Уйгуры, построившие свой каганат (745–840) на развалинах Тюркского, сохранили эти воззрения, видимо, без особых изменений. Так же как и у туцзюэ, Небо и Земля в декларациях их правителей трактовались как первопричина создания державы-эля и ее закона-тöрÿ, как гарант процветания народа [Малов, 1959, с. 42; Klyashtorny, 1982, с. 344]. Реконструированный В. В. Радловым каганский титул уйгуров демонстрирует продолжение хуннской традиции: «Кат кутлук айдынлык ади улук куч мунмиш кат кучлук пак каган» («Очень счастливый, блестящий, очень высокая сила, воссевший очень сильный государь хан» [Радлов, 1891, с. 266–267][77]. Кроме того, уйгурского правителя называли и малым титулом — «дэнли-хан/тэнгри-каган» и «тянь-хан» («небесный государь») [Бичурин, 1950, т. 1, с. 331; Васильев, 1897, с. 24, 25; Супруненко, 1963, с. 76].
О том, как представляли себе верховную власть кыргызы, сменившие главенствовавших в Центральной Азии уйгуров, информации нет. Титулы кыргызских правителей, переданные иероглифами (см. [Бичурин, 1950, т. 1, с. 352, 355, 357]), не идентифицируются с хуннскими и тюрко-уйгурскими. В начале X в. пространство от Алтая до Ляодуна подчинили себе кидани. Сначала их предводитель именовался каганом [Ивлиев, 1981, с. 67–69; Материалы, 1968, с. 128], но с развитием государственности этот титул перестали употреблять. Уже основатель династии Ляо Елюй Амбагай объявил себя по китайскому образцу императором (тяньхуан-ван); так же поступали его преемники! [Е Лунли. 1979, с. 42, 55, 241]. Причем Небо в киданьских воззрениях выступало уже в другой ипостаси: Амбагай считался императором Неба, его супруга — царицей Земли, которая теперь персонифицировалась в образе старухи [Викторова, 1974, с. 262; 1980, с. 147]. Следовательно, с падением Уйгурского каганата (середина IX в.) хунно-тюркская традиция трактовки верховной власти пресеклась.
За разгромом Ляо последовала 80-летняя хаотичная междоусобица между монгольскими и тюркскими племенами Центральной Азии. Но когда на исторической арене появился Еке Монгол улус, представления его правителей о монархическом правлении выглядели настолько стройными, что поневоле усомнишься в их конвергентном образовании в среде родов и племен Трехречья. Имеются сведения об отсутствии пространного титулования каана. Бар Эбрей писал: «Монголы не дают своим царям и знати пышных имен и титулов, как другие народы… А что касается [имени] того, кто восседает на престоле, они только прибавляют одно имя, а именно "хан" или, "кан". И братья, и его родичи зовут его первым именем, данным ему при рождении» [Chronography, 1976, с. 354]; Джувейни свидетельствует: «Когда один из них (царевичей-Чингисидов. — В. Т.) наследует трон державы, он получает одно добавочное имя, "хан", или, "каан", кроме которого ничего не пишется» [Ta'rikh, 1912, с. 19]. К братьям же и сыновьям каана «обращаются по именам, полученным при рождении, — как в присутствии их, так и в отсутствие; и это применяется и к простолюдинам, и к знати» [Ta'rikh, 1912, с. 19]. Но здесь говорится о ситуации обращения подданных к кагану, и правильность наблюдений сирийского и персидского авторов подтверждается материалами «Тайной истории монголов». А ведь полный титул у хуннов, тюрок и уйгуров назывался лишь в торжественных декларациях государя, написанных от первого лица, к своему народу или к соседним монархам. Именно в такой ситуации Чингисхан провозгласил: muqke tenkeri-yin kucun-tur lepkeri qajar-a kucu aoqa nеmekdeju kur ulus-i sidurqutqaju (букв. «Вечного Неба силою, посредством Неба и Земли величие я умножил, многоплеменную державу подчинил своей власти» [Козин, 1941, с. 287]). Ссылка на божественное покровительство («Вечного Неба силою») оформлена в эпической традиции — по образцу старой наганской титулатуры. Лишь указание на небесное происхождение или уподобление Небу здесь заменено заявлением о небесном источнике могущества кагана и обладании «силой», необходимой для создания «кур-улуса»[78].
На печати каана Гуюка, поставленной на послании папе Иннокентию IV (1246), имеются слова: monka tanri-yin kucun-dur уекс mongyol ulus-un dalay-yin qan-u jarliq [Pellot, 1923, c. 22] («Силою вечного Неба, беспредельной великой Монгольской державы хана ярлык»)[79]. Эта надпись еще ближе к старым степным формулировкам титулатуры (см. таблицу). Другие документы столь высокого ранга, как послание каана главе христианского мира, неизвестны.
Как видим из таблицы, структура титулов выдержана в строгом каноне. Полная идентичность монгольской схемы титулатуры хунно-тюркской позволяет, во-первых, рассматривать фразу на печати Гуюка в качестве полного титула монгольского государя; во-вторых, предполагать сходство в объяснении хуннамя, древними тюрками и монголами сакральной связи монарха с высшими силами. Посмотрим, что предлагают на этот счет другие источники.
Придворный Хорчи пересказывает Чингисхану вещий сон: «Небо с Землей сговорились, нарекли Тэмуджина царем царства (ulus-un ejen. букв, "господин народа, или державы". — В. Т.). Пусть, говорят, возьмет в управление царство!» [Козин, 1941, с. 107]. То есть сверхъестественная помощь заключается прежде всего в совещании Неба и Земли по поводу кандидатуры кагана и в избрании его. На каком основании избирается ими тот или иной человек? «Не оттого, что у меня есть какие-либо доблести, — писали советники Чингисхана от его имени даосу Чан-чуню, — а оттого, что у Гиньцев (цзиньцев. — В. Т.) правление непостоянно, я получил от Неба помощь и достиг престола» [Си ю цзи, 1886, с. 370]. Эта конфуцианская казуистика могла исходить от киданьских окитаившихся советников, но не от монгольского персонала ханской ставки. С китайским адресатом и разговаривать нужно было «по-китайски», поэтому на монгольскую харизматическую концепцию наслоились здесь чуждые ей категории праведности-неправедности. Реальнее выглядит аргументация кагана в отношении своей избранности перед монгольским окружением в монгольском же источнике: «От восхода до заката я трудился до тех пор, пока не пожаловали Небо и Земля [мне] силы» [Лубсан Данзан, 1973, с. 188]. Активность и целеустремленность представлялись, критериями для получения монаршего сана; «труды» дают «силу»[82].
В избрании государя и вручении ему власти участвуют Небо и Земля (как бы в подтверждение сна Хорчи Чингис позднее скажет: «Я теперь усилился в своей власти волею Неба и Земли, могуществом Вечного Неба» [Козин, 1941, с. 104] Но чаще Небо выступает самостоятельно как высшая субстанция. А каковы функции Земли? И на этот вопрос отвечает Чингисхан: «Меня Тэнгрий могучий призвал, а Земля-Мать-Этуген на груди пронесла» [Козин, 1941, с. 104–105]. Значит, Земля — первая инстанция, через которую начинается осуществление небесной воли. Породив (доставив в мир) кагана, Мать-Земля в дальнейших событиях активного участия не принимает. Правда, по некоторым отголоскам кочевой харизматики в фольклоре можно судить, что она «отвечает» за личную безопасность и здоровье кагана (см. [Трепавлов, 1989, с. 130–131; ср.: Традиционное мировоззрение, 1989, с. 40, 41]). Далее Небо указывает помазаннику владения и подданных — объекты его будущей власти, помогает осуществить завоевания. «Вечное Небо оказало помощь, раскрылись небесные створы, собрал я свои народы», — изрекает Чингисхан [Лубсан Данзан, 1973, с. 188; см. также: Рашид ад-Дин, 1952, кн. 2, с. 232]. Аналогичная идея видится в письме Гуюка Иннокентию IV: «Посредством могущества Неба все царства от восхода до заката были вручены нам, и мы владеем ими» (цит. по [Spuler, 1972, с. 69]). Выполнив волю божественных сил и воспользовавшись их благосклонностью, каган-завоеватель вручает им плоды своих «трудов». «Владыке Небу, — говорит Чингис младшей родне, — я вверился совершенно и доверил [[ему] все государство!» [Лубсан Данзан, 1973, с. 189].
Сведем воедино ступени осуществления каганской харизмы в понимании средневековых монголов: 1) Небо и Земля избирают достойного кандидата на царство; 2) Небо назначает его, Земля порождает (доставляет в мир) и охраняет; 3) Небо вручает кагану силу и предоставляет возможности для осуществления возложенных на него задач; 4) Небо помогает кагану во всех его начинаниях; 5) Небо служит гарантом могущества государя и его преемников; 6) каган, создав государство, вручает судьбы его и свою Небу. Все это вполне сопоставимо с идеями хуннов и тюрок. Мифологическими построениями концепция верховной власти, конечно, не ограничивалась.
В. С. Таскин на основе сведений китайских источников перечислил прерогативы шаньюя хунну: представление своей державы в сношениях с другими государствами; верховное командование войсками; охрана территории хуннов; вероятно, высшая судебная инстанция [Таскин, 1968, с. 9–11]. По справедливому заключению С. Г. Кляшторного, основанному главным образом на информации рунических текстов, функции кагана туцзюэ сводились к исполнению примерно тех же обязанностей. К ним добавлялись расселение подданных и переселение в случае необходимости побежденных племен; обустройство домениальной территории Отюкен [Кляшторный, 1977, с. 15; 1986, с. 320–321]. В целом каган выступает, во-первых, как глава гражданского управления (в качестве лидера правящего рода, верховного вождя, судьи и жреца), во-вторых, как глава политической организации (в качестве военного предводителя) [Кляшторный, 1977, с. 14; ср.: Мелиоранский, 1899, с. 83].