[49], с. 34; Esedy, 1973, с. 254]. Позже, в X в., монарху Ляо удалось мирным путем подчинить племена хи, убедив их в том, что они имеют общие с киданями происхождение, язык и обряды [Викторова, 1980, с. 142].
В начале XIII в. тенденция к объединению кочевых племен продолжала существовать. Найманский Даян-хан, узнав о возвышении Темучина, заявил: «Я слышал, что некто на востоке намеревается объявить себя императором… На небе нет двух солнц, может ли народ иметь двух государей?!» [Иакинф, 1829, с. 31; ср.: Рашид ад-Дин, 1952, кн. 2, с. 146]. То есть он считал себя государем всех кочевников безотносительно к их этнолингвистическим характеристикам. И монголы, и тюркоязычные кайманы, и, вероятно, остальные кочевые обитатели Центральной Азии считались одним «народом», у которого должен быть один хан. Значит, в предимперские времена здесь бытовала концепция объединения, подобная хуннской, возникшая в условиях культурной общности номадов и продиктованная необходимостью совместной защиты родовых стойбищ.
Действительно, Чингисхан стремился «направить на путь истинный всеязычное государство» (kur ulus) [Козин, 1941, с. 168]. а его воцарение изображено в «Тайной истории монголов» как объединение народов, «живущих за войлочными стенами» [Козин, 1941, с. 168], т. е. всех кочевников. Идея консолидации всех номадов вокруг каганского девятиконечного знамени стала известна в соседних странах и отразилась, в частности, в тибетских сочинениях: «Хорский Чингис делается Согским царем» («хоры» — монголы, «сог» — тибетское название кочевников вообще) [Васильев, 1889, с. 375].
Можно заключить, что будущая империя предполагалась как совокупность разноэтничных общностей. Чтобы создать такую империю, необходима была широкая объединительная кампания под флагом тюрко-монгольского «единства». В качестве первого шага к этому было предпринято следующее.
Приняв монарший сан, Чингисхан нарек свой народ «коке монгол» («синие монголы») [Sagan Sechen, 1964, с. 48]. В эпитете «синие» исследователи видят то представление о господствующем положении по отношению к другим народам [Шара туджи, 1957, с. 179; Howorth, Б. г., с. 6], то указание на упорство и твердость [Kotwitz, 1949, с. 173], то знак небесного покровительства [Martin, 1950, с. 96]. Однако семантика термина «кöке» (совр. «хох») шире простого цветообозначения. А. Н. Кононов и О. Прицак доказали, что в алтайских языках понятие «синий» синонимично понятию «восточный» [Кононов, 1978, с. 173; Pritsak, 1955, с. 260][50]. До XIII в. такой термин использовался в тюркских каганатах VI–VIII вв. для обозначения восточных тюрок. Но последние были восточными (или, что то же самое, «синими», «кöк») по отношению к населению Западного каганата. Чингисхан же объединил все монгольские племена, все они стали «кöке». Если трактовать это понятие как «восточные», то можно предположить наличие и западных подданных. В степях к западу от монгольских кочевий проживали тюркоязычные народы, и получается, что именно их земля расценивалась в качестве второй части будущей державы.
Возникает вопрос: какие же народы могли восприниматься как носители старой степной государственности? Очевидно, те, которые в свое время на развалинах тюркских каганатов или одновременно с древними тюрками образовали свои государства. Это кыргызы, уйгуры, карлуки и кимаки. Не только исторический опыт этих народов, но и их военная сила представляла ценность для монгольского правительства. Поэтому следует учесть резонное замечание О. Латтимора: конные полчища тюрок, прекрасно знакомые с методами ведения сражений в стели, зачастую представляли собой более серьезного противника для монголов, чем ополчения оседлых государств [Lattimore, 1963, с. 7]. Именно сибирские и восточнотуркестанские народы должны были стать первыми подданными Чингисхана вне Монголии, на присоединенных территориях, обеспечить снабжение и пополнение армии и казны, предоставить опытные кадры для управления империей.
В поход по этим территориям каган решил отправить правое крыло всемонгольской армии под командованием старшего сына, Джучи. В 1207 г. войско со среднего течения Онона отправилось на северо-запад, в сторону Байкала, прошло без потерь страну Баргуджин-Токум, населенную предками бурят, и подошло к верховьям Енисея, где начинались владения кыргызов.
Тува и Хакасия. Среди причин, которые заставили монголов отправиться в поход, последователи называли нужду монголов в металле и хлебе [Бартольд, 1963а, с. 505; Кызласов, 1984, с. 91; Сунчугашев, 1979, с. 147], необходимость обеспечить безопасный тыл с севера [Владимирцев, 1922, с. 85; Гумилев, 1970, с. 176], продолжение объединения монгольских племен [Grousset, 1983, с. 212] (хотя за Саянами уже не было монголов), преследование врагов — найманов и меркитов [Бартольд 1963а, с. 621], пробу сил перед более крупными завоеваниями [Майский, 1962, с. 76]; расширение международных связей правительства Еке Монгол улуса [Хуухэнбаатар., 1964, с. 15]. Некоторые из этих доводов заслуживают внимания, но ни один из них не объясняет, почему обширный тувинско-минусинский регион подчинился без единого выстрела. Джучи был встречен кыргызской знатью, которая преподнесла ему символические дары и присягнула на верность[51]. Рудники и пашни кыргызов оказались в руках монгольских ханов.
Чтобы обеспечить приток железа и пшеницы в Монголию, требовалась определенная тактика в отношениях со здешними жителями, которым приходилось вооружать и кормить армии завоевателей во время похода Чингисхана на Цзинь и последующих войн. Отсюда стремление сохранить по возможности мирные контакты с кыргызами. Чтобы закрепить за собой ресурсы Тувы и Хакасии, монголы могли присоединить этот регион непосредственно к своему государству. Что, как мы сейчас видим, и произошло.
По древней традиции, младший сын хана от главной жены после смерти отца не участвовал в разделе завоеванных земель, а наследовал лишь отцовские родовые кочевья, домен (Коренной юрт). Поэтому естественно, что Чингисхан распределил то, что успел завоевать, между тремя старшими сыновьями, а Монголию оставил младшему — Толую. В его удел вошла и Южная Сибирь, значит, эта территория завоеванной не считалась. Как и места обитания кереитов, татар, джалаиров, она относилась к домену. К. И. Петров объясняет это тем, что кыргызы были завоеваны до раздачи улусов [Петров, 1963, с. 94]. Но его аргумент в данном случае несостоятелен: в Прииртышье Джучи приходил в том же, 1207 г., когда произошло присоединение Тувы и Хакасии, но Прииртышье так и осталось в его улусе, тогда как Южная Сибирь из улуса старшего сына Чингисхана перешла к Толуидам. Вдова Толуя передала Туву снова младшему сыну, Ариг-буге (Рашид ад-Дин, 1960, с. 201].
В юаньский период этот регион продолжал соединяться с Коренным юртом. Провинция Линбэй объединяла «Каракорум (первая столица империи. — В. Т.), Онон, Керулен, Кэм-Кэмджиут (Тува. — В. Т.), Селенгу, Баялык — до границ земель кыргызов и великий заповедник (т. е. усыпальницу Чингисхана. — В. Т.)» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 206, 207]. Здесь продолжали править местные беки, царевич-Чингисид являлся лишь держателем удела. На первый взгляд такое положение аналогично игу на Руси: в городах сидели свои князья, в первые десятилетия существования Золотой Орды дань отправлялась не только в Сарай, но и в главную монгольскую ставку. И все же Русь оставалась лишь источником этой дани, объектом регулярных набегов и грабежа. В отношении же Саяно-Алтая велась совершенно другая политика..
Так, в хронике «Юань ши» среди перечня мер материальной помощи обедневшим монгольским племенам встречаются любопытные сведения. «1 сентября 1321 г…Ввиду бедности воинов послан чжи-чуми-юань-ши[52] Тэмуэр Бухуа навести порядок… Пожалованы сиротам и вдовам северных племен зерно и бумажные деньги… Бедным семьям из племен у-эр-су (ура-сут. — В. Т.) и хань-хана-сы (хабханас. — В. Т.) и других выдано по две кобылицы» [Мункуев, 19706, с. 397]. «17 июня 1294 г. …По причине бедности командиров и солдат, подчиненных Е-су-дай-эр, выдано десять тысяч дин бумажных денег» [Мункуев, 19706, с. 391]. Этот Е-су-дай-эр (Есудэр) был тысячником из племени салджиут [Мункуев, 19706, с. 440]; а так как воины «тысяч» и их командиры обычно были соплеменниками, то ясно, что монголы-салджиуты, перекочевавшие в Туву [Владимирцев, 1934, с. 107; Гребнев, 1960, с. 160], оказались в тяжелом положении. Следовательно, монголы в Южной Сибири хотя и были завоевателями, но вместе с коренным населением — племенами урасутов и хабханасов — бедствовали и нуждались в помощи, каковая и была тем и другим предоставлена правительством, озабоченным экономическим ослаблением источника пополнения армии.
Разумеется, случались на Енисее и бурные восстания, и карательные походы, но перечисленные факты позволяют заключить, что Южная Сибирь была не просто завоевана Чингисханом, а формально считалась «присоединенной» к его владениям в процессе «объединения народов, живущих за войлочными стеками».
Алтай. Далее к западу на пути Джучи лежали Алтайские горы. Их завоевание традиционно объясняется богатством недр. Алтай был одним из центров железорудного производства с давних времен. В XIII в. там обитали телесы и теленгуты — кочевые скотоводы и охотники, которых многие авторы считают прямыми потомками древних тюрок[53]. Алтайцы, как и кыргызы, подчинились монголам без сопротивления[54]. А ведь в конце XII в. найманское ханство охватило их владения с трех сторон, но покорить не смогло[55]. Значит, дело не в слабости или боязни телесов перед пришельцами. Здесь уместно вспомнить, что племена Алтайской горной страны составили ядро-первого Тюркского каганата. Именно алтайские тюрки-туцзюэ в 40–50-х годах VI в. вышли из горных долин и степных предгорий и, разгромив жужаней, положили начало державе Ашина. Именно эта местность считалась личными, заповедными землями, священной прародиной восточнотюркских каганов в VI–VII вв. Если принять выдвигаемую в этой книге идею государственных традиций (в том числе древнетюркских) в Монгольской империи, то следовало бы ожидать от монгольского правительства демонстративной оккупации Алтая как законного домена «тюрко-монгольского» кагана. Ничего необычного в этом нет. В истории тюрок-туцзюэ имеется прецедент.