах мира есть не только разоблачительные вещи об армии, но и веселые. От чернухи люди уже морщатся. Я вообще не понимаю этих вещей. Я уверен, что бегут и из американской армии, бегут и из французской. Но я глубоко сомневаюсь, что на американском, немецком или ином ТВ первой новостью может стать информация типа: «Убежал солдат с автоматом!», второй новостью: «Убежали бандиты из такой-то тюрьмы…» И это каждый день. У нас пока еще огромная страна и большая армия. Каждый день в ней что-то происходит. Я не говорю о том, что это надо скрывать. Нет. Но выставлять на первый план как новость дня?! Да и к свободе слова данные принципы вещания не имеют никакого отношения. На самом деле у населения тщательно воспитывается неприятие армии. Ведь посудите сами, на телевидении не сделано ни одной передачи о дальнейшей жизни такого беглеца с автоматом, о том, как отразился этот побег на его судьбе, судьбе семьи, судьбе любимой девушки. Это не интересует телевизионщиков. Убежал, дал повод для сенсационной чернухи – и «хрен с ним».
– Думаю, после выступления президента положение в этой сфере несколько изменится. Ведь у нас на Руси многое делается только по команде.
– Действительно, так сложилось исторически. Очень многое у нас всегда зависело от первого лица. Кстати, реформаторы даже не пытались исправить сию привычку. Под видом демократии у нас предыдущие десять лет законы подменялись указами. Да, факт, что в России традиционно многое зависит от первого лица. Но еще больше от исполнителей…
– А что еще, кроме наступления эпохи «истинной демократии», нас ждет в обозримом будущем?
– Есть более важные вещи. Грядет 60-летие Победы. Я считаю, что 60-летие Победы должно стать своеобразным рубежом, когда мы, признав свои военные ошибки и просчеты, неоправданные жертвы, должны переварить все это и уже в третьем тысячелетии взглянуть на Великую Отечественную и нашу военную историю по-другому. Нет народов, у которых идеальные истории, идеальные военные истории. У всех есть победы и поражения. Тем не менее народ, особенно молодежь, должен воспитываться на вершинах отечественной истории, не на провалах. А у нас этих вершин очень много.
Железная дорога – символ единства страны
Сегодня у нас в гостях писатель и новый главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков. С его приходом, казалось, уже навсегда потерявшая авторитет у читателей газета возродилась и сейчас все больше и больше напоминает «Литературку» лучших лет.
– Юрий Михайлович, последний раз мы с вами беседовали два года назад в Центральном Доме литераторов. С тех пор много воды утекло. Вы стали главным редактором «Литературной газеты». Интересно, зачем вам, известному, преуспевающему писателю, было взваливать на себя эту ношу?
– В принципе мне для моей литературной деятельности это было не нужно. Хотя я в свое время и протестовал против прихода рынка в литературу, считая, что он губителен для нее, тем не менее вписался в новые рыночные отношения. И сегодня, без ложной скромности, я один из самых издаваемых писателей. Поэтому я вполне мог существовать и без газеты. Но при всей литературной самодостаточности у меня все время был внутренний протест. Он был связан с тем, что я видел, как с помощью средств массовой информации идет целенаправленное искажение российской духовной матрицы, навязывание совершенно не свойственных нам архетипов, реакций.
Если говорить об освещении литературного процесса, то налицо было явное выпячивание экспериментально-либеральной ветви за счет не просто замалчивания, а откровенного вычеркивания из этого процесса гораздо более значительной ветви литературы государственно-патриотической направленности, ориентирующейся на классические образцы. Я считал, раз мне предложили возглавить крупнейшую культурологическую газету в стране, надо постараться восстановить, если хотите, эстетическую справедливость и с этой трибуны воззвать к обществу. Сказать: товарищи или господа, называйте себя, как хотите, но если вы будете делать из России Америку, у вас ничего не получится. Вы не сделаете из России Америку, вы просто погубите Россию, которая, кстати говоря, нисколько не хуже, а во многих отношениях и лучше Америки.
Так что за этим моим решением стояло, вообще-то говоря, свойственное российским литераторам понимание писательской деятельности как миссии, а не сугубо частного дела, как сейчас нам это пытаются навязать. В России писательское дело никогда не было частным.
– Вы пришли в газету чуть больше года назад. Как вы сами оцениваете те перемены, которые произошли в «Литературке» за этот период, что уже сделано, что еще предстоит сделать?
– Главное сделано: «Литературка» из газеты московской либеральной тусовки снова превратилась в газету всей российской интеллигенции. Первое, что мы сделали, – это расширили круг авторов. Кто печатался раньше, тот и до сих пор печатается, никому мы не отказали. Но мы вернули писателей, имена которых в течение десяти лет даже не упоминались в газете. Например, Валентин Распутин, Владимир Крупин… У нас стали печататься крупнейшие современные публицисты, такие как Панарин, недавний лауреат Солженицынской премии.
Сейчас мы представляем весь спектр духовной жизни страны, начиная от консервативно-социалистической ориентации (если брать политическую составляющую литературы, потому что есть еще и эстетическая) и заканчивая крайне либеральной. И консервативное творчество, и авангард – это все у нас присутствует, но именно в тех пропорциях, в которых это есть в жизни. Мы отказались от элитарной ориентированности на московскую тусовку. То же самое и в отношении стиля. Первое, что я сказал, когда пришел: в «Литературной газете» этого птичьего постмодернистского языка, который непонятен даже самим его приверженцам, не будет. Мы так и сделали, и надо сказать, что реакция последовала мгновенно. За короткое время в несколько раз сократился возврат газеты из киосков, без всяких дополнительных вложений тираж вырос на 10 тысяч. Только за счет изменения отношения к читателю. Пошла почта, напоминающая во многом почту старой «Литературной газеты». Люди опять начали делиться своими надеждами, делать интересные предложения, высказывать сокровенные мысли.
– «Литературная газета» занимается восстановлением единого культурного пространства, вы публикуете литераторов из бывших республик СССР. Интересно, как вы оцениваете процессы, которые происходят в литературе русского зарубежья – дальнего и ближнего?
– Я считаю, что главная литература творится все-таки на родине. В чемодане можно увезти горсть земли, но горсть литературного процесса в чемодане увезти невозможно. Это иллюзия. Человек отрывается от родной почвы и теряет живую связь с социально-нравственной эволюцией общества, с языковым потоком, а это очень плохо для писателя. Заметьте, даже гиганты нашей эмигрантской литературы поднимали в основном ностальгические ретроспективные темы. Тем не менее мы стараемся печатать и такую литературу.