– Конечно, большую, – примолвил он, – и как осуществится тот город, если только осуществится, ты, Сократ, кажется, раскрыл хорошо.
– Не довольно ли уже было у нас речи об этом городе и о подобном ему человеке? – спросил я. – Ведь явно кажется, что и последний должен быть таким, каким описан нами первый.
– Явно, – сказал он, – и твой вопрос представляется мне оконченным.
Книга восьмая
Изложив то, что казалось необходимым для разрешения недоумений, которые представлялись собеседникам, Сократ, по убеждению Главкона, возвращается к вопросу, предложенному еще в начале пятой книги. Начертав образ наилучшего государства, чтобы узнать совершеннейшую природу человека, он решается описать также четыре худые формы государственного правления и показать, что те же самые виды порчи проявляются в душах и нравах отдельных человеческих личностей. Поэтому полагает он рассматривать предмет так, чтобы, объяснив происхождение, природу и свойства каждой формы правления, предлагать потом всякий раз и образ человека, замечая в нем те же недостатки, какие замечены были в соответствующем ему правлении. Это рассуждение Сократ начинает вопросом: каким образом предначертанное им наилучшее государство, которое по всей справедливости должно быть названо аристократическим, может мало-помалу измениться к худшему и дать начало четырем худым формам правления: тимократии, олигархии, демократии и тирании. Та аристократия, или совершенное правление, хотя и нелегко, при своем устройстве, может возмущаться: так как все рождающееся подлежит законам изменяемости, то и она не в состоянии сохраняться постоянно и без изменений. Таким образом, по неизбежному закону судьбы, правители города, при выборе юношей и детей для приготовления их к рождению нового поколения, когда-нибудь погрешат, – и от отцов после того естественно произойдут худшие дети; а из этого мало-помалу выйдет то, что души и нравы граждан, пренебрегши древние постановления государства, испортятся и частью от своекорыстия, частью от честолюбия, сделаются развратными. Сократ говорит, что аристократия прежде всего должна измениться в тимократию, какая действует в Крите и Лакедемоне; потом описывает ее причину, происхождение и природу; и наконец изображает властолюбца – его воспитание, умственные и нравственные его свойства. Р. 545 В – 550 В. Изложив свои понятия о тимократии, философ далее учит, каким образом эта форма правления, под влиянием вкравшегося в общество своекорыстия и любостяжания, перерождается в олигархию; обстоятельно указывает на причины появления олигархии и говорит, что в таком обществе правительственные должности раздаются применительно к богатству лиц, а бедность не принимает участия в правлении; потом с этою формою сравнивает душу человека скупого, рассматривает обстоятельства, предрасполагающие ее к скупости, и черты, которыми она характеризуется. Р. 55 °C – 555 А. Из олигархии, в которой открыт путь к почестям не добродетели, а богатству, по учению Сократа, образуется демократия; ибо невозможно, чтобы многие граждане, доведенные до нищеты скупостью и притязательностью немногих, не вдавались в воровство, в разбои, в святотатство и в другие пороки. Но страшась ожидающей их за это участи, они по необходимости уже явно раздувают бунты, убивают или отправляют в ссылку правителей государства и власть в обществе разделяют между собою так, что всякому открывается путь к получению той или другой правительственной должности. Этой форме правления свойственны особенно – требование со всех сторон безусловной свободы, совершенная разнузданность страстей, наглость, дерзость, готовность на всякие преступления и безнаказанность; а соответствующий ей человек обыкновенно страдает невоздержанием и, пренебрегши всеми правилами честности, предается разврату. Р. 555 В – 561 Е. Описав демократию и соответствующего ей человека, Сократ переходит к рассмотрению тирании и видит в ней самое далекое отступление от достоинств общества совершенного. Тиранию производит он из излишней свободы: ибо как всякое излишество перерождается в противоположное излишество; так и за излишнею свободою обыкновенно следует рабство. Чтобы обуздать тех, которые, привыкши к разнузданности своих действий, злоупотребляют свободою других, народ поручает кому-нибудь защищать себя и избранного украшает богатством и достоинствами. Заметив благоволение к себе народа и в то же время видя других, соперничествующих его власти, этот демагог, на основании разных вымышляемых им причин, истребляет всех, на кого имеет подозрение, и чтобы обезопасить себя, требует у народа стражи. Истребовав ее, он, по соображениям хитрости, сперва ведет себя кротко и, с целью привязать к себе народ, действует благосклонно; а потом, ощутив свою силу, начинает проявлять действия тиранские: старается с дурными умыслами воспламенять войны, то есть чтобы граждане сильнее почувствовали нужду в его помощи и чтобы вместе с тем получить случай противопоставить неприятелям и погубить людей, склонных стремиться к свободе и порицающих его тиранию. Тирану всего нужнее смотреть и стараться, чтобы в обществе не осталось ни одного доброго и благоразумного человека, которого добродетелей он должен бояться; потому что иначе власть его будет слишком нетверда и недолговременна. Увеличив наконец численность своей стражи, тиран начинает грабить священное и мирское и бесконечными налогами исчерпывает силы народа. И народ, оплакивая бедственную свою участь, теперь только начинает понимать, какое жестокое животное согрел он в своем недре, и хотя бы желал прогнать его, – все не мог бы, однако ж, сделать это без вреда самому себе.
Проф. В. Н. Карпов
– Пусть так; в этом мы согласились, Главкон: в имеющем превосходно устроиться городе будут общие жены, общие дети и все воспитание их, равно как общие занятия во время войны и мира; а царями всех будут мужи, оказавшиеся отличными в философии и в делах военных.
– Согласились, – сказал он.
– Да сошлись мы и в том, что когда правители уже поставлены, они поведут воинов и вселят их в дома, какие нами описаны; потому что у них нет ничего собственного, но все общее. Кроме таких домов, – помнишь ли? – мы согласились, кажется, какое будет у них имущество.
– Да, помню, – сказал он. – Мы полагали, что никто из них не должен ничего приобретать, подобно иным теперь; но, как подвижники на войне и стражи, получая в вознаграждение за караул ежегодную пищу от других, сами они должны заботиться о своем городе.
– Правильно говоришь, – сказал я. – Но далее, кончив это, припомним, к чему обратились мы отсюда, чтобы идти нам теперь тем же путем.
– Нетрудно, – сказал он. – Тогда, почти как и теперь, порассудивши о городе, ты прибавил, что такой город, какой в тот раз описан тобою, почитаешь хорошим, равно как и подобного ему человека; хотя, по-видимому, мог говорить еще о лучшем – и городе, и человеке[424]; а другие-то, если этот правилен, называл ты недостаточными, и формы правления их, сколько помню, делил на четыре вида, о которых стоит поговорить, чтобы видеть их недостатки, – равно как опять и о подобных им людях, чтобы, зная все это и согласившись между собою в том, кто – человек самый хороший и кто самый дурной, мы могли исследовать, правда ли, что самый хороший есть самый счастливый, а самый дурной – самый несчастный, или это неправда. После того я спросил: какие разумеешь ты четыре вида правления? Но тут вступили в разговор Полемарх и Адимант, и ты, начав с ними речь, вел ее до этой минуты[425].
– Весьма верно припомянуто, – сказал я.
– Итак, подобно борцу, повтори прежнюю схватку[426] и на тот же самый вопрос попытайся сказать, что хотел говорить тогда.
– Если буду в состоянии, – примолвил я.
– По крайней мере желательно слышать, – сказал он, – какие разумеешь ты четыре государственные правления.
– Нетрудно, – примолвил я, – услышишь. Правления, о которых я говорю, приобрели известность[427]. Первое из них, восхваляемое многими, есть критское и лакедемонское; второе и, судя по похвале, стоящее на втором месте, называется олигархией – правление, наполненное множеством зол; от него отличается и за ним следует демократия; превосходнее же всех их – благородная какая-то тирания: это четвертая и последняя болезнь города. Или ты имеешь иную идею правления, проявляющуюся в какой-нибудь замечательной форме? Ведь власти и царствования наемные, равно как и другие подобные правления, составляют средину между теми и могут быть находимы не меньше у варваров, как и у эллинов.
– Да, рассказывают о многих и странных, – примолвил он.
– А знаешь ли, – спросил я, – что и виды людей, необходимо, – в таком же количестве, в каком формы правления?[428] Или думаешь, что правления произошли из дуба либо из камня какого-нибудь[429], а не из нравов города, которые куда сами будто ползут, туда и все увлекают?
– Ниоткуда более, как отсюда, – сказал он.
– Поэтому, если бы правлений в городах было пять, то пять было бы и душевных расположений в частных лицах.
– Как же.
– Но того-то человека, который подобен аристократии, мы уже рассмотрели и правильно назвали его добрым и справедливым.
– Рассмотрели.
– После этого не описать ли нам худших – спорщика и честолюбца, живущего под правлением гражданским, а потом опять – гражданина олигархического, демократического и тиранического, чтобы несправедливейшего сознательно противоположить справедливейшему, и вполне исследовать, какое отношение между чистою справедливостью и чистою несправедливостью, применительно к счастью или несчастью человека, имеющег