— Ну чё ты мне баки забиваешь? — Короткий мотнул головой. Не, Юр, ты на него посмотри, всю жопу нам разворотил, а сам еще чё-то вякает.
— Но позвольте… — Федору Ивановичу стало немного не по себе от этих поросячьих глазок, буравящих его переносицу. — Давайте дождемся ГАИ, они сами разберутся, кто виноват.
— Да ты знаешь, сколько стоит этот бампер выправить, козел? — Короткий опять сжал кулаки и опять с размаху саданул по багажнику.
И тут в Федоре взыграло чувство собственного достоинства. Он выпятил грудь, выкатил глаза и отчетливо произнес, делая ударение на каждом слоге:
— Попрошу не оскорблять, молодой человек! Я вас в два раза старше!
— А ты не выступай! — Короткий двинул ногой по правой фаре «жигуленка», и она отвалилась. — Ты чё меня пугаешь, козел? Ты чё меня пугаешь, я спрашиваю?
— Вас пока никто не пугает! — Томов-Сигаев готов был аж взорваться от возмущения. Я хотел решить этот казус полюбовно, но раз такое дело…
Он развернулся и двинулся в сторону ближайшего таксофона, бормоча себе под нос.
— Вот наглецы какие. Они у меня еще попляшут. Они у меня еще пожалеют, что связались. Нет это просто бандиты, это же просто бандиты.
Гаишники приехали минут через пятнадцать. Все это время ребятки спокойно сидели на капоте Федоровой «восьмерки» и курили, изредка перекидываясь парой фраз. А Федор сидел за рулем и то и дело поглядывал на часы. С одной стороны, Бог с ней, с фарой этой, хоть она и новая, но с другой стороны…
Нет, нельзя давать спуску этим проходимцам, у которых нет чувства элементарного уважения к старшим. Да они вообще ничего не боятся, как будто нет у нас ни законов, ни милиции — ничего. Сколько можно терпеть хамство в транспорте, очередях, на улице, на работе, в конце концов? Нет, уж он-то спуску им не даст, уж они-то жестоко поплатятся за этого «козла».
— Попрошу документы! — Молодой милиционер козырнул и заглянул в салон: — Что у вас тут случилось?
— Да вот, вы понимаете… — Томов-Сигаев бодро протянул милиционеру права и техпаспорт. — Эти молодые люди неожиданно затормозили. И свет-то был зеленый, можно было ехать спокойно. Я не успел затормозить и слегка их задел. И вы знаете, что мне от них пришлось выслушать за то время, пока вы…
Но что пришлось выслушать Федору, милиционера не волновало. Посмотрев документы, он медленно пошел к парням, по дороге оглядывая повреждения.
— Здравия желаю, начальник! — Короткий протянул ему свои права. — Вот, блин, козел, жопу разворотил, а платить не хочет.
— Кто разворотил? Я разворотил? — Томов-Сигаев весь пошел пятнами. — Да как вам не стыдно?
— Разберемся, — безразлично констатировал гаишник, прервав спор.
Потом долго заполняли протокол с обеих сторон, Томов-Сигаев пять раз подряд рассказал, как все было на самом деле. Милиционер пять раз подряд выслушал, глядя куда-то мимо, и наконец сказал:
— А чё ж ты к самой жопе притулился, дистанцию не соблюдаешь?
— Я… — Федор Иванович проглотил это «ты». — Я соблюдал… начальник. Это они встали вдруг посреди дороги. Ты посмотри, где мы стоим, а где светофор.
Милиционер посмотрел, но это не дало никакого результата.
— Да чё ты его слушаешь?! — крикнул Короткий. — Он небось еще не проспался после вчерашнего, вот и не видит вокруг ни хрена.
При этом его рука вынырнула из кармана и что-то сунула милиционеру в ладонь. И тот как-то сразу оживился, встрепенулся, начал проявлять интерес. Попросил Томова-Сигаева дыхнуть, долго зачем-то стоял на четвереньках, заглядывая то под одну, то под другую машину, а потом сказал.
— Ну вот что, ребята. Повреждения у вас незначительные, разбирайтесь сами.
— Как это — сами? — возмутился Томов-Сигаев. — Как это — сами? Да я вас потому и вызвал что…
— А ты вообще не выступай. — Милиционер махнул рукой. — Если не хочешь, чтобы я тебя прав лишил, сиди и не вякай. Все понял?
Это уже перешло все границы. Томов-Сигаев уже даже знал, что он сейчас скажет этому наглецу в милицейский форме, даже рот открыл, набрал побольше воздуху, ножку эдак по-обиженному отставил, но милиционер просто сел в машину, хлопнул дверцей и укатил.
— Вот так, — сказал Короткий, широко улыбаясь. — А ты говоришь — ГАИ. Что будем делать? За ремонт-то надо платить.
Второй тем временем полез в бардачок «восьмерки» и достал оттуда пачку визиток. Одну вынул, а остальные швырнул в салон, рассыпав по сиденьям.
— Это вы мне должны заплатить, наглецы! — Федор решил перейти в наступление. — Да я вам сейчас такое могу устроить — света белого не увидите! Стоит мне только набрать один номер, и вы… И вы…
— Ладно, ладно, товарищ Томов-Сигаев Эф И, — перебил его Короткий. — Не разоряйся. Слышал, что мент сказал? Велел самим разбираться. А мы так считаем, что ты виноват, значит, и платить придется тебе.
— Я… Ну ладно, вы у меня попляшете. — Федор суетливо вынул из кармана блокнот с ручкой и стал переписывать номера машины. — Вы у меня еще получите за свое хамство.
— Пиши-пиши. — Ребята засмеялись. — Только не ошибись, профессор.
— Уж я не ошибусь, будьте спокойны. — Он спрятал блокнот в карман. — Вы думаете, что я на вас управы не найду?
— Ну поищи. — Короткий хмыкнул, открыл дверцу «мерседеса» и сел за руль. — Ты нас найдешь, мы тебя найдем. Как-то разберемся.
— Да как вы смеете уезжать, даже не извинившись за разбитую… — начал было возмущаться он, но «мерседес» фыркнул и укатил прочь.
— Ну, сволочи, ну, негодяи, ну, подлецы какие… — ругался Томов-Сигаев всю дорогу до института. — Это же надо, как только таких земля носит? Но они у меня пожалеют. Они у меня еще слезами умоются…
Тряпка
Склифосовский выглядел, прямо скажем, неважнецки. На физиономии места живого не было.
Он хмуро поглядел на Наташу и опустился на привинченный к полу табурет. По тому, как он при этом страдальчески прикусил нижнюю губу, можно было сделать вывод, что его задница представляла собой один сплошной синяк.
— Где мой адвокат? — с вызовом гаркнул Склифосовский. — Я не скажу ни слова, пока не явится мой адвокат!
— Я хочу, чтобы наш разговор был не для протокола, — интимно произнесла Наташа.
— С чего это вдруг?
— Совсем не вдруг… — Она вывалила на стол объемистую пачку ксерокопий. — У меня сегодня было достаточно времени, чтобы еще раз внимательно просмотреть ваше дело. Внимательно и спокойно, не захлебываясь эмоциями, как это было на процессе.
Склифосовский уперся в Наташу своими распухшими глазенками, по выражению ее лица стараясь уловить какой-то подвох.
— Раньше я думала, что вы такой же, как и они. Безжалостный убийца, выродок без капли совести и сострадания. Но теперь… Я сопоставила все факты, выстроила цепочку происходивших событий день за днем, час за часом и пришла к выводу, что…
— Что? — Склифосовский встрепенулся.
— Мне стал ясен ваш психологический портрет. Еще несколько часов назад не хватало чего-то существенного, важного… Или же, наоборот, что-то мешало, что-то было лишнее. Уж очень противоречивой и загадочной личностью вы мне казались. И тут я поняла. Случайность! Все дело именно в ней! Про Маугли читали? Маленький мальчик случайно, я подчеркиваю — случайно! — оказался в джунглях, в волчьей стае. И сам стал волком.
— А можно попроще? — Склиф нервно заерзал на табурете. — Без этих ваших заумностей?
— Попробую… Есть люди, способные управлять обстоятельствами. Но есть и другие люди, не обладающие достаточно сильным характером. Я понятно выражаюсь?
— Допустим… — угрюмо пробурчал Склифосовский.
— Так уж получилось, что обстоятельства управляли вами на протяжении всей вашей жизни, а вы были их невольным рабом, послушным исполнителем. Подует ветер вправо — и вы вправо. А подует влево… Никакой вы не злодей, Склифосовский. Вы просто безвольный человек, тряпка, тюфяк. И трус. Да-да, пора бы уж признаться самому себе. Трус!..
— Вы правы… — тихо сказал Склифосовский. — Я боялся их… Сколько раз хотел сбежать, а боялся…
— Вы самого себя боялись, — с сочувствием смотрела на него Наташа. — Боялись совершить поступок. Вы привыкли, что за вас думают и решают другие.
— Короче! — будто опомнившись, закричал Склифосовский. — Я тряпка, да?!
— Ничего-то вы не поняли, — вздохнула Наташа. — И напрасно сердитесь. Я же прощения у вас хотела попросить…
— Прощения?..
— За ошибку… Страшную ошибку… Не заслуживали вы такого наказания. Сами-то вы никого не убивали, ведь так?
Склифосовский кивнул.
— Вам грозили расправой?
— Да…
— Вас заставляли под страхом смерти присутствовать при убийствах?
— Заставляли…
— Вы не сказали на суде всей правды? Вы оговаривали себя, очерняли?
— Оговаривал…
— Вы прощаете меня? — Наташа подалась всем телом вперед. — Прощаете?
— Ну, если вы так хотите… — после небольшой паузы потрясенно выдохнул Склифосовский. Он ожидал чего угодно, но только не подобного поворота событий. Ненавистная прокурорша просит у него прощения! Такое и в самом сладком сне не привидится!
— Вы даже представить себе не можете, как я рада, что вы не ударились в бега!.. — счастливо улыбалась Наташа. — Прямо гора, с плеч!.. Постойте, а что у вас с лицом? Кто вас так изукрасил?
— Да так… — неопределенно махнул рукой Склифосовский. — Упал неудачно. На лестнице поскользнулся, знаете ли…
— Ну-ка, расстегните рубашку, — сурово потребовала Наташа.
— Я стесняюсь…
— Да ладно вам!.. Живо раздевайтесь!..
И Склифосовский нехотя оголил свою впалую грудь, исчерченную вдоль и поперек уродливыми ссадинами.
— Это что ж за лестница такая?
— Обыкновенная… — шмыгнул носом Склифосовский. — Не спрашивайте меня больше ни о чем, пожалуйста… Пусть я трус, но стукачом никогда не стану…
— Я не знал, — потрясенно качал головой Дробышев. — Честное пионерское, не знал!
— Они же убить его могли!
— Могли… Но не убили же…
Охранник, дюжий парень под два метра ростом, повсюду сопровождавший Наташу и не отходивший от нее ни на шаг, скучающе смотрел в окно.