Государственные тайны. Книги 1-3 — страница 3 из 10

Глава 10. ТАЙНЫ МАРИИ ДЕ ОТФОР

Франсуа изнывал от нетерпения в Шенонсо до середины ноября. Оставаясь равнодушной к вздохам королевы, не обращая внимания на душераздирающие записки, приходящие от отчаявшегося влюбленного, Мария де Отфор терпеливо ожидала, в надежде что король все-таки решится провести ночь со своей женой. Весь двор ждал этого вот уже три года с каким-то жадным любопытством. К несчастью, ничего не происходило. Людовик XIII был приветлив с женой, выказывал ей всяческое уважение, но отнюдь не собирался исполнять супружеские обязанности. И все это несмотря на беспрестанные просьбы Марии де Отфор. Она по-прежнему пользовалась расположением короля.

Вместо этого, по крайней мере два раза в неделю, король отправлялся в монастырь Посещения на улице Сент-Антуан, чтобы поговорить там с сестрой Луизой-Анжеликой, бывшей в миру Луизой де Лафайет. Только ему дозволялось приблизиться к решетке в темноте комнаты свиданий. Она появлялась перед ним белой тенью за железными прутьями, за которые он цеплялся порой с безумной надеждой вернуть любимую.

Несмотря на постоянно одерживаемые победы, атмосфера при дворе снова стала невыносимой. Для начала все опять были в трауре. На этот раз скончался герцог Виктор-Амедей Савойский, которого Людовик XIII очень любил. Эта смерть очень усложнила дела в Италии, потому что наследником остался пятилетний малыш, права которого надо было защищать.

Устав просить безрезультатно, Мария де Отфор решила, что настало время доставить удовольствие королеве, и призвала де Бофора. Тот примчался немедленно, едва не загнав лошадь. Тогда же Мария отправилась в монастырь навестить бывшую фрейлину, испросив предварительно разрешения поговорить с ней. Их беседа продолжалась долго. Вышла она из монастыря довольная. Теперь ей надо было подготовить все для весьма опасного предприятия. Франсуа предстояло посетить королеву ночью в самом Лувре.

Однажды юный герцог де Бофор уже побывал здесь. В тот раз, помнится, он переодевался врачом, а предлогом послужило воображаемое недомогание Стефанильи. Но тогда он оставался совсем недолго, только переговорил коротко с королевой и взял письма. А теперь необходимо было предоставить любовникам время насладиться друг другом, а потом молить господа, чтобы свидание дало свои плоды. Обстоятельства складывались удачно. Король продолжал стремительно переезжать из одного замка в другой в окрестностях Парижа. Последней его фантазией стало частое посещение дворца Сен-Мор, принадлежавшего когда-то Екатерине Медичи. Это было очаровательное местечко в излучине Марны, где грусть и мечты сплетались в нежной меланхолии. Король уже несколько раз бывал там, выезжая из Версаля, не забывая, впрочем, сделать остановку на улице Сент-Антуан.

Опасения Марии оказались напрасными. В ту ночь, когда королева и Франсуа были вместе, все прошло без сучка без задоринки. Юный герцог вошел в Лувр утром под видом обыкновенного помощника торговца овощами, принесшего капусту на кухню. Оттуда при помощи подкупленного повара ему удалось добраться до укромного уголка, где его уже ждали одежда лакея и темный парик. Там он и провел целый день в ожидании того момента, когда старый Лувр, напичканный тайниками и скрытыми переходами, наконец заснет. Мария пришла за ним и предупредила, что выведет его до наступления утра. Весь план был исполнен блестяще. На следующее утро королева просто цвела. Но она все же старалась не слишком показывать свою радость перед этими сотнями глаз фрейлин и придворных, которые неотступно следили за ней. Ее согрело пламя страсти этого мальчика, такого молодого и такого влюбленного, что рядом с ним она вновь обретала свои двадцать лет и совершенно забывала о разнице в возрасте, разделявшей их. Но Мария де Отфор не была довольна:

— Я думаю, не слишком ли мы поторопились? — доверилась она Сильви. Та немного удивилась:

— А что, по-вашему, должно было произойти?

— Я не знаю. Но в таком дворце, как этот, по ночам всегда что-то происходит… Обязательно кто-нибудь встретится! Правда, нам никто не попался на пути, кроме спящих людей и стражи, облокотившейся на свои алебарды. Их обычно ничего не интересует…

— А вы не преувеличиваете? Он же переоделся лакеем, и вы его сопровождали. Кто мог им заинтересоваться?

Мария провела дрожащей рукой по своему белому чистому лбу.

— Возможно, вы и правы. Но знаете, Сильви, приключение этой ночью будет первым и последним. Я слишком испугалась!

— Я тоже, — призналась Сильви. — Но неужели вы верите, что эти двое удовлетворятся одним свиданием? Я тайком подсматривала за ним… И ее я видела утром, когда вошла в спальню для церемонии утреннего туалета. На их лицах было одно и то же выражение неописуемого счастья…

Она едва сдержала слезы, заканчивая эту фразу. И тут Мария неожиданно слегка сжала в своих ладонях пальцы юной подруги — такой теплый, полный нежности жест.

— Бедный котенок! Я так озабочена ее славой, мне так хочется, чтобы она добилась наконец высшей победы для королевы — несмотря ни на что, родила наследника французского престола, что я забыла о вашем бедном маленьком сердечке, которое топчут эти двое счастливых любовников! И вы не сердитесь на меня? И вы продолжаете мне помогать?

— Если страдает мое сердце, то страдает и ваше. Их извиняет только то, что они об этом и не подозревают. И потом, вы единственный мой друг в этом дворце. При таких обстоятельствах я сделаю что угодно, чтобы вам помочь.

И они одновременно бросились в объятия друг к другу. Девушки молча обнялись, слова были излишни. Их порыв шел от самого сердца, он словно скреплял своего рода договор. Мария первой нарушила молчание:

— Я буду молить бога, чтобы он дал мне возможность однажды помочь и вам… А пока следующее свидание будет в аббатстве Валь-де-Грас. Мне так спокойнее.

— В аббатстве? Но это же невозможно! Настоятельницу сменили, потайную дверь замуровали…

— Но стена-то осталась. С хорошей веревкой двадцатилетний молодой человек справится с ней без труда. Особенно когда он так влюблен, как этот безумец!

Слишком поглощенная своим счастьем, чтобы спорить по пустякам, королева полностью доверила все своей верной камер-фрау. Ей тоже был больше по сердцу Валь-де-Грас, пусть там теперь и не лояльная настоятельница! Было решено, что следующее свидание состоится сразу же, как только король в очередной раз объявит о своем намерении провести несколько дней в Версале. Тогда королева отправится молиться в свой любимый монастырь. Она проведет там всего одну ночь, чтобы не будить новых подозрений. Король уехал 1 декабря, а вслед за этим ее величество объявила о своем намерении провести в монастыре ночь, чтобы помолиться в дорогом для нее месте, тем более что наступает предрождественский пост. Как обычно, с ней поедут всего лишь несколько человек.

К огромному изумлению Сильви и к еще большему ее облегчению, юную фрейлину с собой не взяли. В последний момент королева решила, что ее будут сопровождать только мадам де Сенсе и мадемуазель де Отфор. Остальные фрейлины тут же начали подсмеиваться над Сильви, увидев в этом знак скорой немилости. Но Мария заставила всех замолчать, заявив, что королева отправляется в аббатство всего на несколько часов и во время такого короткого визита ее любимая певица ей не понадобится. В часовне пройдут только обычные службы. Позже она отвела Сильви в сторонку:

— Учитывая последние события, мы отдали предпочтение более зрелой женщине. Но это ничего не меняет в нашем плане, — добавила она со смехом. — Мадам де Сенсе надо как следует выспаться, и, уверяю вас, спать она будет как убитая. Уж я за этим прослежу!

Так как Сильви все равно уже собрала вещи для путешествия, полагая, что и ей придется ехать, она решила провести ночь у своего крестного. Перспектива остаться в Лувре с другими фрейлинами, вечно занятыми интригами, подверженными внезапным приступам ревности и частенько говорящими колкости, ей совершенно не улыбалась. Итак, девушка с удовольствием отправилась на улицу Турнель в сопровождении верной своей Жаннетты…

Николь и Корантен приняли их с распростертыми объятиями и постарались смягчить неожиданный удар. Шевалье Сильви сможет увидеть только на следующее утро.

— Господин Ренодо, его друг, пришел за ним некоторое время тому назад, — объяснил Корантен. — Так часто случается. Они вместе ужинают. Чем они занимаются потом, я не знаю, но возвращается хозяин очень, очень поздно…

— И вы не знаете, где они? — удивилась Сильви.

— Честное слово, нет. Мне это не очень нравится, так как я предполагаю, что они пускаются в какие-то рискованные приключения. Я, признаться, не очень люблю, когда у господина Персеваля появляются от меня тайны…

— Тайны? От вас, его постоянного верного спутника?

— Вот именно! Он говорит, что ему не хочется оставлять Николь по ночам одну. Хотя квартал и очень элегантный, но он все же не очень уверен в его полной безопасности. Но может быть, это его друга не устраивает моя компания?

— Что это вы еще выдумали! — воскликнула Сильви со смехом. — Первая причина мне кажется куда более реальной. Вы должны присматривать за домом. Сегодня ночью вам придется охранять еще меня и Жаннетту… И еще предупредите Николь, что сегодня я буду ужинать у вас. Я надеюсь, что она приготовит нам что-нибудь вкусненькое?

— Вот об этом можно не беспокоиться, — заметил Корантен. К нему снова вернулось хорошее настроение. — У нее уже все руки, должно быть, по локоть в сдобном тесте!

По дому действительно плыл приятный запах масла и карамели. Сильви отправилась в свою спальню отдохнуть в ожидании ужина. Мрачная, угрюмая, ветреная погода не располагала к прогулкам по саду, где по

земле стелились опавшие листья.

И все-таки девушку беспокоило отсутствие Персеваля. Неужели он все еще ищет того загадочного преступника? Он ей что-то говорил об этом в ту ночь, когда они так неожиданно встретились на берегу Сены около Нельской башни.

Именно об этом и спросила Сильви своего крестного, когда на следующее утро они встретились за завтраком.

Сначала они поговорили о том о сем, но, как только Персеваль вошел в свой кабинет, где в камине полыхал огонь, разведенный Корантеном, с губ Сильви сорвался вопрос, вертевшийся у нее на языке:

— Я не забыла о нашей ночной встрече. Вы мне сказали тогда, что ищете убийцу. Вы все еще пытаетесь поймать его во время ваших странных ночных прогулок с господином Ренодо? Или это уже другой?

На усталом лицо де Рагнеля появилась слабая улыбка:

— К несчастью, это все тот же самый. Монстр, который словно бы наделен таинственной силой. Он просто растворяется в темноте, как только совершит свое злодеяние. Этот мерзавец набрасывается на уличных женщин. Он насилует их, перерезает им горло и оставляет на лбу красную восковую печать. На печати только греческая буква омега.

— Какой ужас! Но, мне кажется, вы взялись за то, что вам не по силам. Париж так велик! Стража вам не помогает?

— Их не так много, чтобы следить за всеми опасными местами. И потом, их часто подкупают. Нам нужна настоящая полиция!

— Но почему вас так интересует судьба этих несчастных женщин? Вы помогаете герцогине Вандомской, которая, не щадя сил, пытается их перевоспитать?

— Нет, дело не в этом. Я говорил с герцогиней, но и она здесь бессильна. Мы с Ренодо собираемся ночью в квартал Невинно убиенных, во Двор чудес . Мы хотим встретиться с Великим Кезром, главарем бандитов, и попытаться получить от него помощь…

— Вы сошли с ума! Вы не выйдете оттуда живыми! Он снова улыбнулся девушке, но улыбка больше напоминала гримасу.

— Это-то и заставляет нас медлить. Если нас убьют, чтобы вывернуть карманы, бедным женщинам это не слишком поможет. Мы, правда, заметили, что убийства совершаются в основном в полнолуние. Это нас удивляет, потому что это самые светлые ночи…

Сильви опустилась на ковер у его ног и взяла его руки в свои:

— Умоляю вас, перестаньте подвергать свою жизнь такой опасности! Я понимаю, это ужасно, но эти женщины знают, что рискуют. Так рискует любой прохожий в Париже ночью. И если с вами что-нибудь случится, у меня больше никого не останется… А я вас так люблю!

Тронутый до глубины души, Персеваль посадил ее к себе на колени, как когда-то в далеком детстве. Он нежно поцеловал ее.

— Не тревожьтесь, мое сердечко! Мы вполне способны защитить себя и всегда хорошо вооружены. Хуже всего этот закон молчания, который царит на самом дне. Никто не хочет нам помочь, потому что все боятся…

— Тогда бросьте все это!

— Нет. Это невозможно! Я не могу отказаться. Я поклялся, и…

Персеваль замолчал, понимая, что вступает на скользкий путь. Но Сильви все прекрасно расслышала.

— Вы поклялись? Кому же?

Вдруг раздался голос Корантена. Он неслышно вошел в комнату с корзиной дров для камина.

— Вам следовало бы все рассказать ей! Теперь она уже достаточно взрослая. К тому же малышка живет при дворе, и ей следует все знать о своем прошлом, чтобы суметь защитить себя.

— Ты так думаешь?

— Да. Время пришло…

Персеваль заботливо усадил Сильви в кресло напротив.

— В конце концов, ты прав.

И Персеваль де Рагнель рассказал своей крестнице обо всем. О своей дружбе с де Валэнами. О том нежном чувстве, что он питал к Кьяре. О трагедии, разыгравшейся в замке Ла-Феррьер. О том, как Франсуа спас Сильви и о ее появлении в доме герцогов Вандомских. О том, как они с герцогиней приняли решение изменить ее имя и постараться стереть из ее памяти оставшиеся воспоминания самого раннего детства для ее же блага.

Девушка очень внимательно слушала этот страшный рассказ. Когда Персеваль закончил, она какое-то время сидела молча.

— Сильви де Валэн! — вздохнула она наконец. — Это правда, именно так меня и звали. Теперь я вспомнила! Вы словно разорвали темный занавес, окутывавший меня… Все появляется снова… О! Это удивительно! И Жаннетта так долго молчала!

— Она любит вас и поклялась хранить тайну. Так и вы сейчас поклянетесь мне сохранить все это в памяти и никогда никому ничего не рассказывать. Это было бы слишком опасно! Хватит и того, что этот Ла Феррьер, всплывший неизвестно откуда, осмелился попросить вашей руки!

— Вы думаете, он знает?

Персеваль нежно улыбнулся своей крестнице.

— Ему не надо ни о чем знать, чтобы захотеть жениться на вас, мой милый котенок! Вы такая хорошенькая! Спросите об этом лучше у нашего друга д'Отанкура!

— Так, значит, вы полагаете, что тот негодяй, который сейчас убивает женщин на улицах, когда-то убил и мою мать?

— Я в этом убежден. Те же приемы, та же подпись…

— Но зачем он это делает? Ведь если кого-нибудь любишь…

— Любовь для существа отвратительного по своей сути может стать худшей из бед. Несчастье вашей матери заключалось в том, что она оказалась замешанной, сама о том не подозревая, в государственную тайну.

— И она тоже? — вздохнула Сильви.

— Что значит «и она тоже»? Девушка пожала плечами:

— Вы же отлично помните, крестный, о чем я вам рассказывала! Я уже начинаю спрашивать себя, не передается ли это в нашей семье по наследству от матери к дочери? Во всяком случае, теперь я знаю, почему, когда мы жили в Ане, нам категорически запрещали ходить гулять в сторону замка, называемого Ла-Феррьер…

Сильви вернулась в Лувр. Персеваль проводил ее до самых ворот. Она нашла королеву и ее придворных дам в большом оживлении. Все были очень веселы. Но это не имело никакого отношения к тому, что произошло в аббатстве Валь-де-Грас накануне ночью. Из Рима прибыли курьеры, оповещая о скором прибытии каравана со статуями и античными бронзовыми изваяниями, предназначенными для дворца кардинала. Они привезли с собой мешки с подарками для королевы. В них оказались настоящие сокровища — перчатки, духи, венецианское кружево, миланская парча, кораллы для колье и множество других мелочей, от которых сходят с ума женщины. В этот вечер парадные покои королевы напоминали птичий двор… Или модную лавку.

— Это привезли из Рима? — удивилась Сильви. — Это все прислал Папа?

Мария де Отфор звонко расхохоталась:

— Да нет же, глупышка! Эти подарки прислал человек, нашедший способ угодить кардиналу и понравиться королеве. Это от монсеньора Мазарини…

— Я никогда не слышала о нем…

— Как это вам удалось? Ришелье заметил его еще во времена осады крепости Казале, когда Мазарини весьма успешно сыграл роль дипломата… Потом он к нам вернулся, года три тому назад, как мне кажется, в качестве вице-легата его святейшества Папы. А потом Папа прислал его как легата с чрезвычайными полномочиями. Кардинал оценил этого человека…

— И несмотря на все это, он нравится ее величеству?

— И еще как! Он из незнатной семьи, но в нем столько обаяния, и, если вам так хочется все знать, — Мария нагнулась к своей подруге, чтобы остальное досказать шепотом на ухо, — он немного похож на покойного герцога Бекингемского!

— Боже мой, неужели!

— Тсс! Спокойно. Подобные воспоминания никому не угрожают. Тем более что Мазарини прилагает все усилия, чтобы о нем не забывали. Насколько мне известно, он сгорает от желания вернуться во Францию… И даже стать подданным нашего короля, чтобы работать бок о бок с нашим министром-кардиналом. Этот проныра кричит на весь свет, что это самый великий человек из всех, кого он знает. Я его ненавижу!

Это безапелляционное заявление положило конец разговору, и Сильви быстро о нем забыла. Королева раздала приближенным некоторые из римских подарков. Все ей явно нравилось. Ее давно не видели такой веселой. Вооружившись обворожительным ручным зеркальцем в оправе из резной слоновой кости, она рассматривала свое отражение с улыбкой, полной самолюбования. Анна Австрийская находила себя красивой, это была чистая правда…

— Нет нужды спрашивать, благополучно ли все прошло сегодня ночью, — пробормотала Сильви, подходя к Марии, стоявшей у ларца с драгоценностями.

— Лучше и не бывает. Хотя они и потеряли много времени из-за приступа ревности по поводу прекрасной госпожи де Монбазон. Так что наш влюбленный доволен только наполовину. Особенно потому, что теперь они не скоро увидятся. Сейчас предрождественский пост. Потом подойдут праздники Рождества. Мы сможем немного отдохнуть, Сильви. Тем более если завтра все пройдет так, как я надеюсь…

— А что случится завтра?

— Вы сами все увидите. Во всяком случае, я очень на это рассчитываю!

Сильви не осмелилась настаивать. У Марии было слишком решительное выражение лица. Она явно ничего больше не собиралась говорить.

Вечер тянулся бесконечно долго для юной любопытной девушки. Королева попросила ее спеть. Анна Австрийская чувствовала необычайное возбуждение, ей было просто необходимо услышать нежный голос и приятную музыку. Сильви пела романс и спрашивала себя, о ком думает сейчас та, что слушает ее, чьи тонкие пальцы рассеянно ласкают бирюзу в оправе прекрасного зеркала, полученного в подарок. О том, кто прислал это зеркало, о любовнике, покинувшем ее сегодня на рассвете, или ее мучают еще не угаснувшие воспоминания о красавце англичанине, чей облик не смогли стереть годы?

Утро следующего дня выдалось пасмурным, мрачным. Дул пронзительный ветер. Никому не хотелось выходить на улицу. Потянулись долгие часы между церемонией утреннего туалета, мессой и другими богоугодными делами. Потом последовали аудиенции, — обед, послеобеденные визиты. Пришли герцогиня Вандомская и ее дочь Элизабет, которых Сильви так давно не видела. Они возвращались из лепрозория в Сен-Лазаре. Рассказывали, что господин Венсан беспокоился о том, что брошенных детей становится все больше. Герцогиня рассчитывала получить деньги от королевы на благотворительность. Получив желаемое, женщины не стали дольше задерживаться и удалились, поцеловав Сильви перед уходом. Впрочем, погода все больше порти-лась, ураганные вихри, налетавшие внезапно, не предвещали ничего хорошего.

— Будет сильная буря! — заметила мадемуазель де Отфор, глядя, как на Сене суда стараются побыстрее причалить к берегу. А потом добавила еле слышно:

— Я начинаю верить, что само небо на нашей стороне!

И с этого момента она больше не выходила из глубокой ниши окна, наблюдая приближение ненастья. К четырем часам буря разразилась наконец с такой силой, что ломала ветки деревьев, вырывала доски со строительных лесов в Лувре. Черепица летела с крыш домов.

Гроза продолжалась так долго, что исповедник королевы посоветовал придворным дамам начать читать молитвы. Только Мария де Отфор осталась на прежнем месте. Но она держалась так прямо, казалась такой отсутствующей, напряженной, вслушивающейся в голоса почерневшего неба, что никто не решился ее потревожить…

И вдруг к шуму непогоды за окном прибавился шум во дворце. Оклики, приказания, потом стук копыт пущенной галопом лошади, звяканье оружия. От двери к двери докладывали о посетителе, и так до самых покоев королевы. Наконец распахнулись двери перед промокшим насквозь человеком. Когда он сорвал с головы шляпу и склонился в поклоне, брызги с потерявших форму перьев полетели во все стороны.

— Итак, господин де Гито, что вы так торопитесь нам сообщить? — поинтересовалась Анна Австрийская, узнавшая капитана королевской стражи.

— Сюда прибудет король, мадам… Если только ваше величество соблаговолит принять его в своих апартаментах…

— Где сейчас мой супруг?

— В монастыре Посещения, мадам. Король ехал из Версаля в Сен-Мор, куда еще утром отправились его слуги. Но гроза настолько ужасна, что дамы из монастыря упросили короля не рисковать и не пускаться в дорогу через Венсенский лес, где гроза вырывает деревья с корнем. Дорога слишком длинна, Лувр намного ближе…

Королева улыбнулась следом за Марией де Отфор, решившейся наконец покинуть свое убежище у окна и присоединившейся к своей повелительнице. Лицо преданной камер-фрау сияло.

— Король повсюду у себя дома, господин де Гито. Я надеюсь, он не сомневается в том, что я приму его с радостью?

— Нет… Честно говоря, нет, но его величество король боится нарушить ваши привычки, мадам. Королева встает поздно, ужинает поздно… — Господин де Гито намекал на то, что, когда королева пребывала в одиночестве — а это случалось частенько! — она жила по испанскому времени.

— А моему супругу не нравится ни то ни другое, — закончила за капитана Анна Австрийская, открыто смеясь. — Поезжайте к нему навстречу… Или лучше пошлите кого-нибудь посуше. Передайте его величеству, что я отдам соответствующие распоряжения и к его приезду все будет приготовлено.

— Я поеду сам, потому что промокнуть больше уже невозможно! Благодарю вас, ваше величество!

И тут же началась суматоха. Послали на кухню с приказанием поторопиться с ужином, в спальне королевы перестилали постель. Весь дворец, полный радостных улыбок, ожидал своего монарха в некоторой лихорадке. Неужели наконец произойдет событие, которого все так долго ждали? Король удовольствуется лишь тем, что будет спать в одной постели с женой, или?..

Этот вопрос не смогла не задать Сильви, пока она в гардеробной королевы помогала Марии подобрать детали туалета, которые та требовала. Мария рассмеялась ей в лицо:

— Как же я могу вам ответить? Главное, чтобы он приехал. И я полагаю, что наша сестра Луиза-Анжелика сделала для этого все, как я ее и просила. Что же до остального, могу вам только сказать, что наш король будет хорошо спать…

— Спать? Но…

— У него, разумеется, нет иных намерений. Но знайте, можно спать… и видеть великолепные сны. Я уж за этим прослежу, будьте уверены!

Блаженное выражение на лицах придворных резко контрастировало с куда более мрачным видом Людовика XIII, когда тот появился в Квадратном дворе во главе кавалькады всадников. Потомок Людовика Святого вовсе не выглядел как человек, который счастлив всем происходящим. Естественно, его манеры оставались безупречными и даже изысканными. Король не забыл сделать комплимент жене по поводу цвета ее лица, ее красоты и наряда, но хотелось ему — и это бросалось в глаза — только одного. Пусть эта ночь, к которой его принудили Луиза и разбушевавшаяся стихия, пройдет как можно скорее!

Поужинали при небольшом количестве придворных, к огромному разочарованию всех остальных. Им так хотелось удовлетворить свое любопытство, вслушиваясь в каждое слово и вглядываясь в каждое выражение царственных лиц. После ужина их королевские величества удалились в спальню в сопровождении фрейлин и придворных кавалеров. Сопровождающих было немного, но это напоминало вечер их свадьбы. И немудрено, ведь король не появлялся в спальне жены целых три года…

Но в том положении, в котором оставили королевскую чету, не было ничего ободряющего. Отметив тяжелым взглядом черных глаз все реверансы и поклоны, Людовик XIII пожелал королеве доброй ночи, надвинул ночной колпак на глаза, устроился на своей половине постели и тут же уснул, как человек, уставший за слишком долгий день.

Все вышли, потихоньку комментируя увиденное, стараясь не разбудить короля, но особенно не потревожить дворцовое эхо. Батальон фрейлин гудел, как потревоженный улей. Сильви лишь вопросительно подняла брови, подойдя к подруге. Мария тоже была лаконичной, наградив ее насмешливой улыбкой.

— Ночь — это очень, очень долго! — прошептала она.

В Лувре никто не спал. Король приказал разбудить его очень рано, чтобы он успел добраться до Сен-Мора, где его ожидали его слуги и его мебель. Чтобы не пропустить той минуты, когда король отправится к мессе, придворные решили не расходиться по домам и устроились как смогли в маленьких салонах, галереях и залах для приемов. Захваченный общей лихорадкой капеллан прилег здесь же.

Не спали и многие другие. В часовне монастыря Посещения, в Валь-де-Грасе, в разных кварталах Парижа люди молились при свете свечей, которым не удавалось согреть ледяные плиты пола. Час за часом все просили господа о том, чтобы воссоединившаяся наконец королевская чета подарила Франции наследника престола. Сестра Луиза, пытавшаяся заставить замолчать бушевавшую в ее душе обыкновенную земную ревность, молила бога ниспослать сына Людовику XIII. Пусть это будет сын, чтобы ей снова не пришлось возобновлять свои просьбы. Ведь сегодня она весь день донимала ими своего венценосного друга!

Слух просочился не только в аббатства и монастыри. Даже в харчевнях весело пили за здоровье короля. Эта ночь, так непохожая на другие, сменилась серым, холодным, но тихим днем. Жестокая буря, налетевшая с моря, понеслась дальше на восток. Теперь оставалось только уничтожить следы ее разбоя.

Когда появился Людовик XIII, затянутый в замшевый камзол и такие же штаны военного покроя, в высоких сапогах, как всегда с иголочки, он на мгновение остановил свой мрачный взгляд на помятой, неприбранной, измученной толпе, склонившейся перед ним, покоряясь требованиям этикета. Зрелище явно развлекло короля, потому что тень улыбки скользнула по его губам:

— На вашем месте, господа, я бы отправился спать! И монарх прошел мимо, сопровождаемый своей стражей, швейцарцами и военными. Тем было не привыкать к ночам без сна, и им едва удавалось скрывать свое веселье. Но двор не был обескуражен, он продолжал свое расследование. По непроницаемому лицу короля ничего прочесть невозможно. Значит, надо взглянуть на королеву, а та сегодня заспалась дольше обычного.

Ее величество спала так долго, что многие все же решились отправиться домой, чтобы привести себя в порядок. И тут стало известно, что королева ждет мессы в своей личной молельне.

А днем весь Париж, имевший доступ ко двору, ринулся в Лувр следом за каретой принцессы Конде. Самые высокородные дамы, самые знатные господа — те, которых пока не отправили в ссылку, в армию, которые не должны были следовать за королем или не получили должность в провинции, — поспешили принести свои поздравления королеве, как будто она совершила подвиг. Герцогиня Вандомская появилась в числе первых. Охваченная радостью, она стиснула в объятиях Анну Австрийскую:

— Сестра моя! Какой великий день! Я только что виделась с господином Венсаном. Он вне себя от радости. Ему в эти дни было видение, что у вас будет ребенок!

Последним явился тот, кого ждали меньше всего. Франсуа, герцог де Бофор, также зашел поздравить королеву, но его внешний вид заставил Сильви вздрогнуть, а у Марии с лица сползла сияющая улыбка. Несмотря на высокий рост и светлые волосы, молодой человек казался тенью, элегантно одетой в серый бархат, затканный серебром, с невероятно белоснежным воротником. Над роскошным одеянием все увидели напряженное, посеревшее лицо. В одной руке шляпа, а пальцы другой настойчиво теребят атласный бант на шпаге. Он пошел напрямик вызывающей походкой. И при его появлении окружавшие королеву придворные разошлись в стороны.

— Господи, — молилась про себя Сильви, — сделай так, чтобы он не совершил никакой глупости! Его лицо не предвещает ничего хорошего…

— Ах, герцог де Бофор! — произнесла королева с ясной улыбкой. — Мы вас так давно не видели у нас. Вы тоже хотите нас поздравить?

— Разумеется, мадам! Я с огромной радостью узнал, что король наконец вспомнил, что его супруга — прекраснейшая из женщин. И так как счастье написано на лице королевы, я могу считать себя самым счастливым из людей!

— Какой вы замечательный подданный, мой дорогой герцог!

— Не лучше остальных, мадам! Я просто поступаю, как и все… Могу ли я также поздравить ваше величество с приобретением этого очаровательного веера, что так изысканно смотрится в вашей руке? Очень красивая вещица!

— Она прибыла издалека. Из Рима. Я не хочу ничего скрывать.

— Неужели его прислал вашему величеству наш посол в Риме, мой дядя, маршал д'Эстре?

— Нет, вы ошибаетесь. Это подарок монсеньора Мазарини. Об этом человеке все здесь вспоминают с большим удовольствием, — добавила она чуть громче. — Эта безделушка прибыла к нам позавчера с тысячью других забавных вещиц… Не правда ли, этот веер очарователен?

Бофор был серым, стал кирпично-красным. Его синие глаза засверкали от ярости.

— Какая наглость со стороны этого лакейского отродья! Он осмелился прислать подарки королеве Франции! Разве у нас мало дворян, которые могут подарить нашей королеве все, что ей понравится?

Теперь покраснела и Анна Австрийская.

— Вы забываетесь, герцог! Вы забыли, кто вы и с кем говорите! Вы оскорбляете того, кого здесь нет. Это очень серьезно, потому что человек не может вам ответить. И, что еще хуже, вы позволяете себе критиковать наших друзей!

— Друзей? Этот Мазарини очень тесно связан с господином кардиналом. Я не знал, что ваше величество разделяет его вкусы.

— Довольно, герцог! Уходите. Ваше присутствие не доставляет нам удовольствия!

Появление запоздавшей пары, губернатора Парижа с женой, очаровательной герцогиней де Монбазон, несколько разрядило обстановку. Франсуа, чувствуя себя очень несчастным, отошел. Правда, несколько дальше, чем ему бы хотелось. Потому что Мария де Отфор потянула его сзади за пояс и тянула до тех пор, пока они не оказались в укромном уголке. Там к ним присоединилась и Сильви.

Местечко между кариатидой, поддерживающей балкон для музыкантов, и углом галереи несколько в стороне от общего шума и гама было выбрано отлично. Когда подошла Сильви, Мария как раз бросилась в атаку:

— Вы что, с ума сошли? Явились сюда с вытянутым лицом и набросились на ее величество, как будто она вам чем-то обязана! Честно говоря, мой дорогой герцог, я уже начинаю жалеть, что выступила на вашей стороне. Вы не годитесь ни на что путное, только совершать глупости!

И тут же Сильви выступила в его защиту:

— Не будьте так суровы, Мария! Вы разве не видите, как он мучается!

— И с какой это стати, скажите, пожалуйста? Все из-за того, что нам удалось спасти королеву от неминуемого развода? Вы являетесь сюда с видом собственника. Хорошо еще, что вы не устроили сцену ревности по всем правилам!

— Когда ревнуешь, так трудно рассуждать разумно… Надо пожалеть герцога и как-то успокоить его!

Франсуа с живостью схватил Сильви за руку, прижался к ее пальчикам благоговейным поцелуем и так и не отпустил больше.

— Откуда вам знать, что я пережил этой ночью при одной только мысли о том, что здесь происходит? Я представлял их в объятиях друг друга, я…

— У вас слишком пылкое воображение, герцог! — бросила Мария. — А мозгов явно недостаточно! Когда же вы наконец поймете, что эта ночь была необходима, чтобы над вашей возлюбленной не висела угроза быть изгнанной за измену мужу?

— Вы совершенно правы, но с тех пор как она принадлежит мне, я не могу вынести одной мысли о том, что кто-то другой разделит с ней ложе.

— Другой? Это король другой? — выдохнула возмущенная Мария. — Нет, мой друг, вы совершенно явно сошли с ума!

— Все возможно, но больше всего я сожалею о том, что послушался вас тогда в Шантильи. Я бы увез ее, и сейчас она управляла бы Нидерландами…

— Прежде всего она стала бы опороченной, опозоренной, брошенной женщиной, какой теперь является королева-мать…

— Никогда! Я бы завоевал для нее королевство…

— Вздор, пустая болтовня! Вы забываете об инквизиции! Неужели вы полагаете, что, очутившись в Нидерландах, она бы согласилась, чтобы ваша связь стала достоянием гласности? Кардинала-инфанта это бы тоже не устроило, и в этот самый час, как вы говорите, вас бы уже передали в руки палачей нашего кардинала, если бы не перерезали просто-напросто горло в каком-нибудь темном углу!

— Вы безжалостны! Скажите мне, по крайней мере, как все прошло? Я полагаю, что вы шпионили за королевской четой всю ночь?

— Это правда, я не спала всю ночь, но я вам ничего не скажу. Речь идет о наших монархах, а я верная их подданная!

— А вы? Вы мне скажете? — взмолился Франсуа и почти прижал Сильви к себе. — Вы ведь тоже, должно быть, были там?

— За кого вы меня принимаете? — резко бросила Мария. — Альковные секреты не предназначены для таких юных ушей. Мадемуазель де Лиль отправилась спать по моему приказанию. Я полагаю, она единственная, кто хорошо спал этой ночью!

— Когда я снова увижу королеву?

— Боюсь, что не так скоро. Во всяком случае, мне бы так хотелось. С одной стороны, наступает предрождественский пост, и потом, если будет так угодно господу, за королевой будут очень внимательно следить. Вы должны держаться подальше!

— Не требуйте от меня невозможного!

— Я требую от вас только то, что необходимо для ее безопасности… и для вашей! В любом случае, до получения новых распоряжений вы не должны больше на меня рассчитывать… И разумеется, на Сильви тоже. Постарайтесь развлечься, поезжайте путешествовать, отправляйтесь на войну под чужим именем или женитесь!

В глазах Франсуа вспыхнули опасные гневные огоньки:

— Благодарю вас, сударыня! Я полагаю последовать вашему последнему совету и позаботиться о продолжении моего собственного рода!

Он поднес ручку Сильви к губам, поцеловал и отпустил.

Потом герцог немедленно отправился к группе, окружившей принцессу Конде. Сильви и Мария смотрели ему вслед.

— Уф! — с облегчением выдохнула мадемуазель де Отфор и со странной интонацией добавила:

— Да не допустит господь, чтобы будущий ребенок, если он родится, слишком походил на своего отца!…

Так как она направилась решительной походкой к королеве, Сильви оставалось только последовать за ней, не прося объяснить последние слова. Да она и не получит скорее всего никаких объяснений. Тайна королевской ночи будет сохранена Марией, и она не станет говорить об этом ни с кем. Особенно если верная камер-фрау подсыпала королю, как подозревала Сильви, во время ужина в еду или в вино какое-нибудь сильное снотворное…

Начиная с этого дня двор и весь город затаили дыхание. Все только что на цыпочках не ходили, чтобы не потревожить и не рассердить таинственные силы, отвечающие за зачатие. Королева проводила в молитвах больше времени, чем обычно. Король же тем временем сменил исповедника. На следующее утро после памятной ночи отец Коссен, духовник короля, бывший к тому же и духовником Луизы, неверно истолковал рекомендации, данные юной монахиней. Поэтому он счел возможным обратиться к королю с просьбой вернуть из ссылки королеву-мать, а заодно разорвать союз с голландцами и протестантскими принцами Германии, снизить налоги и договориться о мире с Испанией. И в заключение он попросил отправить Ришелье обратно в Люсон. Пусть посмотрит, вдруг там трава зеленее? Для иезуита этот человек оказался очень недальновидным. Людовик XIII отослал его, не без юмора, обсудить свои прожекты с кардиналом. После чего последовал королевский указ об изгнании неосторожного в Ренн, где с ним, впрочем, обошлись с большим уважением.Его место занял другой иезуит — отец Сирмон. Этот духовник оказался почти библейским старцем, несколько туговатым на ухо, поэтому Людовику XIII приходилось кричать во время исповеди. Но этот монах по меньшей мере не вмешивался в дела государства.

Что же касается Франсуа, то он решил утопить свое горе в удовольствиях. Его часто видели в отеле Конде, около Люксембургского дворца, и еще чаще на Королевской площади, в шикарном игорном доме, принадлежащем госпоже Блондо. Там он играл по-крупному, пил, как бочка, но никогда не терял власти над собой. Это ему помогало избегать ссор, которые порой становятся фатальными.

Его старший брат забеспокоился и попытался вернуть герцога к более разумному восприятию вещей:

— Вы становитесь почти распутником, брат мой! Вы считаете, что это наилучший способ добиться руки мадемуазель де Бурбон-Конде?

— А кто вам сказал, что я этого хочу?

— Когда вы не у госпожи Блондо, вы вьетесь вокруг благородной девицы, словно пчела вокруг цветка. Она вам нравится, так я полагаю?

— Девушка очень красива, но ее характер меня обескураживает. Она еще холоднее и высокомернее, чем мадемуазель де Отфор. В ней кипит какая-то дикая смесь дьявольского кокетства и холодной набожности…

— Вы что-нибудь имеете против набожности? Наша мать будет этим очень разочарована.

— Я ничего не имею против. Я и сам человек достаточно благочестивый, но полагаю, что не следует смешивать жанры. И, подводя итог, брат мой, поделюсь секретом. Я не горю желанием стать супругом прелестной Анны-Женевьевы. Но мне очень нравится, чтобы все думали, будто я схожу с ума от нетерпения…

Меркер не стал настаивать. Он знал, что логика его брата несколько отличается от общепринятой. Франсуа вернулся к удовольствиям.

…Конец 1637 года, ставшего годом великих побед французских армий, был отмечен великолепными празднествами. Был бал во дворце Сен-Жермен. Мадемуазель де Отфор, за которой вновь начал ухаживать король, блистала, а мадемуазель де Лиль, спевшая несколько раз, впервые танцевала, и с такой непередаваемой грацией, что просто очаровала двор. Но так как в Париже не было Франсуа и даже Жана д'Отанкура, уехавшего к отцу в Прованс, успех не доставил Сильви такого удовольствия, на которое она рассчитывала. И действительно, ближайшая подруга фаворитки, близкий человек к королеве, перед которой все теперь заискивали, малышка с босыми ногами из прошлого, стала не то чтобы влиятельной персоной, но совершенно очаровательной девушкой, за которой приятно поухаживать… Тем более что кардинал все время улыбался ей.

Его высокопреосвященство тоже участвовал во всеобщем веселье. В своем замке в Рюейе Ришелье устроил большой праздник. Король, охотно ставивший спектакли, показал во время праздника балет Наций, в котором танцевали все красивые дамы и сам Людовик XIII. Сильви тоже сыграла маленькую роль, а Мария де Отфор затмила всех остальных своей красотой.

А потом… Потом в первом выпуске газеты в феврале 1638 года Теофраст Ренодо написал: «30 января все принцы, знатные дворяне и состоятельные люди отправились вместе с их величествами праздновать в Сен-Жермен, надеясь услышать там очень радостное известие. Да поможет нам бог, мы сообщим об этом очень скоро».Наконец-то! Королева была беременна! Париж взорвался от радости. Почувствовав, как у них с плеч свалилась огромная тяжесть, Мария и Сильви обнялись и расплакались. А Франсуа напился до бесчувствия. Конюшим пришлось отвезти ничего не соображающего герцога в фамильный особняк Вандомов.

Позже де Бофор уверял всех, что таким образом отпраздновал радостное событие. Но его «радость» очень походила на «радость» брата короля. В замке Блуа все пытались делать хорошую мину при плохой игре. Полученная новость разбивала в пух и прах притязания герцога Орлеанского на престол. Брат короля пытался всемерно поддерживать свою надежду, напоминая себе постоянно, что до сего времени у королевы бывали только выкидыши. Но даже если в самом худшем случае ребенок все-таки родится, то вполне вероятно, что это окажется девочка. Поэтому молитвы обеспокоенного наследника престола и его исповеди стали довольно странными.

В первой половине февраля королеве принесли с большой торжественностью пояс Богоматери из Пюи-Нотр-Дам, что к югу от Сомюра. Его доставили из Иерусалима еще во времена Крестовых походов. Как уверяли, пояс обладал волшебной силой и облегчал боль при родах. С этого дня в покоях Анны Австрийской все время курили благовония. Аромат становился порой таким сильным, что приходилось открывать окна.

Именно на следующий день после такого знаменательного события Корантен, вне себя от тревоги, примчался в Сен-Жермен и сообщил Сильви страшную весть. Накануне ночью Персеваль де Рагнель был арестован стражей и гражданским судьей за убийство проститутки…

Глава 11. ДЬЯВОЛЬСКАЯ ЗАПАДНЯ…

В эту ночь, как раз в полнолуние, Персеваль и его друг Теофраст отправились к Малому Арсеналу, что у ворот Сен-Бернар. С недавних пор здесь изготавливали порох для пушечных ядер, хотя раньше эти работы выполнялись в Большом Арсенале недалеко от Бастилии. Это место, пустынное и несколько тревожное, облюбовали жаждущие покоя нищие и бродяги. Здесь же расположились несколько кабачков, где договаривались о прибыльных сделках. Разумеется, дело не обошлось и без продажных женщин, ставших неотъемлемой частью этого мирка.

Приятели отправились именно сюда отнюдь не случайно. На столе у Ренодо каким-то образом оказалась записка. Грязная, помятая бумага, всего несколько слов, нацарапанных дрожащей рукой. Вероятно, неизвестный осведомитель просто трясся от страха. Он, в частности, советовал Ренодо быть крайне осторожным, так как убийца с красной восковой печатью очень опасен.

— Но почему он предупреждает именно вас? — спрашивал Рагнель, которому вся эта история показалась довольно странной. — Вы ведь, я полагаю, не решили заменить собой всех лучников городской стражи?

— Я не знаю, заметили вы это или нет, но эти господа, которым следовало бы следить за порядком в Париже по ночам, не отличаются излишней храбростью. А от этой истории попахивает адской серой, и этот запах пробирает до самых костей. И потом, вполне вероятно, что у нашего осведомителя не совсем чистая совесть и ему не слишком хочется иметь дело с властями. Они зачастую легко путают осведомителя с виновным. — Мудрая мысль. Значит, мы отправимся сегодня вечером.

Влажная, но теплая для этого времени погода предвещала близкую весну. Лодка Ренодо высадила мужчин около ворот Сен-Бернар. По небу неслись друг за другом облака, скрывая порой белый диск луны. Возле Малого Арсенала, длинного здания, окруженного по бокам низенькими домишками, стояла глухая тишина. Но в соседнем квартале, представлявшем собой собрание более или менее развалившихся построек, явно никто не спал. За грязными стеклами светились огни, а в харчевне, чья вывеска скрипела на ветру, кто-то пел…

Друзья обошли узенькие улочки, все в рытвинах, где под ногами попадалось больше отбросов, чем камней мостовой, и не обнаружили ничего подозрительного. Вдруг раздался страшный крик, уже так хорошо им знакомый.

— Это там! — прокричал Теофраст и указал на переулок, из которого они недавно вышли.

Друзья бросились вперед, на звук непрекращающихся стонов, но тут еще один крик, еще более ужасный, раздался с противоположной стороны. На этот раз кричали прямо около Арсенала…

— Идите один! А я отправлюсь туда, — решил Персеваль и побежал к возвышающемуся неподалеку строению. Повернув за угол, он заметил тень, которая, словно крыса, проскользнула в узкий проход между двумя домишками. Разумеется, он бросился за ней. Но стоило ему протиснуться в узкий проход, как он споткнулся обо что-то мягкое и во весь рост растянулся на еще не успевшем остыть трупе. В ту же самую секунду его огрели чем-то тяжелым по голове, и Персеваль потерял сознание.

Разумеется, Корантен не знал, что же произошло на самом деле. Он смог рассказать Сильви только то, что ему сообщил жандарм полиции Дезормо, добрый друг Николь Ардуэн. К счастью, именно ему поручили провести обыск в доме обвиняемого. Действительно к счастью, потому что благодаря этому дорогие сердцу Персеваля книги и бумаги и весь его прелестный дом не слишком пострадали. Но все равно, то, что сообщил Дезормо, было очень серьезно. Стража, предупрежденная анонимной запиской, явилась в указанное место и нашла потерявшего сознание шевалье лежащим на теле проститутки, которой перерезали горло. У нее на лбу красовалась знаменитая красная восковая печать. Нож, ставший орудием убийства, лежал на расстоянии вытянутой руки от де Рагнеля. Но, что еще хуже, в карманах Персеваля обнаружили воск для печатей, огниво, свечу и маленькую печать с вырезанной на ней буквой омега. Этот последний штрих вывел Сильви из себя:

— И никому даже в голову не пришло поинтересоваться, кто стукнул его по голове? Не мог же он сделать это сам! — гневно заявила она.

— Стража сделала вывод, что кто-то застал его на месте преступления, но, ужаснувшись увиденному, предпочел сбежать.

— И, конечно же, никто не подумал о том, что воск и печать мог подложить ему в карман настоящий убийца. Ведь мы же с вами знаем, что это не он. А что с господином Ренодо, который был с ним? Он ничего не может сказать?

— Издатель не в состоянии говорить. Господин Ренодо лежит в постели в горячке. Его нашли недалеко от Арсенала. Он лежал на земле, в голове зияла рана. Его, вероятно, тоже ударили.

— И там тоже нашли зарезанную женщину?

— Нет. Рядом с ним никого не оказалось. Гражданский судья полагает, что наш хозяин поссорился с господином Ренодо, ударил его, а потом пошел и совершил преступление.

— Это совершенно бессмысленно! Они оба искали убийцу с красной восковой печатью. Я думаю, несмотря на горячку, господин Ренодо мог бы рассказать правду.

— Э нет! Он не в силах этого сделать, потому что так и не пришел в сознание…

Сильви в ужасе перевела тревожный взгляд на Жаннетту. Служанка спросила:

— А где сейчас господин де Рагнель?

— В тюрьме Шатле. Его отвезли туда вместе с телом.

Но так как он дворянин, его переведут в Бастилию и там будут допрашивать.

— Это просто смешно! Такой человек, как он, и арестован за столь гнусные преступления! Надо быть сумасшедшим или идиотом, чтобы не верить тому, что говорит шевалье!

— Видите ли, люди из полиции верят тому, что видят. Копать глубже им неинтересно. Если Дезормо и позволил себе нам немного помочь, то только потому что он очень дорожит Николь. И ему отлично известно, как она с ним обойдется, если он поступит иначе. Уже сегодня утром наша суровая домоправительница собиралась огреть его по голове тазом!

— Но ведь должен же существовать способ доказать невиновность Персеваля! Меня пугает одна мысль о том, что он в руках этого ужасного Лафма. Это страшный человек!

— Да… Но он служит королю.

— Король! — воскликнула Сильви. Ей пришла в голову мысль. — Я должна увидеть короля!

— Вы же знаете, мадемуазель Сильви, что король сегодня рано утром выехал в Версаль.

— Тогда я поговорю с королевой! Теперь, когда она ждет ребенка, король не сможет ей ни в чем отказать!

— Королева ничего не в силах сделать в таких случаях, — возразил Корантен. — И я бы очень удивился, если бы она что-нибудь предприняла. Кроме того, в Париже поговаривают, что его величество не настолько доволен, как можно было бы думать… Если вы разрешите дать вам совет…

— Конечно, говорите! Не тяните!

— Надо увидеть кардинала. Вы с ним в хороших отношениях. И потом, Рюей расположен не дальше Версаля, верно?

Сильви ходила взад и вперед по комнате, крепко сжимая руки, чтобы они не дрожали. Потом она резко остановилась.

— Возможно, вы правы. Я сделаю это! Но сначала мне надо получить позволение выйти из дворца. А потом мне нужна карета!

— Я пришел не пешком, мадемуазель Сильви. Я взял нашу карету. Она ждет на улице, ее стережет мальчишка.

Отправляясь к королеве, Сильви все-таки собиралась рассказать ей всю историю, в надежде, что Анна Австрийская поговорит со своим мужем. Но обстоятельства сложились крайне неудачно. Мария де Отфор, которая могла бы стать наилучшим адвокатом и заявить о невиновности Персеваля, уехала на несколько дней. Семья призвала ее к изголовью умирающей бабушки, госпожи де Флот, от которой Мария унаследовала должность камер-фрау. Мадемуазель де Отфор, несомненно, имела влияние на короля. Во всяком случае, так думала Сильви. И вообще, с ней дела пошли бы лучше. Увы, Сильви даже не знала, где именно пребывает ее подруга. Кроме того, когда она вошла в парадные покои королевы, там оказалось очень много народа. И не все были к ней хорошо настроены. Как только объявили о будущем рождении ребенка, популярность Анны Австрийской взлетела до небес. Сильви довольствовалась лишь тем, что попросила у мадам де Сенсе разрешения выйти из дворца на несколько часов.

Сильви была в хороших отношениях со статс-дамой, и та очень мило с ней обращалась. Этой женщине хватило одного взгляда на хорошенькое личико «котенка», всегда такое улыбчивое, чтобы понять, что случилось нечто очень серьезное.

— Вы не слишком хорошо выглядите, дитя мое! Что случилось? Куда вы собираетесь отправиться сейчас, когда уже так поздно?

— Я еду в Рюей, сударыня.

— К кардиналу? Он просил вас приехать?

— Нет. Но мне необходимо его видеть. Моего крестного, шевалье де Рагнеля, только что арестовали за преступление, которого он не совершал. Я должна увидеть его высокопреосвященство и все объяснить ему. Я надеюсь, что мне удастся его убедить.

— Но, мое бедное дитя, невозможно так быстро добиться аудиенции. Сначала надо написать его высокопреосвященству, дождаться ответа, положительного или отрицательного. В первом случае вам сообщат дату и время…

— Когда речь идет о жизни человека, сударыня, это слишком долго! На счету каждая минута…

Сильви выглядела такой решительной, что произвела впечатление на мадам де Сенсе.

— Хорошо, — вздохнула она. — В таком случае, прислушайтесь хотя бы к моему совету. Когда вы приедете в Рюей, постарайтесь узнать, во дворце ли господин де Шавиньи. Вспомните, это один из государственных секретарей, присутствовавших во время визита кардинала в Шантильи. Это хороший человек, мы с ним друзья. Я вам не советую излагать ему ваше дело, но если его не будет, а вы так спешите, то попросите отца Маля, секретаря его высокопреосвященства, принять вас. Возможно, он добьется для вас аудиенции, кто знает?

Сильви быстро присела в реверансе и благодарно поцеловала руку придворной дамы.

— Благодарю вас! О, благодарю! Я последую вашему совету, сударыня!

И Сильви исчезла в вихре коричневого бархата и белоснежных нижних юбок. Мгновение спустя небольшая карета Персеваля с Корантеном на козлах спускалась с высот Сен-Жермен, чтобы переправиться через Сену у Пека. Внутри Сильви, закутавшись в свою большую накидку, сидела рядом с Жаннеттой, твердо решившей не покидать свою хозяйку. А та изо всех сил отчаянно пыталась обрести спокойствие. Оно понадобится ей, чтобы встретиться лицом к лицу с самым могущественным человеком в королевстве. Сильви знала, что Ришелье может быть очень опасен. Чтобы успокоиться, девушка достала из кармана четки и, перебирая их, начала вполголоса читать молитвы…

Так как Сильви принимала участие в балете Наций несколько недель назад, ей был уже знаком дворец в Рюейе. Кардинал-герцог превратил его в памятник своей славы, настолько величественный, что там проходили многие важные события. Там, например, принимали в члены французской Академии или подписывали договор о присоединении Коль-мара к Франции. Не так велик был сам дворец, сколько прилегающие к нему постройки. Как и Лимур, его окружали глубокие рвы. Здесь были свои часовня, птичник, зал для игры в мяч, оранжерея, огромные конюшни и великолепные сады. Гроты, фонтаны, каскады оживляли их. Удивительный фонтан в форме розы, чей цветок на высоком стебле поднимался из восьмиугольного бассейна, расположился прямо перед фасадом здания. Место было настолько прелестным, что король любил здесь останавливаться, возвращаясь с охоты, чтобы побеседовать со своим министром, поглощая пирожные со сливами.

Но если говорить об очаровании этого места, то Сильви этим вечером оказалась не в силах воспринимать его. В ее памяти всплывали рассказы, которые она иногда слышала в спальне королевы. Говорили, что под прекрасным замком устроили подземную тюрьму, где исчезали по приказу кардинала те, кто мешал его высокопреосвященству. Шептались о тайных казнях, о секретных захоронениях в парке, о палаче в маске… Возможно, легенды, но в этот почти ночной час, когда день клонился к вечеру, тени становились глубже, эти мрачные повествования становились удивительно живыми. И Сильви невольно задрожала под своим тяжелым плащом.

Жаннетта тоже чувствовала себя не слишком спокойно. Неуверенным голоском она прошептала:

— Господи! Как же мне страшно! А вам, мадемуазель Сильви?

— Еще как! Но мы должны туда ехать. Ты подождешь меня в карете.

Господина де Шавиньи в Рюейе не оказалось, но стража у дверей охотно отправилась предупредить секретаря его высокопреосвященства о приходе мадемуазель де Лиль. К нему Сильви и провели. Эту должность занимал приятный священник, несколько полноватый и, к счастью, ни капельки не похожий на сурового отца Жозефа дю Трамблэ. Отец Маль принял мадемуазель де Лиль с явным удивлением, но предельно вежливо.

— Его высокопреосвященство пригласил вас, чтобы вы немного развлекли его?

— Нет, святой отец. Помня о той доброте, с которой ко мне всегда относился его высокопреосвященство, я позволила себе приехать и попросить принять меня. Должна признать, что это непомерная дерзость с моей стороны, но я никогда бы не повела себя так при других обстоятельствах.

— Вы хотите увидеть кардинала сейчас?! Но ведь уже больше пяти часов, и…

— Я понимаю, что уже поздно, но умоляю вас помочь мне. Речь идет об очень серьезном деле! Дело в том, что под угрозой жизнь человека…

— Ах, вот оно что! Мужчина! И он вам очень близок?

— Это мой крестный! Я люблю его всем сердцем и искренне уважаю. Но он стал жертвой ужасной ошибки.

— И как же зовут этого счастливчика?

— Счастливчика? Господь с вами! Ведь он рискует сложить голову на плахе! О святой отец!

— Не стоит так обижаться. Я действительно назвал его счастливчиком не только потому, что ему удалось вызвать такую любовь со стороны настолько очаровательной юной особы! Итак, как его зовут?

— Шевалье Персеваль де Рагнель. Я хотела бы добавить, что он является другом господина Теофраста Ренодо, которого хорошо знает господин кардинал.

— И который теперь очень болен, насколько нам известно? — добавил секретарь несколько более прохладным тоном. — Хорошо, подождите здесь! Я узнаю, согласится ли его высокопреосвященство принять вас…

Следуя за каноником-секретарем, Сильви прошла через роскошные залы, даже не заметив их убранства. Кардинальский дворец и праздник в январе приучили ее к тому, что министр любит окружать себя роскошью. Единственное, что ее удивило, так это отсутствие мадам де Комбале. Но это принесло ей огромное облегчение. Если бы ей пришлось все объяснять красивой женщине с жестокой улыбкой, испытание оказалось бы еще более суровым и, может быть, окончилось бы полным крахом.

Сильви удивилась еще больше, когда дверь перед ней распахнулась и она очутилась в часовне, соединенной с главным зданием короткой галереей. В часовне царил полумрак. Его слегка рассеивали только свечи, горевшие у необыкновенного распятия из черного дерева и золота, и лампада, символизирующая присутствие господа.В темноте обозначилась длинная фигура в красном, преклонившая колени на подушечку. Человек поднялся, услышав шаги. А каноник незаметно скрылся. Казалось, кардинал преграждает Сильви путь к алтарю, но девушка намеренно проигнорировала это. Она преклонила колени на мгновение и произнесла короткую молитву, скорее мольбу о помощи. И только потом, поднявшись, Сильви приветствовала кардинала реверансом, как того требовал от нее этикет. Ришелье ждал этого и не торопился поднимать ее.

— Господу первому почести! — пробормотал он. — Это слишком правильно… И очень хорошо. Встаньте!

— Монсеньор, — начала Сильви, — я приношу тысячу извинений вашему высокопреосвященству, что осмелилась явиться сюда без приглашения. Я умоляю вас поверить мне. Меня привела сюда настолько ужасная причина, что она оправдывает мою дерзость. И прошу вас отнестись снисходительно к моему поступку, учесть мою тревогу. Я действительно очень боюсь оказаться навязчивой. Ваше высокопреосвященство молились…

— Вы удивились, когда вас привели сюда?

— Да, монсеньор…

— Вы говорили, что не боитесь меня. Но сегодня вечером вам почему-то страшно, как мне кажется. Это из-за присутствия бога?

Сильви посмотрела прямо в глаза кардиналу.

— Мне действительно очень страшно. Но боюсь я не господа нашего, воплощения высшей справедливости, высшего милосердия. Я знаю, Он читает в моей душе. Мне бы так хотелось, чтобы и ваше высокопреосвященство могли это сделать.

— Почему нет? В часовне лгать трудно. Особенно в вашем возрасте. Здесь исповедуются, признаются, как вы только что говорили. Итак, я вас слушаю. — Кардинал уселся на высокий стул слева от алтаря, откуда он следил за службами. Оказалось, что Сильви отделяют от него бронзовый позолоченный столик для причастия и две ступеньки, ведущие к нему. Она почувствовала себя еще более неловко, потому что не знала, с чего начать. Возможно, кардиналу стало жаль этого хрупкого ребенка, которого он поставил в положение обвиняемого. Поэтому он заговорил первым и несколько нетерпеливо:

— Мне доложили, что вы хотите поговорить об очень серьезном деле некоего господина де Рагнеля, обвиняемого в том, что он совершил в Париже несколько убийств, вдохновленных дьяволом?

«Господи! — ужаснулась Сильви про себя. — Происки дьявола? Если его осудят, то он отправится прямиком на костер!»

Тот ужас, в который оказался ввергнут ее крестный, вернул девушке утраченное было мужество. И она обратилась к кардиналу:

— Позвольте мне, монсеньор, немного вас поправить. Шевалье де Рагнель добропорядочный человек. Я не сомневаюсь, он лучше всех, кого я знаю. Мой крестный боится бога, почитает своего короля, уважает ваше высокопреосвященство и никогда не имел ничего общего с… демонами. — Здесь Сильви торопливо перекрестилась. Потом продолжила, вложив в сказанное всю свою уверенность:

— Он также совершенно не виноват в тех преступлениях, в которых его обвиняют. Вот уже много месяцев со своим другом господином Ренодо они ищут убийцу…

— А что, если ваш крестный все это время только делал вид, что ищет преступника, ради того чтобы удобнее было совершать убийства? И в конце концов он ударил по голове моего бедного издателя, который, видимо, все понял.

— Это что еще такое? — вскричала Сильви, выйдя из себя и забывая, где она находится и с кем говорит. — Мне кажется, очень легко спросить об этом у самого господина Ренодо!

— Гражданский судья ни в коем случае не забудет этого сделать. Уверяю вас. Только для этого нужно, чтобы несчастный вышел из того плачевного состояния, в котором он сейчас находится. Бедный Теофраст почти на пороге смерти… или безумия. Но расскажите мне, что для вас значит этот самый Рагнель?

— Он мой крестный, как я уже говорила. И мой наставник, согласно воле герцогини Вандомской. Он был ее конюшим, и герцогиня его очень хорошо знает. Может быть, вы сможете выслушать и ее?

Ришелье пожал плечами:

— Герцогиня Вандомская — это одновременно воплощение святости и непоследовательности. Когда она берет кого-нибудь под свое покровительство, то скажет что угодно, положа руку на Библию, чтобы его спасти.

— Ложная клятва? И на святой книге? О, монсеньор! Сразу видно, что вы ее совсем не знаете!

— Я знаю ее вполне достаточно! И это все, что вы можете сказать мне в защиту вашего… гм… крестного? Что это достойный человек? Вы и представить себе не можете, какие пороки скрываются иногда под благообразной внешностью…

— Я сказала не только это. Если ваше высокопреосвященство соблаговолит вспомнить, я только что упомянула о том, что господин де Рагнель искал убийцу с красной восковой печатью в течение многих месяцев. Мне следовало сказать, что он искал его многие годы…

— Годы? Насколько нам известно, этот мерзавец совершает свои злодеяния только с прошлой весны…

— Однажды, одиннадцать лет назад, он уже проявил себя в окрестностях Ане…

— А это как раз владение Вандомов, чьим слугой и был Рагнель. Никак не возьму в толк, почему это обстоятельство должно снять с него вину за нынешние злодеяния? Мне кажется, что эти факты как раз усугубляют его вину.

— Жертвой убийцы с красной восковой печатью стала моя мать. Господин де Рагнель любил ее. Она и ее дети были убиты шайкой людей в масках, пытавшихся отыскать письма большой важности для одного высокопоставленного лица. Их главарем был этот самый человек! И господин де Рагнель поклялся расправиться с ним. Только случай и господин Ренодо помогли ему узнать, что такие же убийства совершаются и в Париже…

— Ваша мать и ее дети были убиты, а как же вы?

— Простите меня. Я единственная осталась в живых благодаря моей кормилице, прикрывшей меня своим телом, и Франсуа Вандомскому, нашедшему меня, когда я блуждала по лесу. Мне тогда было четыре года, а ему десять!

Кардинал решительно поднялся со своего кресла, прошел мимо столика для причастия и взял Сильви за руку:

— Идемте! Это святое место не предназначено для того, чтобы здесь говорили о таких ужасах!

— Разве здесь не выслушивают исповеди? Я говорю правду и поэтому не боюсь божьей кары!

— Возможно, но я бы предпочел продолжить наш разговор в другом месте. Мы пойдем в мой кабинет…

Сильви не стала упорствовать. Большая комната, предназначенная для работы, будет более комфортной для этого постаревшего раньше времени человека, чья бледность и осунувшиеся черты, заметные сквозь легкий грим, пытавшийся скрыть эти изменения, так поразили ее во время балета.

Войдя в свой кабинет вместе с Сильви, покорно следовавшей за ним, кардинал снял со своего кресла у стола любимую кошку. Та, проснувшись, запротестовала. Ришелье занял ее место, устроив любимицу у себя на коленях. Ласковое поглаживание быстро ее успокоило.

— В вашей истории, мадемуазель де Лиль, есть что-то странное. Я всегда считал, что вы родились на юге Вандомского княжества, где расположены ваши владения. А вы мне говорите о замке в окрестностях Ане…

— Именно так. Я ношу с тех пор другое имя. Его мне дали, чтобы защитить меня…

— Вы пытаетесь сказать мне, что королева взяла вас на службу, не подозревая, кто вы на самом деле?

— Мне неизвестно, что говорила королеве герцогиня Вандомская. Если ее величеству что-то и известно, она никогда об этом не упоминала. Но я и сама все узнала совсем недавно. Мое настоящее имя Сильви де Валэн. Моей матерью была уроженка Флоренции по имени Кьяра Альбицци, двоюродная сестра королевы Марии Медичи. Та взяла ее к себе на службу, а потом выдала замуж за барона Жана де Валэна, моего отца. Его уже не было в живых, когда на нее обрушилась эта беда. Моя мать жила одна в замке Ла-Феррьер с моим братом, сестрой и со мной. Там были также наши слуги и моя кормилица. Убили всех, но перед смертью моя мать претерпела ужасные мучения. Ее убийца сначала изнасиловал ее, потом перерезал ей горло и оставил на лбу красную восковую печать с греческой буквой омега…

И вдруг, прежде чем кардинал успел вставить хотя бы слово, ее охватил приступ гнева, и Сильви взорвалась:

— И не надо мне говорить, что этим мерзавцем был Персеваль де Рагнель! Он обожал мою мать, а весь этот день провел рядом с герцогиней Вандомской! В Ане никто не забыл этот ужасный день, и все могут подтвердить, что он отправился в Ла-Феррьер, только получив приказание герцогини! А она вышла узнать, что происходит в замке, когда ее младший сын Франсуа принес меня в Ане, босую, в одной запятнанной кровью рубашонке. То, что Персеваль де Рагнель увидел в Ла-Феррьер, перевернуло ему душу. Он не находил себе места от горя и поклялся найти палача моей матери и заставить его заплатить за совершенное злодеяние…

— И он нашел его?

— Вы отлично знаете, что нет. Это убийца нашел его и теперь пытается переложить на него вину за совершенные преступления! И сейчас все делают вид, что настоящий убийца найден! Ваше высокопреосвященство, разве может слуга божий осуждать, не зная фактов? О, это недостойно, недостойно!

Ярость Сильви утихла так же внезапно, как и прорвалась. Ее нервы сдали, и она рухнула на ковер, содрогаясь от рыданий. Ришелье встал, подошел к ней, но благоразумно выждал, пока приступ горя ослабеет. Только когда всхлипывания стали более редкими, он наклонился к девушке и взял ее за руку:

— Вставайте, дитя мое, вставайте! Пора уже успокоиться! Мы должны еще о многом поговорить…

Она повиновалась его руке, которая тянула ее кверху, и позволила подвести себя к креслу. Сильви опустилась в него. Силы оставили ее. Кардинал изумленно рассматривал нагромождение коричневого бархата, в котором почти совсем утонула хрупкая фигурка. Всего пятнадцать лет, а за плечами такая кошмарная история! Даже такое, заключенное в броню сердце, как у него, не может остаться равнодушным…

Повинуясь возникшему чувству жалости, Ришелье подошел к столику, как много раз это делала певшая для него Сильви, и налил в бокал немного мальвазии:

— Прошу вас, выпейте, дитя мое! Вы почувствуете себя лучше. Вам надо взять себя в руки.

Она подняла на кардинала полные слез глаза, и, беря предложенный бокал, вдруг густо покраснела. Ей некстати вспомнился маленький пузырек с ядом, переданный ей герцогом Сезаром. Сильви так и не избавилась от него, полагая, что однажды он пригодится ей самой, открыв перед ней дверь смерти, когда ее страдания станут совсем невыносимыми. Этим вечером ей и в голову не пришло взять его с собой. Да и зачем, впрочем? Ей необходимо остаться в живых, чтобы помочь Персевалю. Смерть кардинала лишь приблизит конец шевалье. Тогда уж его уничтожат без малейших колебаний!

Отгоняя прочь эти неприятные мысли, Сильви отпила глоток вина и действительно почувствовала себя лучше.

— Как вы добры, монсеньор! Я прошу ваше высокопреосвященство извинить мой приступ гнева. Это все из-за огромной нежности, которую я питаю к моему крестному!

— Именно так я это и воспринял. Сидите, и давайте поговорим… Прежде всего скажите мне, как называется замок вашего детства?

— Ла-Феррьер, монсеньор! Он принадлежит теперь барону, носящему такое же имя. Этот человек совсем недавно хотел жениться на мне. Судя по всему, барон полагает, что де Валэны на этой земле незваные пришельцы. И ему удалось добиться, чтобы его величество король отдал это владение ему.

Несмотря на отчаяние, Сильви хватило ума сказать, что подарок был сделан Людовиком XIII, хотя она отлично знала, что это дело рук самого кардинала. Глаза Ришелье чуть сузились:

— Вы уже знали эту историю, когда отказались выйти замуж за господина де Ла Феррьера?

— Никоим образом, монсеньор. Я узнала правду всего несколько недель назад. Я отказала этому человеку, потому что не любила его и даже немного боялась. И, как оказалось, не без оснований. Барон продолжал преследовать меня, несмотря на ваши обещания. Этим летом господин де Сен-Мар вмешался и помог мне…

— И отлично сделал! Что это еще за методы! А теперь о другом! Что касается трагической смерти вашей матери, вы упомянули о каких-то письмах. Их якобы у нее хотели отобрать. Вы знаете, что это были за письма?

— Мне известно очень мало, монсеньор. Я знаю только, что их писала Мария Медичи. Мне кажется, что это в порядке вещей, ведь моя мать приходилась ей двоюродной сестрой. Но их содержание мне неизвестно, как и то, кому они были адресованы. Может быть, моей матери?

На лице кардинала появилась гримаса сомнения:

— Тогда в них должны были содержаться особо важные сведения. А я с трудом в это верю. Вы, кажется, говорили, что они имели ценность для какого-то высокопоставленного лица? А что вы знаете о нем?

— Абсолютно ничего! Я только думала, что это, может быть, его величество король, раз дело касается его матери.

— Король бы послал солдат под командованием одного из своих приближенных. Но у королевской стражи нет привычки убивать женщин и детей. К тому же, по вашим словам, убийцы были в масках, верно?

— Да, монсеньор. Говорили о дюжине всадников в черных масках, одетых в черное и…

— А мои люди одеты в красное, и я не пользуюсь услугами наемных убийц, — сухо заметил кардинал.

— Прошу меня простить, монсеньор, но король и ваше высокопреосвященство не единственные, кого могли заинтересовать подобные письма. Почти у всех знатных господ есть более или менее регулярные войска, — добавила Сильви. Она отлично помнила, что ей говорил Персеваль, и ни секунды не сомневалась, что убийцы орудовали в интересах министра-кардинала. Девушка также охотно допускала, что их главарь, действовавший и в своих собственных интересах, превысил данные ему полномочия. Плохо то, что она не могла высказать свою мысль вслух и спросить об этом кардинала. Ведь если знать точно, кто велел добыть опасные письма, то тогда значительно проще выяснить и имя убийцы с красной восковой печатью!

Но ее ответ, судя по всему, удовлетворил кардинала Ришелье. Суровое лицо несколько смягчилось. Его высокопреосвященство погрузился в раздумья, Вдруг он спросил:

— Вы можете поклясться на Евангелии, что сказали мне правду?

— Не колеблясь ни секунды, монсеньор! Испытайте меня.

Мрачный взгляд погрузился в прозрачную глубину глаз Сильви и не нашел там и тени сомнения или страха. И все-таки Ришелье еще не закончил с делом о резне в замке Ла-Феррьер.

— А кто же видел этих всадников в масках, что смог так хорошо их описать?

— Вся деревня. Они до смерти перепугали крестьян. Эти бандиты явились среди бела дня…

— Какая глупость! Для такого рода экспедиций ночь куда предпочтительнее, не правда ли?

— Разумеется, но днем, особенно летом, открыты все двери и окна. К тому же, насколько мне известно, в Ла-Феррьер сохранилась средневековая система обороны — рвы, подъемный мост…

— Насколько вам известно? Разве вы ни разу туда не возвращались?

— Никогда. Герцогиня Вандомская делала все, чтобы я забыла кошмары моего раннего детства. Когда мы жили в Ане, нам запрещали во время прогулок приближаться к замку Ла-Феррьер и даже ходить в ту сторону.

— А вы совсем ничего не помните?

— Очень смутно. Теперь, когда мне стала известна вся правда обо мне, я пыталась что-нибудь вспомнить. Но в памяти остались только лица… А что касается остального, то я видела с тех пор столько дворцов и парков, что Ла-Феррьер потерялся среди них навсегда…

— И слава богу! Когда речь идет о плохих воспоминаниях, лучше не тревожить их!

— И все-таки мне хотелось бы вновь обрести мое настоящее имя и все рассказать ее величеству королеве. Мне кажется, что на мне надета маска!

— Если даже не считать того, что герцогиня Вандомская не даст на это своего согласия, я полагаю, что вам лучше оставаться мадемуазель де Лиль, как и раньше. Придется так много всего объяснять, и, хотя вы при дворе совсем недавно, вы уже убедились, что он собой представляет. Весомый довод в пользу того, чтобы обо всем молчать.

— Не могла бы я довериться хотя бы королеве? Мне так больно лгать ей…

— И тем не менее, поверьте, так будет лучше. Но вернемся к ее величеству королеве, раз уж вы о ней упомянули. Вы ведь очень преданы ей, не так ли?

— Всей душой, монсеньор.

— Так же, как мадемуазель де Отфор, ваша подруга? Кстати, должен вас поздравить.

Дружить с ней нелегко, но это настоящая привилегия. Да вы наверняка знаете секреты вашей повелительницы.

Сердце Сильви на мгновение остановилось. Ей предстояло по желанию кардинала ступить на очень скользкую дорогу. Но к ней Ришелье относился очень по-доброму, даже любезно. Он смотрел на нее с улыбкой, которая редко освещала его лицо. Кардинал сознавал обаяние этой улыбки и пользовался ею как оружием. Но Сильви не восприняла его очарования. Страх вновь возвращался к ней, и она заметила только одно — у его высокопреосвященства желтые зубы!

— Для этого необходимо, чтобы у королевы были секреты, — ответила она. — Или, если таковые имеются, ее величество должна счесть уместным поделиться ими с пятнадцатилетней девчонкой. В этом возрасте… люди не кажутся слишком надежными, не так ли?

— Позвольте мне самому судить об этом. Расскажите мне немного о вашем пребывании в аббатстве Валь-де-Грас! Вы ведь, как мне кажется, ездили туда неоднократно?

— Да. Ее величество желала послушать, как я пою вместе с монахинями. Мне очень понравилось, это так красиво…

— Да и сад там прелестный, не правда ли? И маленькая потайная дверца была такой удобной, под завесой плюща, верно?

Сильви пронизала холодная дрожь, но она постаралась сохранить самообладание. В любом случае, все отрицать было бы с ее стороны глупо. Ей удалось выдавить из себя улыбку.

— Это не такой уж большой секрет. Эта дверца позволяла королеве получать известия от своей семьи и ее подруги герцогини де Шеврез, не оповещая об этом весь монастырь. Монахини иногда любят злословить. В конце концов, королева ведь была у себя в этом домике, который она сама приказала построить, — смело добавила Сильви. — И это вполне понятно, что за ней там следили меньше, чем в Лувре или, скажем, в Сен-Жермен… И я не понимаю, как могли замуровать эту дверь, не испросив ее согласия.

Глаза кардинала превратились в две сверкающие щелочки. Он пристально рассматривал молоденькую девушку, сидящую перед ним. Ему так и не удалось понять, действительно ли она так наивна или это притворство? Чтобы выяснить это, Ришелье предпринял решительную атаку:

— Во всем королевстве король еще больше у себя дома, чем королева. И этой дверью пользовались не только безобидные курьеры. Сколько раз вы открывали ее герцогу де Бофору?

Прелестное личико, еще не привыкшее прятаться за безразличной маской, свойственной всем придворным, исказилось от ужаса. И это сказало кардиналу больше, чем длинные рассуждения. Да и голосок Сильви дрожал, когда она осмелилась спросить:

— Почему именно герцогу де Бофору?

— Потому что он любовник королевы. Только не говорите мне, что вы этого не знали.

— Я уже говорила вам, что, еще будучи ребенком, герцог спас мне жизнь. Ваше высокопреосвященство не может не знать, что я выросла рядом с ним. Но, — добавила Сильви, пытаясь справиться с собой, — я знаю только, что герцог де Бофор преданно служит ее величеству. Я бы должна была сказать, их величествам. Когда мне доводилось встречать его при дворе, герцог часто жаловался, что его лишили права сражаться во славу нашего королевства.

— Вы хотите убедить меня, что вы ничего не знаете о его очень близких отношениях с вашей повелительницей?

— Я без колебаний поклянусь, что никогда ничего не видела. А я верю только тому, что вижу!

— Иными словами, в бога вы не верите?

— О, монсеньор, это очень жестокий вопрос. Таким образом вы даете мне понять, что я плохо выразила свою мысль. Да, я никогда не видела господа, но передо мной не стоит выбор, верить или нет. Я всегда знала, что Он присутствует во всем, что окружает меня, от маленького стебелька травы до самой яркой звезды, и что я его творение. Верит ли ребенок в своего отца?.. Кстати, я своего не знала. И могу ли я, ваше высокопреосвященство, смиренно просить вас соблаговолить вернуть мне того, кто заменил мне отца?

— Я пока еще не убежден в его невиновности. Я намерен подождать, пока станет возможным выслушать господина Ренодо.

— Но… если он умрет?

— Просите господа, чье присутствие вы так хорошо ощущаете, чтобы господин Ренодо как можно скорее пришел в себя! А шевалье де Рагнель пока побудет в Бастилии. Не беспокойтесь, ему не причинят никакого зла… Что же касается герцога де Бофора, то совершенно очевидно, что вы его любите. Знайте же, очень скоро он отправится в армию, на север…

— Герцог де Бофор будет счастлив узнать об этом!

— ..и останется там надолго. Не думаю, что ему следует находиться рядом с королевой во время ее беременности. Я очень надеюсь, что все обойдется. Герцогу лучше всего вести себя так, чтобы о нем забыли… Он может, конечно, отличиться на поле боя…

— Он очень храбр, монсеньор!

— Я в этом никогда не сомневался. Возможно, ему удастся пасть героем на поле брани. Так герцог де Бофор станет примером для остальных, и королева сможет спокойно предаваться приятным воспоминаниям о нем!

— Пасть героем на поле брани? — простонала Сильви, готовая расплакаться. — Ваше высокопреосвященство желает, чтобы его… убили?

— Это было бы наилучшим выходом из создавшегося положения… Ах да! Я полагаю, вы встретитесь по возвращении с мадемуазель де Отфор. Передайте ей от меня, что она не такой уж великий стратег, каким эта девица себя считает. В том деле, с кухней в Лувре, ей очень помогли, а мадемуазель де Отфор об этом даже не подозревает. Посоветуйте ей навсегда забыть о том, что происходило в последние несколько месяцев, если она хочет избежать большого несчастья. Что же касается вас, то я рассчитываю на ваше абсолютное молчание! Помните, любая болтовня станет угрозой не только для вашей жизни, но прежде всего для вашего крестного, который так вам дорог. Вы меня хорошо поняли?

Сильви побледнела как полотно. Она сообразила, что кардинал все сказал, аудиенция закончена. Девушка опустилась в глубоком реверансе.

— Я все поняла, монсеньор! — прошептала она, стараясь не расплакаться снова.

— Вы никогда не должны забывать, что нет ничего более опасного для жизни, чем государственная тайна! Вас проводят до вашей кареты.

Ришелье потряс маленький колокольчик, стоявший на рабочем столе. На его звон мгновенно явился лакей.

— Кто охраняет прихожую?

— Господин де Сен-Лу и господин…

— Первый вполне подойдет. Проводите к нему мадемуазель де Лиль и попросите господина де Сен-Лу сопровождать ее до кареты.

Последний реверанс, и Сильви, едва ли более спокойная, чем когда она только вошла, последовала за своим провожатым. Она была уверена только в одном: Персевалю не грозит пока больше ничего страшного, кроме заключения в Бастилии. А там всегда найдется возможность смягчить участь осужденного. И поскольку его судьба зависит от нее даже в большей степени, чем от выздоровления Теофраста Ренодо, если она правильно поняла слова кардинала, то ее крестному нечего бояться.

Но вот с Франсуа все обстоит иначе. Посылая его наконец в действующую армию, человек в красной сутане думает только о том, как побыстрее отправить молодого герцога на тот свет. Для этого необязательно ждать подходящего случая, судьбе можно и помочь. Стоило ли ожидать иного от Ришелье, раз ему известно все об амурных похождениях королевы? И Сильви вдруг вспомнилось, как беспокоилась Мария наутро после той знаменитой ночи в Лувре. Ей казалось, что все прошло как-то слишком гладко. Поэтому-то последнее свидание любовников устроили в аббатстве Валь-де-Грас. Действительно, было безумием рассчитывать скрыться от постоянного наблюдения. Ведь этим шпионажем жил весь дворец! С легкостью поверишь, что глаза и уши есть у дверей, окон, стен, обивки. Нигде не найти укромного уголка в старинном замке французских королей…

Не обращая никакого внимания на гвардейца в красном плаще, заботам которого ее поручили, Сильви снова прошла, ничего не замечая вокруг, по роскошным залам дворца в Рюейе. Только дойдя до большой лестницы, она отбросила прочь грустные мысли, услышав совсем рядом весьма неприятный голос:

— Господин де Сен-Лу, его высокопреосвященство изменил свое решение. Он доверил мне проводить мадемуазель де Лиль! Кардинал благодарит вас за вашу любезность. Вы можете вернуться на свой пост.

Сильви ужаснулась, узнав Исаака де Лафма. В свете канделябров, освещавших благородные ступени, он показался ей еще более зловещим и уродливым, чем на площади Трагуарского креста или в парке Фонтенбло. Хотя Лафма изо всех сил пытался быть галантным. Гвардеец уже откланялся и собирался выполнить новое приказание.

— Идемте, мадемуазель! — произнес гражданский судья Парижа и протянул Сильви руку. Та сделала вид, что не замечает ее.

— Как это получилось, что кардинал прислал вас вместо господина де Сен-Лу? Вам что-то нужно мне передать? — спросила она, вспомнив, что это именно этот человек арестовал Персеваля. Возможно, ей следует сделать над собой усилие и не показывать господину де Лафма, насколько она его боится? Даже если он жесток, недаром ведь его прозвали «главным вешателем», может быть, он не совсем лишен чувств и хочет сообщить ей какие-то новости о шевалье де Рагнеле?

— Честно говоря, — произнес де Лафма, — именно по моей просьбе кардинал оказал мне эту честь и лишил своего гвардейца удовольствия проводить вас. Мне бы действительно хотелось побеседовать с вами… о разных вещах, которые могут очень сильно заинтересовать вас…

— Становится уже поздно… — произнесла нерешительно Сильви.

— Одну минуту! Только одну минуту!

Они дошли до Большого двора, но вместо того чтобы позволить Сильви направиться к ее карете, дверцу которой уже распахнул Корантен, Лафма завладел ее рукой и решительно повел девушку к другому экипажу, стоявшему неподалеку. Это Сильви совсем не понравилось.

— Что вы делаете, сударь? Если вы хотите говорить со мной, то давайте побеседуем здесь и сейчас.

— Ну не посреди же двора! Вокруг так много народа. Идемте в мою карету. Там нам никто не помешает, а я отвезу вас прямо в Сен-Жермен! Прошу вас, не упорствуйте! Мы должны, вы слышите, нам просто необходимо поговорить! Прикажите вашим людям, чтобы они ждали вас во дворце Сен-Жермен! Или лучше я сам сделаю это! Эй! Кучер! Я сам отвезу мадемуазель де Лиль во дворец. Отправляйтесь по своим делам!

И секунду спустя растерянная Сильви уже сидела на подушках огромной черной кареты Лафма. Она оказалась там наполовину добровольно, наполовину по принуждению. Кучер захлопнул дверцу. Ей стало страшно, захотелось сделать что-нибудь, высунуться в окно, позвать Корантена, но грубая рука отбросила ее назад.

— Замолчите, маленькая дурочка! Приказам кардинала не сопротивляются!

— А откуда мне знать, что это его приказ? Он сказал, что господин де Сен-Лу проводит меня до кареты!

— А мне он велел доставить вас домой!

— Во дворец Сен-Жермен? Неужели нам столько надо сказать друг другу?

— Больше, чем вы можете себе представить!Мощные лошади понеслись галопом. Все произошло так быстро, что Корантен даже не успел среагировать, но Жаннетта, послушно ожидавшая свою хозяйку в карете, вдруг пулей вылетела во двор и бросилась к своему жениху. Она была бледнее мертвеца.

— Корантен! Этот человек, который заставил Сильви сесть в карету… Я его знаю!

— Я тоже. Это гражданский судья!

— Ты ничего не понимаешь, — воскликнула Жаннетта. — Этот человек убил госпожу де Валэн! Богом клянусь! Я узнала его голос! Это он, я уверена, это он! И этот палач увозит Сильви!

— Ты думаешь, он решил ее похитить?

— Не знаю, ничего не знаю! Надо немедленно ехать за ним! Во что бы то ни стало. А его лошади быстрее наших. О боже мой!

И служанка разразилась громкими рыданиями. Корантен и сам уже понял, что Лафма ему не догнать.

— Постарайся добраться на нашей карете до дворца и предупреди королеву! Я поскачу за ним!

Не говоря больше ни слова, он подбежал к оседланной лошади, ожидавшей посреди двора кого-то из гвардейцев кардинала, вскочил в седло, собрал поводья и пустил лошадь вскачь. Но когда Корантен пересек рвы Рюейя, упряжка Лафма была уже далеко…

Но все же не так далеко, чтобы острые глаза бретонца не разглядели два тревожных момента. Во-первых, вместо того чтобы ехать по дороге, ведущей в Сен-Жермен, карета свернула влево по направлению к Марли. А во-вторых, неизвестно откуда появились два всадника, и теперь они эскортировали карету.

Корантен Беллек понял, что одному против четверых, к тому же наверняка отлично вооруженных, ему не справиться. Но он уже знал, как поступить. Преследовать, преследовать во что бы то ни стало, куда бы ни направилась эта черная карета! К счастью, Корантен украл хорошую лошадь, и деньги у него были. Но его сердце сжималось, стоило ему подумать о малышке Сильви, такой юной, такой хрупкой. Она оказалась в руках самого страшного убийцы королевства…

Глава 12. …И ДЕМОНЫ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ОБЛИЧЬЕ!

Недовольство, испытываемое Сильви, сменилось беспокойством, когда она увидела, что ее спутник забился в другой угол кареты и не произносит ни слова.

— Так чего же вы ждете? Мне кажется, вы хотели поговорить со мной?

— О, у нас будет достаточно времени!

— Ехать до Сен-Жермен не так уж долго!

— Я же сказал, что везу вас домой, а Сен-Жермен принадлежит королю, насколько мне известно!

— Домой? У меня нет дома, если не считать полуразрушенного замка на юге владений Вандомов. Я его никогда не видела. Отвечайте же, наконец! Что это все значит?

Лафма пожал плечами со злобной улыбкой. Его тяжелые веки чуть дрогнули:

— Вы скоро увидите! — И, оставив свою небрежную позу, он вдруг выпрямился и взял в свою руку ручку своей невольной спутницы. — Не бойтесь! Я желаю вам только добра… и даже счастья!

Это простое прикосновение заставило Сильви в ужасе отпрянуть и резко выдернуть руку. Она закричала:

— Вы лжете! С момента нашей встречи сегодня вечером вы все время лжете! Я хочу выйти! Остановите карету! Остановите!

Лафма дважды ударил ее по щеке. Потрясенная, Сильви замолчала, побелев от ярости. Она кинулась к дверце кареты, пытаясь ее открыть, но ее мучитель лишь злобно усмехнулся:

— Хотите, чтобы вас затоптали лошади?

И действительно, бок о бок с каретой скакал всадник. Ламфа не замедлил воспользоваться ее замешательством. Он оттащил ее назад и силой заставил проглотить содержимое какого-то пузырька, засунув его почти в самое ее горло. Трудно было заподозрить такую мощь в этом внешне невзрачном человеке.

— В память о нашей первой встрече я бы с удовольствием посмотрел, какие следы оставят копыта этих благородных животных на вашем хорошеньком личике. Но обстоятельства складываются так, что у меня на ваш счет совершенно другие планы.

— Что бы вы ни планировали, — выкрикнула Сильви, — вам придется от этого отказаться. Я не стану вам подчиняться! И вы забываете, что я не одинока на этом свете. Меня станут искать…

— Кто это, интересно знать? Ваш дорогой и любимый Рагнель? Он не в состоянии противостоять мне.

— Я фрейлина королевы. Она пошлет людей на мои поиски!

— Вы в этом так уверены? Ее величество крайне забывчива, особенно когда дело касается женщин. Спросите об этом мадам де Фаржи. Когда-то благодаря помощи кардинала она стала камер-фрау ее величества. Мадам де Фаржи решила верно служить королеве, а не своему благодетелю. И вот результат. Эта дама скончалась в ссылке в Лувене. С глаз долой, из сердца вон! Таков девиз нашей королевы. И я не смог бы поклясться, что и мадам де Шеврез не ожидает такая же участь… Нет, королева так искренне радуется своей беременности, что, конечно, не станет вас разыскивать.

Да, в конце концов, неужели ей не сумеют объяснить ваше отсутствие.

— И каким же образом?

— Вам это не интересно! Ах, вы, кажется, зеваете? Вас одолевает сон? Не старайтесь с ним бороться. В жидкости, которую вы выпили, был опиум, а это отличное снотворное… Да и мне удастся немного отдохнуть в вашем приятном обществе.

Несмотря на все усилия, Сильви становилось все труднее держать глаза открытыми. Еще несколько мгновений, и она заснула. Девушка спала так крепко, что даже не заметила, как у кареты отвалилось колесо. Эта поломка задержала их на несколько часов в деревне. Не слышала она и проклятий, которые изрыгал Лафма…

Когда Сильви проснулась, то почувствовала себя плохо. Опиум, всосавшись в кровь, подействовал очень сильно. Тяжелую голову ломило, во рту пересохло. На дворе стоял день, правда, совсем нерадостный. Тоскливое серое небо, словно одеяло, прикрыло землю, где только начинала пробиваться первая травка, приободрившаяся после обильных февральских дождей, Сильви сразу же отодвинула кожаную занавеску, чтобы посмотреть, где они находятся, но однообразный равнинный пейзаж ничем ей не помог.

— Где мы сейчас? — спросила она, не глядя на своего спутника. Де Лафма внушал ей ужас.

— Мы скоро будем на месте. Хотите немного молока? Я купил для вас во время остановки. Вы, должно быть, проголодались.

— Какая трогательная забота! Вы добавили туда новую порцию вашего снотворного?

— Нет. Да и снотворное было вполне безопасным. Я, правда, надеюсь, что мне больше не придется им воспользоваться. Вы должны понять, что вам следует вести себя смирно. Это в ваших же интересах…Есть Сильви не хотелось, но ее мучила жажда. И молоко показалось ей тем более восхитительным, что оно придало ей сил. Выпив его, она постаралась устроиться как можно удобнее и не произнесла больше ни слова.

Ей требовалось все обдумать. И к счастью, ее ужасный спутник не нарушал ее молчания. Он, конечно же, решил, что его пленница смирилась. Но Исаак де Лафма жестоко ошибался. Сильви думала только о том, как бы ей сбежать при первой же возможности.

Ей трудно будет справиться с человеком, за которым стоит кардинал, обладающий огромной властью. В какой бы уголок королевства ни направился Лафма, ему достаточно будет лишь упомянуть своего ужасного хозяина, и спины немедленно послушно согнутся. Все станут служить ему. Такова власть страха! Несчастную Сильви, попавшую словно маленькая букашка в эту ужасную паутину, увозят куда-то далеко от Парижа. Ей ничего не известно, у нее нет никакого выхода, в ближайшем будущем не предвидится. Во всяком случае, в дороге ей ничего не удастся предпринять. Всадники по-прежнему скачут рядом, все в черном, настолько же ужасные, как и сама карета и этот отвратительный Лафма! «Лучше всего подождать, пока мы приедем, — подумала Сильви. — Если только меня не бросят в одну из этих богом забытых крепостей в провинции, то, может быть, мне удастся найти какую-нибудь лазейку и ускользнуть».

Горькие мысли никак не вселяли бодрости духа. В ее голове проносились образы близких ей людей. Вот Мария де Отфор, ее любимая амазонка. А вот Франсуа. Она о нем думала постоянно. Как бы ей сейчас пригодились отвага и сила ее «господина Ангела»! Но разве может она рассчитывать на то, что герцог де Бофор бросит игорный дом госпожи Блондо и своих товарищей по развлечениям? И все ради того, чтобы играть в странствующего рыцаря где-то в деревенской глуши…

И тут что-то привлекло внимание Сильви в этом плоском пейзаже, обрамленном по бокам кожаными занавесками. Голубые крыши, позолоченные флюгеры, изобилие деревьев с проклюнувшимися почками… Ане! Так выглядел только замок Ане, когда они приезжали сюда из Парижа. Она ощутила на языке всю сладость этого названия, но вслух не произнесла. Неужели ее везут сюда? Это было бы слишком хорошо, потому что и в замке, и в деревне найдется кто-нибудь, кто ей поможет.

Но Сильви не позволила разгореться этой безумной надежде. Что делать приспешнику кардинала во владении Вандомов, заклятых врагов его высокопреосвященства? К тому же карета свернула на дорогу, обходящую Ане стороной. И Сильви не удалось сдержать глубокого вздоха. Его ужасный Лафма расшифровал без труда.

— Нет, мы не поедем к вашим дорогим благодетелям! Вспомните, что я вам говорил вчера? Я вас везу домой… мадемуазель де Валэн!

Ценой невероятного усилия Сильви удалось сохранить спокойствие.

— Меня зовут Сильви де Лиль.

— Нет. И вам это отлично известно. Не слишком давно, вынужден это признать, но все-таки вы об этом знаете…

— Это кардинал вам об этом рассказал? Я смотрю, он не терял времени.

Лафма смотрел на нее с улыбкой кота, собирающегося полакомиться молоденькой мышкой.

— Нет, его высокопреосвященство не посвящал меня в ваши секреты. Я подозревал это с того самого дня, как встретил вас вместе с герцогиней Вандомской на площади Трагуарского креста. Ваше лицо, пусть даже сходство было очень отдаленным, напомнило мне другое… То, которое я так любил и так и не смог забыть! Видите ли, Сильви, я любил вашу мать еще до того, как ее выдали замуж за этого олухаде Валэна. Воспоминание о ее красоте невозможно стереть из памяти…

— Но она не любила вас. И это меня не удивляет! Ваш возраст тут ни при чем! Есть такое уродство, уродство души, к которому невозможно привыкнуть. К несчастью тех, кого это уродство поражает, оно отражается и на их лице.

Желтые глаза превратились в узенькие щелки, а улыбка преобразилась в гримасу. Это выглядело как-то естественней. Лицо гражданского судьи Парижа не было создано для того, чтобы любезничать и очаровывать.

— Разве красота для мужчины что-нибудь значит? Да и возраст тоже? Достаточно быть богатым и могущественным. И тогда даже самые красивые женщины покорятся вам. Что они сами об этом думают, значения не имеет. Ведь их уже выбрали. Я выбрал Кьяру Альбицци… А Мария Медичи, толстая флорентийская шлюха, отдала ее другому.

Это неожиданное проявление ненависти навело Сильви на грустные размышления о ее собственном печальном будущем. Ей пришла в голову ужасная мысль, и она высказала ее лишенным выражения голосом:

— И именно вы ее и убили!

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Простая констатация факта. И еще горе и страх. Лафма даже не попытался отрицать. Он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы обходиться без маски:

— Да. И с тем большей радостью, что перед этим она стала моей…

Молодая девушка закрыла глаза. Она понимала теперь, что находится во власти демона и ей следует оставить пустые надежды. С острым сожалением она вспомнила о склянке с ядом, спрятанной в балдахине ее кровати в Сен-Жермен. Почему она не взяла ее с собой? По крайней мере, ей бы удалось избежать уготованной ей малоприятной участи…

Сильви даже не пыталась молиться. Разве думают о боге в тот момент, когда за вами вот-вот захлопнутся двери ада?

Ей не пришлось спрашивать названия замка, к которому они подъехали чуть позже. Хотя Сильви не бывала здесь очень много лет, она сразу догадалась, что перед ней Ла-Феррьер. В ней проснулись воспоминания раннего детства. И вместе с привычной обстановкой она увидела и лица. Когда они переезжали по подъемному мосту, который теперь никто не осмеливался поднимать из-за его ветхости, перед ней молнией сверкнуло видение. Служанки отправляются стирать белье, нагруженные тяжелыми корзинами. Прелестная женщина, должно быть, ее мать, читает в саду или идет в часовню к мессе. Сильви снова видела Нуну, огромную, добрую женщину. Она берет малышку Сильви за руку и ведет ее гулять. А потом вдруг подхватывает на руки и начинает осыпать поцелуями ее щечки. И Сильви устраивается на ее большой, такой удобной руке, чтобы обозревать окрестности и людей с более высокой точки. И вместе с этими воспоминаниями в ней всколыхнулась нежность, спрятанная глубоко, глубоко в сердце, и поглотила ее. Сильви вспомнила двух детей, старше, чем она сама, ее брата и сестру. Их облик со временем слился с Элизабет и Франсуа Вандомскими…

Итак, как и обещал, Лафма действительно привез ее домой. Вернее, туда, где когда-то был ее дом. Но на самом деле он обманывал ее. Ведь замок отдали человеку, носившему такое же имя. Вот так, запросто, как будто все происходившее было совершенно естественно. Словно восстанавливался справедливый порядок вещей или исправлялось недоразумение. Но ведь это не так. Ла-Феррьер никогда не принадлежал никому с такой фамилией. Персеваль уверял ее, что название замка происходит из глубины веков.

И разумеется, когда карета остановилась, рядом с дверцей тут же очутился Жюстен де Ла Феррьер, которого Силь-ви ненавидела. Барон протягивал ей руку, собираясь помочь выйти из кареты. Она не пожелала принять его помощь, но он ничуть не рассердился, а лишь наградил ее насмешливым взглядом. И Сильви тут же взорвалась.

— Не хотите ли объяснить мне, что я здесь делаю? — громко воскликнула девушка, обращаясь к гражданскому судье Парижа. — Теперь это не мой дом, и вы это отлично знаете!

— Верно, но очень скоро замок станет вашим. Его высокопреосвященству пришло в голову, что вам очень опасно возвращаться ко двору, тем более под вымышленным именем.

— Это имя, данное мне герцогом Вандомским. И мне совершенно нечего делать в чужих владениях…

— Через несколько часов вы станете здесь хозяйкой. Я привез вас сюда, чтобы выдать замуж. Сегодня же вечером вы обвенчаетесь с бароном де Ла Феррьером… Согласно приказу кардинала! — добавил Лафма, чтобы прервать запротестовавшую было Сильви. Но заставить эту малышку замолчать, когда ей хотелось говорить, было делом невозможным.

— Вы лжете! Его высокопреосвященство обещал мне, что об этом браке не может быть и речи. Он знает, что я этого не хочу.

— Не могли бы мы обсудить эти вопросы внутри? — вмешался барон. — Погода довольно прохладная, и дождь начинается.

Он говорил правду, и войти в дом было лучше всего. Сильви быстро огляделась и поняла, что сбежать из этого замка практически невозможно. Ей на мгновение вспомнилась маленькая девочка с босыми ножками, неуверенно ковылявшая по лесу навстречу лучшей участи, и Сильви сказала себе, что крошке просто повезло. На этот раз удача оказалась не на ее стороне. Кроме Исаака де Лафма и барона де Ла Феррьера, были еще слуги, чьи лица не вызывали никакого доверия, две солидные матроны — судя по всему, горничные, и, наконец, всадники эскорта, все еще остававшиеся в седле, неподвижные и безразличные, как конные статуи. С тяжелым вздохом Сильви вошла в дом своих предков и позволила отвести себя в большой зал, где как раз накрывали на стол. А из кухни доносился запах свежеиспеченного хлеба и жареного мяса.

— Слуги готовят знатный ужин в честь нашей свадьбы, — хихикнул барон. — Как видите, вас здесь ждали.

— Можете съесть свой ужин сами, — огрызнулась Сильви. — Я никогда не выйду за вас замуж! Никогда, вы слышите?!

— Да нет, моя милая, вы за него непременно выйдете. И я с огромной радостью стану вашим свидетелем. Священник уже здесь?

— Он решил немного отдохнуть, пока заканчивают украшать часовню…

— Ту самую часовню, отметьте это для себя, юная дама, где покоятся ваши родители. Как вам кажется, это хорошее предзнаменование? Видите ли, его высокопреосвященство полагает, что на данный момент вы слишком много знаете и поэтому лучше всего передать вас в руки мужа. Супруг не только сможет удержать вас при себе, но и помешает вам вернуться и снова вмешиваться в то, что вас не касается!

Сильви с презрительной гримаской пожала плечами.

— Тогда ему придется меня убить, потому что я никогда не соглашусь…

— Если вы будете по-прежнему такой же невыносимой, возможно, придется прибегнуть и к этому. Но пока мы даем вам возможность еще пожить… И довольно приятно провести время рядом с любящим супругом, который никогда больше вас не покинет. — Отчего же? Разве он больше не служит в гвардии кардинала?

— Нет. Пока не служит. Молодой муж должен принадлежать только своей жене.

— Прекратите ломать комедию! Вы можете тащить меня в часовню, но вы ни за что не заставите меня произнести «да». Вам будет гораздо легче запереть меня… или, еще лучше, убить, и не о чем будет больше беспокоиться!

— Неужели нам и вправду не удастся вас уговорить? — пропел Лафма со сладкой улыбочкой.

— Сколько раз я должна вам повторить, чтобы вы поняли? Впрочем, довольно, больше я не скажу ни слова.

— А я думаю, что скажете… Во всяком случае, произнесете то, чего мы от вас ждем. Я просто уверен, что вы измените свое решение.

На этот раз ответом ему было равнодушное пожатие плеч, так как Сильви твердо решила больше не открывать рта. Но Лафма добавил:

— Что касается допроса с пристрастием, то господина де Рагнеля еще не допрашивали. Пока. Видите ли, это ужасная вещь, допрос с пристрастием. У палача есть множество способов заставить развязаться самые упрямые языки…

Сильви почувствовала, как у нее сжалось сердце, но, верная принятому решению, она повернулась спиной к мерзавцу и подошла к огню, протянув к нему окоченевшие руки. А гражданский судья продолжал:

— Есть клинья, дробящие кости ног, вода, раздувающая тело и причиняющая невыносимую боль, горячие щипцы… Самые стойкие сдаются… или умирают! Смерть под пыткой весьма вероятна.

Лафма замолчал, глядя, как Сильви, согрев у огня руки, прячет их, чтобы никто не заметил, как они дрожат.

— Если перейти некоторые границы, наступает смерть, — прошептал Лафма. — Но и она может не прийти так скоро…

Ее ждут, желают. О, как ее жаждут, когда все тело превращается в одну сплошную рану, когда вырваны ногти, глаза…

— Хватит! — не выдержала Сильви, не способная больше выносить этого издевательства. Пока этот желтоглазый демон говорил, она представляла себе своего крестного, выносящего эти ужасы. — Я не хочу больше вас слушать!

И, прижав кулачки к ушам, она бросилась к двери, но наткнулась на одну из двух матрон, которых она видела во дворе.

Лафма снова заговорил:

— Я вам достаточно сказал! Идите за Гудрун! Она проведет вас в вашу спальню. Там вы подготовитесь к церемонии… Ах да! Не пытайтесь разговаривать с ней, она понимает только по-немецки. Как и ее сестра Хильда, кстати.

У женщины было такое же выразительное лицо, как у каменной горгульи. Она взяла Сильви за руку без особой нежности, повела к лестнице и заставила подняться наверх. На втором этаже пленница увидела спальню, бывшую когда-то спальней ее матери. Именно там Кьяра провела свои самые мучительные часы перед смертью. Сильви бросила взгляд на камин, где Жаннетта спряталась в тайнике. На этот раз там никого не было, и некому потом будет рассказать о ее страданиях.

На кровати во всей своей красе раскинулось платье. Сильви ощутила приступ тошноты, узнав его. Ее платье, самое роскошное — белое, расшитое серебром, подарок Элизабет Вандомской. Она надевала его в тот вечер, когда смотрела «Сида». Каким образом похитителям удалось раздобыть его?

Сильви не стала над этим задумываться. Слишком много вопросов задавала она себе с момента ее похищения из дворца Рюей. Эти демоны, судя по всему, чувствовали себя совершенно свободно не только у кардинала, но и в королевском дворце… Сильви вдруг пришло в голову, что, несмотря на все сказанное, вероятно, не Ришелье стоял за всей этой аферой. Зачем было поручать ее господину де Сен-Лу, чтобы потом разыграть похищение? Это не было похоже на кардинала, но сейчас для Сильви согласие или несогласие министра решительно ничего не меняло. Его поставят перед свершившимся фактом, и этот кошмарный Лафма достаточно красноречив, чтобы представить свое недостойное поведение в самом выгодном свете.

В приступе ярости девушка схватила платье, скомкала его и зашвырнула в угол. Потом уселась посреди комнаты и сложила руки на груди, не собираясь двигаться.

Гудрун, закончившая свои приготовления, обернулась, посмотрела на нее и, совершенно не волнуясь, позвала сестру. Они вдвоем набросились на Сильви, попытавшуюся сопротивляться. Но ей быстро пришлось признать свое поражение. У «котенка» не хватило сил справиться с такими бульдогами, несмотря на острые коготки.

В мгновение ока ее раздели, вымыли и одели в прекрасное платье, так заманчиво открывавшее ее хрупкие плечики и еще маленькие круглые грудки. Ей сделали новую прическу, закутали в накидку и, выведя

из замка, привели в часовню, где красные и синие витражи горели в ночи, словно чьи-то зловещие глаза.

Замок был невелик, часовня тем более, но те несколько человек, что стояли там, показались Сильви толпой у эшафота, на котором Жюстен де Ла Феррьер, одетый в пурпурный бархат, отлично исполнял роль палача. К тому же в часовне оказалось очень холодно и сыро, и Сильви задрожала.

После эта бедная девочка, сломленная усталостью и отчаянием, больше ничего не слышала. Пока шла церемония, она думала о тех, кого любит и никогда больше не увидит. Как они все далеко! Их скрывал все более густой туман, они погружались все глубже в пучину. И остался один Персеваль, чья судьба теперь зависела только от нее. Его необходимо спасти, скорее от пытки, чем от смерти. Ведь Сильви знала, что смерти шевалье не боится! А потом… она уже все для себя решила.

Подневольная невеста так мало интересовалась процедурой венчания, что даже не услышала, как священник спрашивает ее, согласна ли она выйти замуж за Жюстена де Ла Феррьера. Сильви стояла прямая, неподвижная, почти окаменевшая. Она смотрела и не видела человека в вышитой сутане… Тогда чья-то рука железной хваткой заставила ее нагнуть голову. Когда-то так поступил король Карл IX у алтаря собора Парижской Богоматери, чтобы вырвать согласие у своей сестры Марго, когда та выходила замуж за будущего короля Генриха IV, Как и в тот день, священнику этого оказалось достаточно. Он быстренько закончил венчание. И вот Сильви идет об руку с мужем к дому, освещенному довольно скромно для свадебного торжества, где ей предстояло занять место за пиршественным столом. Новобрачная не проглотила ни крошки, лишь пригубила вина с виноградников Луары. Его так любил Франсуа… Ей вдруг захотелось выпить побольше и постараться забыть, в каком кошмарном положении она оказалась.

Вокруг нее жрали и пили не зная меры. Человек, ставший теперь ее мужем, пил даже больше остальных, и, во всяком случае, намного больше, чем его «свидетель». Тот оставался на удивление трезвым. Сильви решила, что это все из-за того, что Лафма собирается уехать после ужина. Когда они возвращались из церкви, девушка заметила черную карету. Ее никто так и не удосужился поставить в сарай. Сменили только лошадей.

Очень скоро Сильви предстояло остаться наедине с Жюстеном, и при этой мысли все внутри ее переворачивалось. Учитывая количество выпитого, у нее затеплилась слабая надежда. Если он напьется, то скорее всего сразу заснет.О, если ему не удастся провести эту ночь с ней, то этого не случится уже никогда. Днем ее не будет в живых!

А тем временем Лафма начал терять терпение. Ему казалось, что время течет слишком медленно. Именно он поднялся и объявил, что праздник и так слишком затянулся, даже для свадебного пира. Пора отвести новобрачную в постель. И, не дожидаясь ответа де Ла Феррьера, который попытался — правда, это стоило ему больших усилий — встать и удержаться на ногах, Лафма подошел к Сильви и взял ее за руку.

— Идемте! Ваши горничные вас ждут. Да и у меня мало времени.

— Почему вы мешаете этому достойному дворянину отпраздновать совершенную им низость? Вам ведь надо возвращаться в Париж? Отлично. Уезжайте! Вы уже причинили мне достаточно зла…

Он лишь взглянул на нее, кусая губы, и ничего не ответил.

— Я уеду только тогда, когда вы будете в постели. Позовите служанок! Пусть они уведут свою хозяйку! — приказал Лафма лакею. — Видите ли, моя дорогая, вам было бы очень легко избежать брачной ночи, учитывая состояние вашего супруга. Но когда я за что-нибудь берусь, я выполняю это отлично… И всегда довожу дело до конца.

Сильви пришлось подчиниться. Она вся помертвела, и ее увели две тюремщицы. А как еще назвать эти создания с мрачными лицами? Они так не похожи на всегда улыбающуюся Жаннетту. Но дело свое они знали хорошо. Новобрачную раздели, надушили и облачили в длинную шелковую ночную рубашку с тяжелыми кружевами. Ее кудри освободили от лент, пучок на затылке распустили, и тоненькая фигурка Сильви скрылась под водопадом шелковистых вьющихся волос, чей светло-каштановый водопад сиял серебристыми отблесками в лучах свечей. Из зеркала, перед которым усадили Сильви, на нее смотрело очаровательное отражение. В это мгновение девушка подумала не о Франсуа, а о Жане д'Отанкуре. Как она теперь жалела, что не послушалась его! В этот миг она была бы уже замужем, но за человеком молодым, нежным, деликатным. Он бы сумел ласково обойтись с ней, в общем-то еще совсем ребенком. Ничего подобного ей не приходится ожидать от того грубияна, который сюда сейчас явится!

Сидя в кровати с колоннами, где свет маленького ночника в изголовье оживлял тени на вышитых занавесках, Сильви ждала. Она вся похолодела, несмотря на яркое пламя камина… Немки ушли, унося с собой всю ее одежду, вплоть до туфель, что показалось Сильви довольно странным. Но это был еще не самый неприятный сюрприз.

Напряженно прислушиваясь, Сильви ловила цокот копыт, грохот колес кареты, которая наконец отвезет этого Лафма в Париж, и она останется одна в руках этого перепившегося солдафона. Но до нее не долетало ни звука…

А услышала она легкий скрип двери. Та медленно, очень медленно открылась. Приближался ужасный момент, которого, как ей казалось, удастся избежать из-за обильных возлияний ее новоиспеченного мужа. Но в резном проеме появился силуэт Лафма.

Тревожное оцепенение сменилось приступом ярости.

— Что вы здесь делаете? — воскликнула Сильви. — Меня уложили в кровать, как вы того хотели, чтобы я дожидалась здесь вашего приятеля. Теперь вы можете уехать! Ваше гнусное дело исполнено.

— Не совсем…

И вместо того чтобы уйти, Лафма все ближе и ближе подходил к кровати. В его желтых глазах поблескивал какой-то тревожный огонек. Он облизывался, словно огромный кот при виде сметаны. До смерти напуганная выражением этого дьявольского лица, Сильви отодвигалась все дальшепо постели, пока не уперлась в дубовое резное изголовье. Она что было сил вцепилась в него, как будто это могло ей помочь.

— Уходите! Уходите! — кричала она. — Или я позову на помощь!

— Да кого же, красавица моя? Твоего мужа? Он в стельку пьян. Да барон и не собирался приходить сегодня. Мы с ним уже давно договорились, что если мне удастся доставить тебя к нему, то мне будет принадлежать право первой ночи! Сегодня твой дебют, моя крошка! И только для меня. Какое сладостное мгновение нам предстоит с тобой пережить! Я уже много месяцев мечтаю об этом… Давай, вылезай из кровати!

Сильви только крепче вцепилась в изголовье. Тогда Лафма нагнулся и оторвал ее с такой силой, которой она в нем и не подозревала. Девушка упала на ковер, но он немедленно поднял ее и, удерживая ее руки за спиной одной рукой, другой тем временем развязал ленты на рубашке, потом спустил ее с плеч до онемевших запястий и начал ласкать ее.

— Какое красивое тельце! Какая красивая девочка!.. Должен тебе сказать, малышка, что ты мне нравишься даже больше твоей матери! О, она была красива… Очень красива! Но ты просто изысканна. Напуганная козочка! И потом, ты еще новичок! Еще не распустившийся цветок!.. Розовый бутон, который я открою!

То, что последовало дальше, было просто ужасно. Наградив несчастную поцелуем, от которого ее передернуло, он стал царапать ей живот, кусал груди, распаляясь все больше от ее стонов. Потом бросил добычу на кровать и вонзился в нее с такой жестокостью, что Сильви громко закричала. Боль оказалась настолько сильной, что девушка потеряла сознание. Ее палач даже не заметил этого и продолжал свою дьявольскую пляску, изрыгая потоки проклятий. Он обращался к своей жертве, то называя ее Кьярой, то употребляя клички тех несчастных, которым он перерезал горло на берегах Сены. К счастью, этого его новая жертва уже не услышала…

Когда Сильви пришла в себя, Лафма приводил одежду в порядок, стоя посреди комнаты. Сознание вернулось к ней, и с ее губ сорвался жалобный стон. Лафма, обернувшись, с усмешкой бросил:

— Право, получилось неплохо! Мы еще увидимся, моя перепелочка! Не волнуйся! Я непременно вернусь… И не один раз! Теперь ты принадлежишь мне!

Это было последнее, что он сказал. Мгновение спустя Исаак де Лафма уже выходил из спальни, покидая место, где он совершил очередную гнусность. А еще несколькими минутами позже Сильви наконец услышала грохот кареты и цокот копыт, которых она так ждала еще недавно. И наступила мертвая тишина. Густая и вязкая. Казалось, что замок пуст. Сильви слегка пошевелилась. У нее болело все тело. Как будто она побывала в комнате с дикими кошками. Все простыни были в крови, свидетельствовавшей о том, как жестоко с ней обошлись. Но мало-помалу юность и здоровая натура взяли верх. Она заметила валявшуюся на полу рубашку и соскользнула с кровати. Может быть, если прикрыть изуродованное тело, то ей станет легче.

Встав на ноги и закутавшись в тонкий шелк, Сильви поняла, что голова у нее не кружится и она может идти. И тут бедняжка увидела на сундуке поднос с двумя бокалами и графином вина. Из одного кубка пили. Сильви взяла другой, налила себе несколько капель и выпила одним глотком. Почувствовав, что ей стало лучше, она налила еще немного.

Вокруг нее в замке по-прежнему царила тишина. Она решила, что ей необходимо постараться уйти отсюда как можно быстрее. Она не станет искать помощи. Ей не на что надеяться, она замужем за этим подлым де Ла Феррьером, и с этим ничего нельзя сделать. Сильви желала только умереть. Река текла неподалеку, но ей показалось, что ее уход из этого мира будет приятнее, если она утопится в пруду Ане, где плавают такие красивые лебеди. Ребенком ей так нравилось смотреть на них. И потом, там хотя бы найдут ее тело и похоронят по-человечески. Она так избита, что никому и в голову не придет, что мадемуазель де Лиль покончила с собой…

Сильви почувствовала себя увереннее. Мысль о скорой смерти не только не пугала ее, но даже доставляла удовольствие. Ведь это единственный способ соединиться с Франсуа, который очень скоро последует за ней. Она опередит его лишь чуть-чуть. Разве можно сомневаться в том, какую судьбу уготовил кардинал любовнику королевы? Франсуа де Бофор вернется на поле боя, о котором он так тосковал, и как-нибудь, на исходе битвы, его найдут, убитого врагом или неизвестной рукой ударом в спину…

Но чтобы уйти из жизни, нужно сначала выбраться из замка. Все, вероятно, спали. Пьяниц сморило вино, а слуг — усталость. Сильви поискала, во что бы одеться, но ничего не нашла, кроме покрывал с кровати. Служанки унесли все. Да и дверь оказалась запертой. Тогда Сильви подошла к окну, решив связать простыни и спуститься по ним. Ведь так обычно происходят побеги. Спальня располагалась всего лишь на втором этаже, так что их длины должно было хватить. Но неожиданно нашлось средство получше. Плотное покрывало плюща поднималось по стене как раз в этом месте. А Сильви с детства умела отлично лазить по такой удобной природной лестнице. Спуститься будет совсем нетрудно. Даже босиком и в ночной рубашке!

Эти слова проскочили в ее голове и задержались, пробуждая воспоминания. Та же самая одежда была на ней, когда в четырехлетнем возрасте ее погнал прочь от замка Ла-Феррьер инстинкт маленького зверька! Но только хватит ли ей сил? Тогда она была здоровым, сильным ребенком. А теперь она лишь избитая, исцарапанная, совсем еще молоденькая женщина…

Сильви решилась бежать. Девушка вылезла в окно и ступила на узенький карниз. Ей удалось сделать по нему несколько шагов, плотно прижимаясь к стене замка. Какое счастье, что она такая тоненькая! Сильви потянулась, выбрала ветку потолще и уцепилась за нее обеими руками. Медленно, очень медленно она сползла по плющу вниз, нащупала ногой одну ветку, затем другую, потом еще одну. И наконец — ей, правда, показалось, что прошла целая вечность, — ее нога ступила на твердую землю. Тогда девушка присела ненадолго на какой-то изогнутый ствол, чтобы успокоилось разбушевавшееся сердце.

В эту минуту луна в последней четверти вышла из-за облаков и осветила пустынный двор, открытые ворота, ведущие к подъемному мосту, который давно никто не поднимал. Сильви усмотрела в этом предложение довести до конца ее мрачные намерения. Она с трудом встала. Ей очень хотелось улечься прямо здесь и отдохнуть немного, ведь ей пришлось приложить столько усилий, чтобы спуститься. Но ее сила воли не дремала. Прежде всего необходимо выбраться из этого проклятого навеки замка! И Сильви пошла вперед…

Наконец перед ней показалась лесная дорога. Она мрачно уходила вдаль, лишь в некоторых местах ее пересекал мертвенно-бледный свет луны. Но как тяжело пришлось ее босым ногам! Первый раз она бежала из замка Ла-Феррьер в июне, когда всюду зеленела трава. А зима проморозила землю, и проступил скелет дороги со всеми этими острыми камнями и ужасными колючками. И боже, как же холодно! Но Сильви все равно упрямо шла вперед, заливаясь слезами, постанывая. Отчаяние гнало ее все равно куда, и оно же придавало ей сил. В ее мозгу не проносилось ни одной мысли. Она, как сомнамбула, видела перед собой только туннель из темных безжизненных деревьев. Ей надо пройти сквозь негои добраться до нежной, прохладной воды… воды… воды! Сильви обо что-то споткнулась, вскрикнула, рухнула во весь рост, больно ударившись лицом, и вцепилась в мерзлую землю руками. Ей никогда больше не встать! В ее ушах звучал какой-то гул, напомнивший ей, прежде чем она снова потеряла сознание, тот замечательный миг, когда перед охваченной отчаянием малышкой на всем скаку появился «господин Ангел»!

Сильви уже не увидела, как из чащи выехали два всадника. Ее крик заставил их пришпорить лошадей. Они заметили ее как раз вовремя. Франсуа, ехавшему впереди, пришлось поднять лошадь на дыбы и развернуть ее, чтобы не растоптать лежащее на дороге тело той, к которой он так спешил.

— Господь милосердный! Это она! Это Сильви! Но в каком она состоянии! Малышка совсем закоченела! Я даже не слышу ее дыхания… Мы приехали слишком поздно!

— Это я виноват, сударь! И я себе этого никогда не прощу! Бедная, бедная девочка! — в отчаянии простонал Корантен.

— Кто же мог знать, что ваша лошадь сломает себе шею и вам придется так долго искать ей замену. К тому же надо было открыть замок, разбудить меня… Время ушло…

— А я ведь был так счастлив, когда узнал, что вы в Ане!

Де Бофор опустился на колени рядом с Сильви и перевернул ее безжизненное тело. Бледное сияние луны осветило следы крови и синяки под тонкой, местами разорванной тканью. Франсуа прижал Сильви к себе, и его захлестнула волна нежности и боли…

— Мой котенок! Мой бедный маленький котенок! — шептал он, прижимаясь губами ко лбу девушки и не в силах сдержать подступившие слезы. — Я отомщу за тебя! Богом клянусь, я отомщу!

И вдруг до него донесся слабый вздох:

— Франсуа…

Изумленный Франсуа успел как раз вовремя отстраниться, чтобы увидеть, как широко распахнулись огромные глаза, которые он считал закрывшимися навеки. Его охватило пьянящее чувство радости.

— Благодарю тебя, господи! Вы живы! Смотрите, Корантен, она жива!

Но Сильви не видела Корантена. Она не видела ничего, кроме того, что казалось ей сном, порожденным ее отчаянным желанием, чтобы все случилось как в прошлый раз.

— Вы… приехали… Вы… здесь….

И она в третий раз потеряла сознание.

Жюльетта Бенцони