— А с Клеопатрой я… у меня… будет встреча? — посмотрел на Семена Глассон.
— После выполнения задания, — усмехнулся Жеманов, — когда ты станешь действительным членом Замкнутого кружка. Так что все зависит от тебя, — добавил он, берясь за стакан. — Ну что, за твой удачный вояж?
К себе на квартиру Глассон возвращался в глубокой задумчивости. То, что он получил задание, означало, что ему доверяют. И вообще, принадлежность к тайной организации, о существовании которой большинство людей не только не знает, но даже и не догадывается, возвышала его в собственных глазах и делала его персону значимой. Тем более когда он станет десяцким. Выходило, что он из когорты тех особенных людей, которым дано и позволено больше, нежели всем остальным. Опять же появлялась возможность войти в круг избранных и получить, наконец, право на свидания с Клеопатрой. Про нее говорили такое… С другой стороны, дело, к которому он принадлежен, есть настоящий заговор, а это крайне опасно. Правда, он немного подстраховал себя на случай провала тайной организации, послав два анонимных письма губернатору и архиепископу с изложением планов и целей организации. Если его арестуют, он откроется, что письма эти писал он, и ему, несомненно, выйдет послабление, однако полной гарантии, что он избежит всякого наказания, дать было все же нельзя. «Ох, вей, — как сказал бы дед, если был бы жив, — пусть у меня отвалятся пейсы, как шерсть у шпаренной собаки, пусть подохнет вся щука в водах и сгниет весь чеснок, если кто-то в этой стране сможет мне дать гарантию, что я проживу спокойно и безмятежно весь свой срок, отпущенный мне Яхве».
Возле дома на Вознесенской, где Иван снимал квартиру, к нему подошли двое: молодой и усатый в шинели с башлыком, и пожилой, но весьма крепкий еще мужчина в старомодном рединготе с отложным воротником. Они вежливо поздоровались и, представившись чиновниками особых поручений при губернаторе, предложили побелевшему от страха студенту пройти в сад при Богоявленской церкви, расположенный неподалеку, дабы поговорить о его делах. Едва передвигая внезапно ослабевшие ноги, Глассон дошел с ними до яблоневого сада, уже начавшего просыпаться после долгой и бурной зимы, присел на сыроватую скамейку и бессильно откинулся к спинке. Молодой и пожилой сели по бокам.
— Как вы себя чувствуете, Иван Вениаминович? — ласково спросил пожилой, тщетно ловя взгляд Глассона. — На вас лица нет.
— Устал немного, — промолвил студент, стараясь говорить ровно и спокойно. — А почему вы меня знаете?
— По долгу службы, дражайший господин Глассон, — ответил тот, что был много моложе, и жестко добавил: — Мы про вас много чего знаем.
— А отчего вы устали, позвольте вас спросить? — поинтересовался пожилой.
— Я сегодня много занимался, — буркнул Иван.
— Понимаю, революционная деятельность. Она ведь отнимает так много сил.
Иван поднял наконец глаза на говорившего и встретился с проницательным и несколько насмешливым взглядом. Однако лицо его собеседника было строгим, кустистые брови хмурились, губы были плотно сжаты, что придавало его облику степенность и основательность.
— Я не занимаюсь никакой…
— Будет вам, Иван Вениаминович, будет, — по-отечески пожурил его пожилой. — Мой товарищ сказал же вам, что нам многое про вас известно. Так что не стоит отпираться.
— А что, что вам известно? — почти дерзко спросил Глассон.
— То, что вы состоите в тайной противуправительственной организации, конечной и главной целью которой является смена существующего строя и упразднение монархии как формы управления страной. А сейчас, под давлением каких-то внешних сил, может, вашего Центрального комитета, вы готовите заговор с целью поднять мятеж по всему Поволжью. Впрочем, все это вы написали в своих письмах господину губернатору и его преосвященству владыке.
— Откуда вы знаете, что их написал я, — воскликнул студент, — ведь я же… — Он осекся, сник и сложил руки меж коленей.
— Не подписались? Это вы хотели сказать? — мягко улыбнулся Артемий Платонович.
Глассон не отвечал и только нервически сводил и разводил колени.
— Ваши письма содержали более важные, чем подпись, доказательства, что их писали вы, — наставительным тоном произнес отставной штабс-ротмистр.
— Какие же? — не сразу спросил Иван.
— Ваш почерк! Конечно, нам с господином бароном пришлось повозиться, чтобы найти вас, но не так уж много и долго. Ведь в письмах было еще несколько зацепок, что помогли указать на вас.
— Например? — уже спокойнее спросил Глассон, смирившись, что он раскрыт, и решивший уже соглашаться на все, что ни предложат эти два господина.
— Например, что вы проживаете в Средневолжске около четырех лет, — пояснил Артемий Платонович. — А ваши обширные знакомства с универсантами позволяют сделать вывод, что вы и сами студент Императорского университета. В практические же детали, как мы отыскали вас и что для этого предпринимали, мы вас посвящать не станем, уж простите великодушно.
— Понятно, — потерянно сказал Глассон и даже вымучил на лице нечто подобие улыбки.
— Ну а коли так, рассказывайте, — улыбнулся в ответ Артемий Платонович отеческой улыбкой.
— Что рассказывать-то?
— А все, — жестко потребовал Михаил, подавшись ближе к студенту. — Ближайшие планы вашей тайной организации, явочные квартиры, фамилии рядовых функционеров и вожаков, особенно из числа офицеров, связи с другими комитетами вашей организации, в том числе и за пределами нашей губернии — все, что вам известно. Возможно, этим вы сможете загладить свою вину перед государем и отечеством.
— Но я же был только рядовым членом, — промямлил Глассон, боясь даже посмотреть в сторону грозного барона. — Я даже не состоял в Замкнутом кружке Студенческого клуба.
— Стоп, — быстро сказал Артемий Платонович. — Что за Замкнутый кружок?
— Господа, — воскликнул Глассон и бросил на них умоляющий взгляд. — Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. Мне бы очень не хотелось касаться этой темы, потому что…
— Простите, Иван Вениаминович, но вы уже давно коснулись этой темы, и вам придется говорить все. Или ничего. Это будет ваш выбор. Тут все очень просто: либо вы «за», либо «против». Поверьте, никаких промежуточных ступеней здесь не существует. Их выдумали поганенькие люди, которым нужно было как-то оправдать свои неблаговидные поступки. «Не очень хорошо», «Не так уж плохо», — передразнил кого-то Артемий Платонович. — Ничего такого нет. Есть либо «хорошо», либо «плохо». И все. Нельзя быть немножко беременной. Дело гораздо серьезнее, чем оно может вам показаться.
Глассон рассказал все. И про Студенческий клуб на Старогоршечной улице, и про Замкнутый кружок, нелегальную библиотеку и прокламации, и про студента-медика Жеманова, и про штабс-капитана Иваницкого, что весьма заинтересовало барона и господина с кустистыми бровями. Особенно внимательно они слушали рассказ Глассона про некий важный документ, который вот-вот должны были привезти в Средневолжск люди из Центрального революционного комитета. Что касается задания, полученного студентом от Иваницкого, то оба чиновника особых поручений сошлись во мнении, что ему, Ивану Вениаминовичу, надлежит все же съездить в Симбирск, дабы не вызвать подозрений, и выполнить все, что ему поручено. Переписав в памятную книжку список и адреса симбирских «товарищей», отставной штабс-ротмистр вернул Глассону конверт со словами:
— С этого момента начинается наше с вами сотрудничество. Поздравляю вас, вы сделали правильный выбор. Об этом и о том, что вы нам здесь рассказали, будет доложено господину губернатору сегодня же.
— А вознаграждения мне никакого не полагается? — робко спросил Глассон.
— Вот, и этому подавай вознаграждение, — буркнул себе под нос Артемий Платонович, вспомнив про Сеньку с березовских выселок.
— Простите, что вы сказали? — не расслышал Иван.
— Сумму вашего сегодняшнего и будущих гонораров будет решать их превосходительство господин губернатор, — поморщившись, ответил Артемий Платонович. — Смею вас заверить, Иван Вениаминович, без вознаграждений вы, как наш сотрудник, не останетесь. У вас есть еще что сказать нам?
— Н-нет, пожалуй, нет, — раздумчиво протянул студент.
— Ну, тогда всего доброго, — поднялся со скамейки отставной штабс-ротмистр и кивнул головой, как бы не заметив попытки Глассона подать ему руку.
— Прощайте, — буркнул Михаил и добавил: — По вашему приезду из Симбирска мы ждем от вас обстоятельного доклада.
— А как я…
— Мы найдем вас сами, — не дал договорить Глассону барон и, встав со скамейки, направился к выходу из сада. Когда он поравнялся с Аристовым, то процедил сквозь зубы: — Слизняк.
— Совершенно с вами согласен, барон, — отозвался Артемий Платонович, оглянувшись на опустевшую скамейку в церковном саду. — Но нам с ним придется работать, поэтому прошу вас никоим образом не выказывать ему своего пренебрежения.
— Это не пренебрежение, это…
— Тем более, — строго посмотрел на барона отставной штабс-ротмистр, умело скрыв возникшее расположение к своему партнеру. Молодой барон Дагер с каждым днем нравился ему все более и более. — Одним неосторожным словом вы можете испортить все дело.
После обстоятельного доклада губернатору Михаил отправился на казенную квартиру к своему дяде-полицмейстеру, проживающему при городской полицейской управе, а Артемий Платонович поехал к себе в Кошачий переулок. Не доехав саженей тридцати до своей усадебки, Аристов увидел возле дома Колычевой карету неотложной помощи с крестом на дверце. Он приказал вознице остановиться и вышел из саней. Сама Амалия Викторовна в попелиновом платье с накинутой на плечи ротонде стояла, бессильно опершись о забор, и из глаз ее текли крупные слезы.
— Что случилось? — озабоченно подошел к ней Артемий Платонович.
— Паша… Павел Семенович… умер, — едва справилась Колычева с трясущимися губами.
— Поручик Пушкарев? — спросил Аристов, припоминая высокого симпатичного офицера, в последнее время часто встречаемого им возле дома Амалии Викторовны.