Эпоха Александра II Освободителя (1855–1881)
1Цесаревич Александр Николаевич
Александр Николаевич Романов родился 17 (29) апреля 1818 г. Отец Николай Павлович Романов, мать Александра Фёдоровна Романова. В отличие от предшественников, Александр сразу стал цесаревичем, т. е. наследником престола. Александр Николаевич был тщательно подготовлен к императорскому долгу. Выбора и сомнений не было, кто должен быть императором, это знал и Александр I. И даже если в случае согласия императором стал бы Константин Павлович, ничего, кроме смерти или очередного мятежа, не могло помешать восхождению Александра Николаевича, поскольку у Константина сыновей не было, а у Николая уже был сын, и звали его Александр Николаевич Романов.
К трону его готовили лучшие ученые того времени, включая М. М. Сперанского, В. А. Жуковского, Е. Ф. Канкрина, М. А. Корфа. Его главным воспитателем был легендарный генерал П. П. Ушаков. Цесаревич Александр получил образование на базе полного университетского курса.
Уже в 1834 г. Александра как наследника престола стали вводить во все основные государственные дела. В том же году он стал членом Сената, в 1835-м вошел в Святейший синод, в 1841 г. получил членство в Государственном совете, а спустя год – в Комитете министров. Начиная с 1841 г., когда император Николай I покидал столицу, Александр возглавлял деятельность правительства.
В 1837 г. Александр Николаевич вместе с Жуковским и рядом других высоких чиновников побывал в 29 губерниях. Затем в 1838–1839 гг. отправился в Европу.
Александр женился в 1841 г. на принцессе Максимилиане Вильгельмине Августе Софии Марии Гессенской и Прирейнской, принявшей в православии имя Мария Александровна.
Мария Александровна Романова скончалась в возрасте 55 лет в 1880 г. Второй брак Александр заключил с Екатериной Михайловной Долгоруковой в этом же 1880 г.
Цесаревич прошел полный курс военной подготовки и в 1844-м получил звание генерала. Будущий император возглавил военно-учебные заведения, председательствовал в секретных комитетах по крестьянскому делу 1846 и 1848 гг.
Трагические события начала XIX в. не прошли бесследно для Александра Николаевича. История убийства его деда императора Павла I вызывала страх и одновременно любопытство, он пытался понять причины трагедии. Сыновья Павла, особенно Александр I, глубоко переживали и несли на себе это бремя по жизни. Цесаревич внимательно наблюдал за этим.
Во время мятежа 1825 г. цесаревич был в столице и, несмотря на свое малолетство (ему было семь лет), видел и хорошо запомнил, какие эмоции испытывали его родители и ближайшее окружение императора. Конечно же, цесаревич изучал уголовные дела и процесс над декабристами.
Судя по имеющимся документам по поводу бесед Сперанского с цесаревичем, Александр был внимательным молодым человеком, он интересовался не только историей государства и права, но и конкретными решениями и мотивами, их побуждающими.
Он пытался разобраться в проблемах подданных, возможностях империи как политических, экономических, так и общественных. Однако к кризисному управлению цесаревича вряд ли готовили, а страну он возглавил в условиях жесточайшего кризиса, обусловленного прежде всего неадекватностью системы ручного управления Николая I с помощью патримониальной бюрократии. Неизбежным следствием такого положения дел стал ряд грубых просчетов, в частности развязывание Крымской войны.
2Восшествие на престол Александра II
Восшествие на престол Александра Николаевича современники встречали с надеждой. И конечно, ожидания имели основания. Александр, в отличие от своего отца, не был случайным императором.
Александр II в начале своего царствования имел дело с гораздо более сложно структурированным обществом, нежели Николай I в начале своего правления. Необходимость перехода к более современной системе управления была очевидна еще в последние годы правления Николая Павловича. Александру Николаевичу как политическому лидеру державы все больше требовались не просто исполнители, а ответственные бюрократы, имеющие собственное мнение, способные предложить и реализовать набор действий для достижения предначертанного результата.
Взойдя на престол 3 марта (18 февраля) 1855 г. [венчался на царство 8 сентября (26 августа) 1856 г.][606], в самый разгар Крымской войны, он первоначально намеревался продолжить ее до победного конца. Однако дела на фронте шли все хуже, дипломатическая блокада давала о себе знать, а негативное отношение населения к войне усиливалось.
Дело не терпело отлагательств. Пришлось прибегнуть к дипломатическому таланту А. М. Горчакова. Используя противоречия между членами антирусской коалиции, куда входили Франция, Австрия и Пруссия, удалось прорвать дипломатическую блокаду, хотя в правительстве Англии были сильны настроения продолжать войну до полного разгрома и расчленения Российской империи[607].
18 (30) марта 1856 г. на Парижском конгрессе был подписан Парижский мирный договор (Парижский трактат)[608], завершивший Крымскую войну.
Территориальные потери России оказались минимальны, хотя в ходе переговоров Англия требовала, среди прочего, уступки Бессарабии и уничтожения Николаева. Россия отказывалась от укрепления Аландских островов; соглашалась на свободу судоходства по Дунаю; отказывалась от протектората над Валахией, Молдавией и Сербией и от части южной Бессарабии, уступала Молдавии свои владения в устьях Дуная и часть Южной Бессарабии. Зато Севастополь и другие крымские города остались за Россией, Карс был передан Османской империи.
Договором запрещалось всем черноморским державам иметь на Черном море военные флоты, арсеналы и крепости. К трактату прилагалась конвенция о проливах Босфор и Дарданеллы, подтверждавшая их закрытие для иностранных военных кораблей в мирное время.
Парижский мирный договор 1856 г. полностью изменил международную обстановку в Европе, уничтожив европейскую систему, покоившуюся на Венских трактатах 1815 г.[609] Российская империя потеряла статус великой державы.
Прекратив Крымскую войну, которую отдельные историки считают репетицией Первой мировой или даже нулевой мировой войной, Александр смог всерьез заняться решением внутренних проблем.
А проблем было более чем достаточно – социальная система империи все дальше уходила от состояния равновесия. К 1857 г. императору было представлено 63 записки с различными проектами в духе «как нам обустроить Россию»[610]. В армии росло разочарование итогами Крымской войны. Увеличивалось количество крестьянских бунтов. Если в первой четверти XIX в. на каждый год в среднем приходилось около 11 крестьянских волнений, во второй четверти – около 24, то в 1855–1860 гг. – уже около 80[611].
Замена патримониальной бюрократии ответственной стала, что называется, велением времени. Обладание собственными политическими взглядами не служило более препятствием в карьере, а при известных обстоятельствах ей способствовало. Начинался золотой век ответственной бюрократии. В 1856 г. Александр заменил министров николаевского правительства новыми: А. М. Горчаковым, А. И. Барятинским, К. В. Чевкиным и др., осуждавшими авторитарные принципы правления Николая I, тем самым кардинально изменив состав высшего управления.
В 1857 г. Александр II ликвидировал военные поселения. Это была последняя и потому самая любимая «лучезарная идея» Александра I, с которой он носился до самой смерти. Эту идею нехотя (изначально он был против), но блестяще воплотил в жизнь граф А. А. Аракчеев, подключивший к этой теме даже Сперанского[612]: как было не поддержать затею Благословенного. Объединение военного дела с сельскохозяйственным не дало империи никакой пользы, а положение государственных крестьян в таких поселениях было еще хуже, чем у крепостных, что вызывало их законное возмущение и требование общественности эти военные поселения ликвидировать.
В 1857 г. Александр II наряду с Кабинетом министров учредил Совет министров под своим председательством. При этом ставилась цель объединения усилий всех ведомств для проведения развернутой и планомерной программы реформ. Совет министров, по мысли инициаторов, должен был стать своего рода «царской думой», механизмом выработки стратегических решений и влияния высших бюрократов на императора.
Однако устойчивой институцией системы управления этот орган не стал, поскольку так и не обрел постоянного состава, внятного регламента и собственного аппарата.
Сохранилось очень немного документов, отражающих деятельность этой структуры, так и не ставшей средством перехвата ответственной бюрократией распорядительных полномочий императора[613]. На первом этапе реформ стратегическую инициативу захватили Редакционные комиссии. Впоследствии, особенно в период подготовки второго этапа реформ, Александр II довольно часто собирал совещания высших сановников, иногда под вывеской Совета министров.
Впрочем, этот Совет министров отнюдь не был коллегиальным органом управления, а скорее предназначался для укрепления самодержавной власти императора. В начальный период Совет министров не имел собственного статуса, собирался нерегулярно по распоряжению царя, не велось протоколов заседаний, не существовало собственного делопроизводства, заседания его часто прерывались на полуслове, если председателю становилось скучно или утомительно[614].
Как мы отмечали, в результате социокультурных процессов николаевской эпохи корпус ответственной бюрократии к тому времени был сформирован. Это были уже не одиночки вроде деятелей Негласного комитета, Сперанского, Аракчеева или Киселёва. Это было целое поколение, наделенное редким для предыдущих российских бюрократов чувством ответственности перед современниками и потомками, поколение без страха и с надеждой смотревшее вперед, готовое взять на себя ответственность за судьбу страны. Вот только судьбу эту они видели по-разному и в соответствии с этим видением делились на партии, а точнее сказать, на группировки. Наиболее активными были прогрессисты и консерваторы. Так называемые ретрограды до поры до времени сидели в засаде.
Понятно, что единственным выразителем державной воли Российской империи был самодержец, и только он мог определять направление дальнейшего развития страны и команду, которая ему будет следовать.
С одной стороны, происхождение, воспитание и образование Александра Николаевича однозначно указывали на его приверженность консервативным взглядам. Взять хотя бы полуторагодовой курс лекций М. М. Сперанского «Беседы о законах», в котором бывший ярый сторонник конституционной монархии доказывал незыблемость «чистой монархии». Цесаревич Александр председательствовал в самых реакционных Секретных комитетах по крестьянскому вопросу 1846 и 1848 гг., способствовал созданию цензурного Бутурлинского комитета 1848–1855 гг., однако общечеловеческие ценности в его сознании превалировали над идейно-политическими установками, а религиозный фанатизм начисто отсутствовал.
С другой стороны, «ему страстно хочется, чтобы о его либерализме кричали, писали, а самодержавной власти из рук выпускать не хочет. Он желает, чтобы в журналах и книгах его расхваливали, а между тем боится гласности и об отменении цензуры слышать не хочет. Желает, чтобы повторяли, что он второй Пётр I, а между тем умных людей не только не отыскивает, подобно Петру I, но еще не любит их и боится: ему с умными людьми неловко. Наконец, он вполне убежден, что стоит ему что-нибудь приказать, чтобы это тотчас было исполнено; что стоит ему подписать указ, чтобы указ был исполняем»[615].
В результате в правительстве постоянно присутствовали представители как партии прогресса, так и консервативной партии. Система управления, позволявшая манипулирование сувереном путем предоставления «всеподданнейших докладов», всегда давала возможность краткосрочного доминирования той или иной группировки. Эти доклады традиционно проходили в формате «министр и император», в то время как и у других министров могли быть свои интересы в рассматриваемом деле. Создание Совета министров, с помощью которого надеялись обсуждать эти доклады коллективно, эффекта не дало.
Благодаря мощнейшей протекции со стороны членов императорской фамилии – великого князя Константина Николаевича и великой княгини Елены Павловны – в первые годы правления Александра Освободителя доминировала партия прогресса, или либеральная часть ответственной бюрократии, что и позволило осуществить Великие реформы.
Ядром этих преобразований стала крестьянская реформа, нацеленная на ликвидацию крепостного права. Из нее с неизбежностью вытекали земская (1864) и городская (1870), судебная (1864) финансовая (1860–1864) и военная (1870) реформы, а также реформа образования (1864).
3Настроения в обществе накануне реформ
Кончина Николая I и неудачный исход Крымской войны заметно возбудили политически активную часть общества. «Стали бранить прошедшее и настоящее, требовать лучшего будущего. Начались либеральные речи, но было бы странно, если б первым же главным содержанием этих речей не стало освобождение крестьян. О каком другом освобождении можно было подумать, не вспомнивши, что в России огромное количество людей есть собственность других людей (причем рабы одинакового происхождения с господами, а иногда и высшего: крестьяне – славянского происхождения, а господа – татарского, черемисского, мордовского, не говоря уже о немцах). Какую либеральную речь можно было повести, не вспомнивши об этом пятне, о позоре, лежавшем на России, исключавшем ее из общества европейских, цивилизованных народов? Таким образом, при первом либеральном движении, при первом веянии либерального духа, крестьянский вопрос становился на очередь. Волею-неволею надобно было за него приниматься.
Кроме указанного нравственного давления указывалась опасность для правительства: крестьяне не будут долго сносить своего положения, станут сами отыскивать свободу, и тогда дело может кончиться страшною революциею»[616].
В то же время большинство помещиков не разделяли идею отмены крепостного права[617]. Дело в том, что крепостничество отнюдь не исчерпало свой экономический потенциал, производительность труда крепостных была, по крайней мере, не ниже аналогичного показателя менее закрепощенных казенных крестьян[618], при этом вкладываться в развитие производства особо не требовалось: жили же и будем продолжать жить.
Иначе говоря, рыночные производственные отношения в аграрном секторе империи, которые и должны были вытеснить крепостничество и самодержавие, еще только зарождались. Марксистская мифологема о том, что революционные изменения, а отмена крепостного права носила именно такой характер, всегда «являются следствием несоответствия производительных сил и производственных отношений», в этом случае несостоятельна.
Другое дело – правовая и социальная стороны крепостничества. Крепостной был вещью, товаром, предметом сделок, гражданские права у этой части населения практически отсутствовали. Более того, помещик, который, по мнению государя, должен был защищать крепостных, зачастую сам был главным нарушителем прав подопечных, в том числе прибегая к физическому и нравственному насилию.
Что касается крестьян, они считали помещиков лишним звеном в цепочке аграрного производства и со времен Пугачева мечтали об их устранении как класса. Помещики читали в их глазах это «великое и страшное требование» и страшно боялись малейшего ослабления крепостнических порядков.
Относительная депривация[619]значительной части населения, особенно крестьян, резко нарастала. Моральные ценности самодержавия и крепостничества все больше превращались в антиценности.
Это в том числе касалось и представителей ответственной бюрократии. Император был вынужден пойти на кардинальную крестьянскую реформу прежде всего под влиянием настроений передовой части общества, полагавшей, что сохранение по сути рабства в современной России неприемлемо.
30 марта 1856 г. Александр Николаевич произнес сколь удивительную, столь и замечательную речь по поводу крестьянского вопроса: «Я узнал, господа, – сказал император, – что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращение разных неосновательных толков по предмету столь важному я считаю нужным объявить вам, что я не имею намерения сделать это теперь. Но, конечно, господа, сами вы знаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа, подумать о том, как бы привести это в исполнение. Передайте слова мои дворянству для соображений»[620].
Выступление Александра II привело в замешательство и крепостников, и противников крепостного права. Тема, озвученная императором, обсуждалась повсеместно и многими считалась давно перезревшим вопросом. Отмена крепостного права, по сути, означала освобождение значительной части подданных от крепостной зависимости, введение массовой частной собственности на землю в России, не ограниченной сословным происхождением человека.
Таким образом, ответ на вопрос, с какой реформы следует начать преобразования, призванные вернуть социум в равновесное состояние, был очевиден. Это должна быть крестьянская реформа.
4Крестьянская реформа
До середины XVIII в. в стране существовало общинное землепользование, а частная собственность на землю носила весьма условный характер. Точнее, это было всего лишь право пользования землей: дворянам – потомственное, а также за службу царю, а крестьянам – за службу дворянам. Такой порядок вещей и был экономическим основанием самодержавия.
Фактическое отсутствие частного права опиралось на обычаи и традиции, а общество не настаивало, да и не нуждалось в правовом формализованном рационализме.
Напомним, что первоначально крестьянин становился зависимым от дворян по договору: он брал деньги в долг на посев, покупку инвентаря и т. д. и т. п. Как только крестьянин вступал одной ногой в это ссудное болото, его быстро затягивало первоначально самого, затем семью, близких и т. д. Выбраться из этой ловко «облагороженной» трясины было уже невозможно. В итоге основная часть сельского населения империи оказалась полностью зависимой и распоряжаться своей судьбой уже не могла. За нее это делали господа помещики.
Постепенно экономическая зависимость стала превращаться в юридическую. Правовое положение основной части крестьян перешло на иной качественный уровень – в крепостное право.
Окончательно крепостное право было оформлено в Уложении 1649 г., в котором было отменено право крестьян периодически менять землевладельца (Юрьев день). Сформулировать его можно в объективном смысле как систему отношений, сложившуюся в Российском государстве по поводу владения, пользования и распоряжения крепостными крестьянами. Крепостное право, как субъективное право, – это, с одной стороны, права помещика использовать труд крепостных, распоряжаться их судьбой, обращаться с ними как с вещью и осуществлять в отношении них полицейские и судебные функции (т. н. вотчинная власть); с другой – право крепостного пользоваться землей и обращаться к помещику за защитой своих прав.
При Петре I основанием для крепости стал уже не договор крестьянина с господином, «теперь таким источником стал государственный акт – ревизия. Крепостным считался не тот, кто вступил в крепостное обязательство по договору, а тот, кто записан за известным лицом в ревизской сказке»[621].
Пётр III, даровав вольности дворянам, по сути, превратил их из подданных в граждан, наделенных соответствующими сословными правами, обязанностями и ответственностью. Весьма логичным на тот момент казалось предоставление гражданских прав и основной массе населения – крестьянам. Но не случилось.
При Екатерине II крепостное право достигло пика своего развития. По общему правилу крепостной крестьянин был связан с землей, и сделка с земельным участком, на котором работали крестьяне, осуществлялась вместе с ними. Однако из общего правила появились исключения в виде домашних (дворовых) крестьян, не связанных с землей, – ими тоже торговали, дарили, передавали по наследству. Крепостным было запрещено жаловаться на барина, помещикам разрешено торговать крестьянами без земли оптом и в розницу и отправлять их на каторгу. При этом императрица была убеждена: «Не оспоримо, что лутчее судьбы наших крестьян у хорошова помещика нет по всей вселенной»[622].
Однако гражданам, в отличие от подданных, присуще чувство патриотизма – стремление гордиться достижениями и культурой своей Родины. И это чувство не позволяло некоторым дворянам согласиться с вышеприведенным высказыванием императрицы. Наоборот, они были склонны думать, что крепостничество – это позор для страны.
Постепенно нараставшая фронда крепостническим порядкам не могла не сказаться на политике последующих правительств. Начиная с Павла I властители все серьезнее задумывались об освобождении крестьян и даже предпринимали некоторые шаги в этом направлении. Указы Александра I 1803 г. о вольных хлебопашцах и Николая I 1842 г. об обязанных крестьянах, необязательные для помещиков, а потому и малоэффективные, вместе с тем апробировали в законодательстве технологию отмены крепостного права путем выкупа земли крестьянами в собственность и закрепления неразрывной связи крестьянина с землей[623]. Названные меры не привели к ожидаемому эффекту. Крестьянский вопрос оставался не только социально-экономической проблемой, но и перерос в морально-нравственную, не говоря уже о проблемах безопасности государства и самих граждан.
По данным ревизии 1857 г., население империи составляло 62 млн человек, при этом 34,39% были крепостными[624].
После упомянутой исторической встречи 30 марта 1856 г. в Москве за словом последовали организационные решения.
Для начала по традиции 1 января 1857 г. был создан Секретный комитет по крестьянскому делу[625]. Комитет возглавил сам император. М. А. Корф и Я. И. Ростовцев обратились к императору с прошениями выйти из состава комитета, ссылаясь на свою некомпетентность в этом вопросе, однако государь не удовлетворил их просьб. Позднее Модест Андреевич все-таки добился своей отставки, а Яков Иванович стад одним из главных двигателей крестьянской реформы.
Общий план крестьянской реформы был согласован на заседаниях комитета, состоявшихся 14, 17 и 18 августа 1857 г. В программе было предусмотрено смягчение крепостной зависимости, но не ее ликвидация. Решение Секретного комитета ничем фактически не отличалось от подобных постановлений тех же секретных комитетов периода 1820–1840-х гг.
Комитет по крестьянскому делу практически бездействовал, пытаясь ограничиться расширением применения таких паллиативных мер, как указы Александра I 1803 г. о вольных хлебопашцах и Николая I 1842 г. об обязанных крестьянах. Многие члены комитета считали, что этот орган постигнет судьба предыдущих, однако ответственность за осуществление крестьянской реформы взяли на себя представители либеральной части ответственной бюрократии в Министерстве внутренних дел.
В октябре 1857 г. императором был получен всеподданнейший адрес от дворянства трех северо-западных губерний (Виленской, Гродненской и Ковенской) с просьбой отменить крепостное право при условии сохранения всей земельной собственности за помещиками. Этот адрес был инициирован самим Александром II. В ответ был направлен Высочайший рескрипт от 20 ноября (2 декабря) 1857 г. на имя виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора В. И. Назимова, в котором излагалась первая правительственная программа реформы – личное освобождение крестьян, их право пользоваться землей за повинности[626].
24 ноября из Петербурга уже полетел во все концы империи к начальникам губерний и предводителям дворянства циркуляр министра внутренних дел, к которому «для сведения и соображения на случай, если бы дворянство вашей губернии изъявило подобное желание», прилагались копии рескрипта Назимову.
Граф Орлов, стремясь сохранить работу Комитета в тайне, предпринял попытку добиться отмены распоряжения о повсеместной рассылке рескрипта и действительно получил согласие государя на приостановку этой рассылки, но, к счастью, друзья освобождения не дремали, и министр внутренних дел Ланской, побуждаемый Милютиным[627], успел уже сдать на почту все экземпляры рескрипта, прежде чем им было получено официальное уведомление об отмене этой меры[628].
5 декабря 1857 г. Александр II направил рескрипт об учреждении губернских комитетов для подготовки проектов крестьянской реформы генерал-губернатору Петербурга П. И. Игнатьеву.
Рескрипт также был опубликован в газете Le Nord (Брюссель), специально созданной по инициативе МВД, и в «Журнале Министерства внутренних дел».
С этого времени ни о какой секретности подготовки крестьянской реформы уже не было и речи. Теперь она обсуждалась широкой дворянской общественностью.
Секретный комитет был упразднен. Вместо него 8 января 1858 г. Сенатским указом было объявлено о решении государя императора «учредить, в непосредственном Своем ведении и под Своим председательством, особый Комитет для рассмотрения постановлений и предположений о крепостном состоянии»[629].
К обсуждению вопросов правительственной политики впервые были привлечены широкие круги дворянства: открыты 46 губернских комитетов по крестьянскому делу (1858–1859) и две Общие комиссии для северо-западных и юго-западных губерний, которые должны были разработать свои проекты реформы. По настоянию великого князя Константина Николаевича обсуждение крестьянского дела разрешено было и всем без исключения журналам.
В губернских комитетах заседали представители различных поколений, мировоззрений – амнистированные декабристы, петрашевцы, славянофилы и западники, среди которых были как сторонники отмены крепостного права, так и ее противники.
В комитетах сложились два противостоявших лагеря: консервативное большинство, которое отстаивало право помещиков на землю и вотчинную власть, и либеральное меньшинство, выступавшее за упразднение вотчинной власти и выкуп крестьянами надельной земли в собственность. То есть первые предлагали освободить крестьян вообще без земли. Вторые понимали, что превращение крестьян в пролетариев добром не кончится.
В апреле 1858 г. вспыхнули крестьянские волнения в Эстляндии, где крепостное право было отменено Александром I за 40 лет до этого именно по схеме освобождения без земли – т. н. остзейский вариант. Волнения были массовыми и сопровождались вооруженными столкновениями. Они были подавлены, но остзейский вариант оказался в значительной мере дискредитированным, а позиции его сторонников в правительстве ослабли, как и позиции консервативного большинства в губернских комитетах.
К дискуссии подключились известные мыслители и публицисты. А. И. Герцен в своем «Колоколе» разоблачал стремление помещиков по опыту Прибалтики осуществить отмену крепостного права путем обезземеливания крестьян по всей стране. Н. Г. Чернышевский в «Современнике» также отстаивал освобождение крестьян с землей. В том же направлении осуществляли публицистическую деятельность Н. А. Добролюбов и Н. П. Огарёв. «Давно ожидаемое сбывается – и я счастлив, что дожил до этого времени», – писал И. С. Тургенев Л. Н. Толстому 17 января 1858 г.[630]
Императором Александром II 18 (30) октября 1858 г. были даны «руководящие основы» для разработки реформы – защита интересов помещиков при безусловном «улучшении быта крестьян» и сохранении незыблемости власти. Это помогло либеральному меньшинству в губернских комитетах одержать верх.
Количество сторонников нового направления крестьянской реформы, заключавшегося в превращении крестьян в собственников земельных наделов, уничтожении вотчинной власти помещиков и приобщении крестьянства к гражданской жизни, заметно выросло.
Главным комитетом 4 (16) декабря 1858 г. была принята новая правительственная программа отмены крепостного права[631], разработанная Я. И. Ростовцевым[632], которая предусматривала выкуп надельной земли крестьянами в собственность, ликвидацию вотчинной власти помещиков и создание органов крестьянского общественного самоуправления. Как утверждал Яков Иванович: «Наша обязанность обставить крестьянское дело всеми вопросами, потому что положение об освобождении крестьян должно изменить весь свод наших законов».
Для рассмотрения проектов губернских комитетов 4 (16) марта 1859 г. было создано новое вневедомственное учреждение – Редакционные комиссии из представителей бюрократии и общественных деятелей (председатель Я. И. Ростовцев, после его смерти, с 1860 года – В. Н. Панин), большинство которых были сторонниками либеральных проектов реформы. Это были люди одного поколения (35–45 лет), многие из которых – видные государственные и общественные деятели. Они впервые использовали гласность как средство политической борьбы.
Редакционные комиссии были доселе невиданными учреждениями, независимыми и самостоятельными, привлекшими внимание прогрессивных сил России и Европы. Их общепризнанным лидером был Н. А. Милютин, который с середины 1858 г. стал главным мотором в проведении реформ. Именно его проект освобождения крестьян с землей за выкуп выдвинут в качестве единого предложения представителями ответственной бюрократии. Он и послужил основой законодательства 1861 г.
В обсуждении проекта реформы в Редакционных комиссиях участвовали представители губернских комитетов (по два от каждого комитета). Они представили пять проектов, а все их труды заняли 35 печатных томов. В общей сложности комиссии подробно рассмотрели более 80 проектов, представленных губернскими комитетами.
В «Общей докладной записке к проектам Редакционных комиссий», отмечалось: «В других государствах правительства проходили этот путь в несколько приемов и, так сказать, ощупью, потому что он был еще неизведан на практике, и, ступив на него, нельзя было глянуть его до конца. Оттого последовательность мер к постепенному расширению прав и к улучшению быта крепостного сословия почти повсеместно вызывалась непредвиденными общественными кризисами. В этом отношении Россия счастливее. Ей дана возможность, воспользовавшись опытом других земель… обняв сразу весь предстоящий путь от первого приступа к делу до полного прекращения обязательных отношений посредством выкупа земли»[633].
К сентябрю 1859 г. был подготовлен окончательный проект Редакционных комиссий. Правда, их новый председатель граф В. Н. Панин внес в проект свои правки, отразив мнение помещиков-крепостников. А именно: уменьшил размеры наделов для крестьян, заодно увеличив повинности.
Затем проект был передан на утверждение Главному комитету, председателем которого вместо А. Ф. Орлова был назначен великий князь Константин Николаевич, что существенно изменило соотношение сил в пользу либеральной части ответственной бюрократии.
Весь процесс его обсуждения занял почти три месяца – с 10 октября 1860 г. до 14 января 1861 г. За это время прошло 45 заседаний Главного комитета, в течение которых звучали самые различные мнения. 28 января (9 февраля) 1861 г. проект принят Главным комитетом по крестьянскому делу.
Затем его передали в Государственный совет. Крепостническое большинство членов Государственного совета дважды пыталось в корне изменить составленный Редакционными комиссиями проект реформы, однако во всех случаях Александр II утвердил мнение либерального меньшинства. В итоге проект таки приняли, хоть и под нажимом императора и великого князя Константина Николаевича[634].
Александр II подписал Манифест об отмене крепостного права («О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей»[635]) в день шестой годовщины своего пребывания на престоле – 19 февраля 1861 г. В тот же день вышел указ «Об учинении надлежащего распоряжения к приведению в исполнение Положений и Правил о крестьянах и дворовых людях, вышедших из крепостной зависимости»[636], а также 17 законодательных актов[637].
Уровень проработки реформы потрясает воображение и наглядно демонстрирует преимущества либерально мыслящих, болеющих за свою страну государственных деятелей, способных самостоятельно разрабатывать и продвигать проекты кардинальных реформ, над патримониальной бюрократией, пригодной только отрабатывать сигналы патрона. Конечно, в общей бюрократической массе ответственная бюрократия представляла собой очень узкий слой, тем не менее сумевший использовать различные связи, будь то семейные, дружественные, служебные и др., для решения важных государственных задач.
Согласно этим документам,
1) крестьяне в силу закона, а не договора или милости господина получали личную свободу – права «свободных сельских обывателей», то есть полную гражданскую дееспособность во всем, что не относилось к их особым сословным правам и обязанностям.
2) Крестьянские дома, постройки, все движимое имущество крестьян были признаны их собственностью.
3) Крестьяне наделялись правом постоянного пользования землей, за которое следовало платить повинности и выкуп. Размер этих платежей определялся законом и договором с землевладельцем.
4) Крестьяне обрели выборное самоуправление – сельские общества.
Помещики сохраняли право собственности на всю принадлежавшую им землю, но были обязаны предоставить крестьянам «усадебную оседлость» (придомовый участок) за выкуп, а также полевой надел в постоянное пользование. Отказаться от него крестьяне не имели права в течение девяти лет.
Земли полевого надела предоставлялись не лично крестьянам, а в коллективное общее пользование сельским обществам, которые могли распределять их между крестьянскими хозяйствами по своему усмотрению. Минимальный размер крестьянского надела для каждой местности устанавливался законом.
За пользование землей крестьяне отбывали барщину или платили оброк. Размеры полевого надела и повинностей должны были фиксироваться в уставных грамотах, для составления которых отводился двухлетний срок. Составление грамот поручалось помещикам, их проверка – мировым посредникам.
Крестьяне имели право выкупить полевой надел по требованию помещика или по соглашению с ним, после чего все обязательства крестьян перед помещиком прекращались. Крестьяне, выкупившие свои земли, назывались крестьянами-собственниками, не перешедшие на выкуп – временнообязанными. Крестьяне могли перейти на дарственный надел (1/4 от положенного, но без выкупа). В этом случае они назывались крестьянами-дарственниками.
Государство на льготных условиях предоставило помещикам финансовые гарантии получения выкупных платежей (выкупная операция), приняв их выплату на себя. Крестьяне, соответственно, должны были выплачивать выкупные платежи государству.
Крестьянская община сохранялась. Надельная земля передавалась крестьянам на правах общинного пользования, а после выкупа – общинной собственности. Сохраняя общину с ее архаичными правилами переделов крестьянской земли, круговой порукой и коллективной ответственностью за повинности, реформаторы понимали, что она будет препятствовать свободному развитию рыночных отношений в аграрном секторе. Однако для начала реформы сохранение института, укоренившегося в организации хозяйства, в сознании и повседневной жизни крестьян, считалось неизбежным. Впрочем, выход из общины не запрещался и со временем должен был расширяться.
Манифест был обнародован 5 марта (17 марта) 1861 г., в Прощеное воскресенье. Его текст был зачитан в церквах после обедни в Москве, Петербурге и других городах. В Михайловском манеже указ перед народом был зачитан императором лично, вызвав, как писалось тогда, чрезвычайное впечатление у собравшихся. Когда экипаж государя показался потом на площади перед Зимним дворцом, многотысячная толпа народа приветствовала царя-освободителя.
5Земская и городская реформы
Освобождение крестьян от крепостной зависимости и наделение их частной собственностью на землю а, следовательно, и другими гражданскими правами пробивало заметную брешь в системе управления империей. Помещики в своем поместье не только кормились в широком смысле этого слова, но и обеспечивали общественный порядок, отправляли правосудие, собирали с крестьян налоги, направляли или продавали их в рекруты. 103 тыс. помещиков с опорой на крестьянские общины управляли населением в 22 млн человек[638]. Собственно, именно за эти управленческие функции Павел I признавал за дворянами-тунеядцами право на существование. А теперь эти функции исчезли. Понятно, что эту лакуну в системе управления надо было заполнять, необходимо было выстраивать новую систему управления.
Для разработчиков крестьянской реформы это было очевидно. Поэтому подготовка к проведению преобразований регионального и местного управления началась практически одновременно с подготовкой крестьянской реформы.
Проект системы государственного управления, ориентированной на нужды населения, как мы помним, был разработан еще Сперанским[639]. Он предлагал привлечь свободное народонаселение, включая государственных крестьян при наличии имущественного ценза, к прямому участию в управлении государством на основе четырехступенчатых выборов в волостную, уездную, губернскую и государственную думы. Активное избирательное право должно быть всесословным, но могло принадлежать только тем, у кого имелось недвижимое имущество или капиталы. Наличие имущественного ценза отсекало от участия в госуправлении значительную часть населения. На собраниях волостных дум должны избираться делегаты уездных дум, которые выбирают делегатов в губернию; губернские – делегатов в Государственную думу. Такая вот законодательная вертикаль.
Первая региональная комиссия «для начертания подробного проекта» новой организации управления земскими делами была создана 1 ноября 1857 г. по ходатайству дворянства Санкт-Петербургской губернии[640]. Ее возглавил Николай Алексеевич Милютин. Он был последовательным сторонником всесословного представительства и «выборного начала» в земствах и полагал необходимым «при устройстве более обширных – правительственных учреждений, именно уездных и губернских – ввести мало-помалу во всех отраслях управления форму самоуправления… основанную на принципе представительности»[641]. Отметим, что волостной и государственный уровни, в отличие от проекта Сперанского, здесь отсутствуют, но это по-прежнему система органов государственной власти.
В разработанном комиссией Милютина «Проекте положения об учреждениях по делам земских повинностей С.-Петербургской губернии» впервые изложена подробная схема формирования местного представительного органа власти. Многие его принципиальные положения, например куриальная система выборов, общая структура местных учреждений самоуправления, были использованы в последующих разработках.
Комиссия для подготовки общегосударственной реформы уездных и губернских учреждений, т. е. земства, была создана в марте 1859 г. при МВД под руководством все того же Н. А. Милютина, который как человек, мыслящий системно, видел единство трех реформ: крестьянской, земской и финансовой, объединяя все крупные преобразования в одну большую реформу.
Обсуждение проекта земской реформы вызвало не меньший ажиотаж в обществе, чем крестьянской. К обсуждению тут же подключились губернские комитеты, хотя это не входило в их компетенцию.
«Мнения, высказанные по поводу предположений о земских учреждениях в журнальной литературе, в обществе и в постановлениях дворянских собраний были, как и ожидать следовало, весьма разнообразны, часто диаметрально противоположны. Одни упрекали реформу в стремлении сохранить сословные деления и привилегии, другие – в направлении к буржуазному установлению искусственного уровня в местном населении, вопреки историческим условиям; одна сторона выражала желания дать почти безусловную автономию местным собраниям, другая считала необходимым прямое участие правительственной власти в земских делах; круг этих дел некоторые полагали полезным ограничить предметами земской повинности, другие находили справедливым расширить его пределы за область местных интересов и внести в него элемент политический, предметы государственного интереса»[642].
Разработанная комиссией программа согласовывалась с крестьянской реформой и в дальнейшем легла в основу Земского положения 1 января 1864 г. Только благодаря этому согласованию обеспечивалось участие в земствах крестьян, еще не ставших собственниками земли и потому не обладавших имущественным цензом.
Программа реформаторов не предусматривала преобразований высших органов государственной власти, созыва Государственной думы или Земского собора. Вместе с тем Милютин полагал, что «с надлежащим развитием, под покровительством сильной государственной власти, деятельности местных учреждений верховная власть впоследствии сама сознает необходимость призыва себе на помощь, при дальнейшем широком развитии своей законодательной деятельности, выборных представителей местных интересов и разделит с ними законодательные функции…»[643]
Комиссия подготовила: «Основные положения к проекту о преобразовании губернских и уездных управ», «О губернских управлениях», «Об уездных управлениях», приложения к проектам, касавшимся «расширения власти» губернских и уездных учреждений в различных сферах местного управления[644].
Либеральные реформаторы, проектировавшие земскую реформу, отводили земствам роль школы местного управления, которая подготовит страну к конституции. Они считали, что земства станут первым шагом по пути представительного правления, поскольку с помощью земств им быстро удастся наладить просветительскую деятельность.
Консерваторы оценили эти проекты как очередной антидворянский, «демократический» шаг правительства.
Их усилиями весной 1861 г. С. С. Ланской был снят с поста министра МВД, а Н. А. Милютин – с руководства Комиссией. Ее возглавил новый министр П. А. Валуев. Под его руководством проект реформ был существенно переработан: земства исключены из системы государственного управления и приобрели характер органов самоуправления, которое понималось как «порядок внутреннего управления, при коем местные дела и должности заведуются и замещаются местными жителями-аборигенами»[645].
В именном Указе, данном Правительствующему Сенату 1 января 1864 г. и опубликованном 8 января[646], были утверждены «Положение о губернских и уездных земских учреждениях» и временные для них «Правила по делам о земских повинностях, народном продовольствии и общественном призрении», а в качестве приложения к ст. 108 Положения были приняты «Правила о земской росписи, земских сметах и раскладках».
В Указе говорилось: «Признав за благо призвать к ближайшему участию в заведывании делами, относящимися до хозяйственных пользы нужд каждой губернии и каждаго уезда, местное их население, посредством избираемых от онаго лица, Мы повелели Министру Внутренних Дел составить, на указанных нами началах, проекты постановлений об устройстве особых земских, для заведывания упомянутыми делами, учреждений»[647].
В принятом документе определялись уровни земских учреждений: уездные и губернские.
К уездным земским учреждениям относились уездное земское собрание и уездная земская управа. При этом волостной уровень местного самоуправления оставался сословно-крестьянским и не подпадал под действие Положения (Ст. 9).
Земские учреждения «не вмешиваются в дела, принадлежащие кругу действий правительственных, сословных и общественных властей и учреждений» (ст. 7 Положения). Губернатор имел право «приостановить исполнение всякого постановления земских учреждений, противного законам или общим государственным пользам». То же самое мог сделать министр внутренних дел «в промежуток времени между двумя сроками заседаний земского собрания, сообщая о том Собранию в первое назначенное для его заседаний время».
В целом Положение говорило о хозяйственной ориентации земских учреждений и жесткой определенности пределов их деятельности. Таким образом, идеи Сперанского и Милютина по привлечению широких масс к управлению государством были реализованы только частично.
В выборах в уездные земские собрания не могли участвовать: лица моложе 25 лет; лица, находящиеся под уголовным следствием или судом; лица, опороченные по суду или общественному приговору; иностранцы, не присягнувшие на подданство России.
Для участия в избирательном съезде уездных землевладельцев устанавливался имущественный и земельный ценз (ст. 23–26). Съезды для избрания уездных гласных от сельских обществ образуются из выборщиков, назначаемых волостными сходами из своей среды по становым (местным) участкам. Для участия в городских избирательных съездах также устанавливался имущественный ценз, определялись необходимые для этого размеры и стоимость имущества (ст. 28). Выборы, таким образом, не были всеобщими.
Количество гласных, избираемых на три года в каждом уезде, зависело от числа населения, земельных площадей и других особенностей. Гласные не имели никаких служебных преимуществ и денежного содержания (ст. 39). При этом в состав земских собраний тех уездов, в которых находились казенные и уездные земли, включались представители административных органов соответствующих ведомств (ст. 40–42).
Второй уровень земских учреждений составляли губернское земское собрание, состоящее из гласных, избираемых уездными земскими собраниями на три года, и губернская земская управа.
Губернская земская управа состояла из председателя и шести членов, избираемых на три года губернским земским собранием из своей среды. Избранный земским собранием председатель губернской управы утверждался в должности министром внутренних дел. Финансирование губернской управы, а также содержание ее председателя и членов определялось губернским земским собранием.
Губернские земские учреждения заведовали теми вопросами, которые относятся к территории всей губернии или нескольких ее уездов.
К исключительному ведению губернских земских учреждений Положение относило:
– разделение на губернские и уездные земских зданий, сооружений, путей сообщений, повинностей, заведений общественного презрения;
– дела об открытии новых ярмарок;
– распоряжения по взаимному земскому страхованию от огня;
– рассмотрение жалоб
и т. д.[648]
Губернатор утверждал постановления о приведении в действие земских смет и раскладок, о разделении дорог на губернские и уездные, об изменении направления земских дорог, о проведении выставок местного хозяйства, о временном отстранении от должности членов земских управ.
Утверждению министра внутренних дел подлежали постановления о займах, превышавших сумму земских сборов за два года, о сборах за проезд по земским путям сообщения, об открытии ярмарок более чем на две недели, об их перенесении, о разделении имуществ и заведений общественного призрения, содержавшихся земствами, на губернские и уездные и др.
Земским собраниям принадлежала «распорядительная власть и общий надзор за ходом дела, а земским управам как распоряжения исполнительные, так и вообще ближайшее заведывание земскими делами». Губернские земские собрания имели право издавать постановления, обязательные для местных земских учреждений губернии, а уездные земские собрания – давать инструкции уездным управам своих уездов (ст. 66).
Земства вводились только в великорусских губерниях, в которых преобладало русское дворянство (34 из 74 российских губерний), их введение растянулось на 15 лет. В 1875 г. они были введены в Области войска Донского, правда их ликвидировали уже в 1882 г.
16 (28) июня 1870 г. императором Александром II в ходе проведения реформ городского самоуправления Российской империи было утверждено «Городовое положение»[649], заменившее прежние сословные думы всесословными городскими учреждениями.
По новому Положению в городах были созданы Городская дума (законодательный орган), Городская управа (исполнительный орган) под председательством городского головы и Городское избирательное собрание. Роль городского избирательного собрания сводилась только к проведению выборов в Городскую думу.
На основании п. 2 Городового положения к предметам ведения городского общественного управления относились:
– дела по городскому хозяйству;
– дела по внешнему благоустройству города, а именно: попечение об устроении города, согласно утвержденному плану; заведование устройством и содержанием улиц, площадей, мостовых, тротуаров, городских общественных садов, бульваров, водопроводов, сточных труб, каналов, прудов, канав и протоков, мостов, гатей и переправ, а равно и освещением города;
– дела, касающиеся благосостояния городского населения: меры к обеспечению народного продовольствия, устройств рынков и базаров; попечение об охранении народного здравия, о принятии мер предосторожности против пожаров и других бедствий и об обеспечении от причиняемых ими убытков; попечение об ограждении и развитии местной торговли и промышленности, об устройстве пристаней, бирж и кредитных учреждений;
– устройство на счет города благотворительных заведений и больниц; участие в попечении о народном образовании, а также устройство театров, библиотек, музеев и других подобного рода учреждений;
– представление правительству сведений и заключений по предметам, касающимся местных нужд и польз города, и ходатайство по сим предметам и другие обязанности, возлагаемые законом[650].
Выборы в Городскую думу проводились по трем избирательным собраниям. Все избиратели делились на крупных, средних и мелких налогоплательщиков с равными общими суммами платежей городских налогов. Каждое собрание избирало одинаковое число представителей в Городскую думу. Городской голова, избиравшийся думой на четыре года, утверждался губернатором или министром внутренних дел. Органом надзора за деятельностью городского самоуправления было Губернское по городским делам присутствие под председательством губернатора, а также Министерство внутренних дел.
6Судебная реформа
К середине XIX в. законодательство Российской империи было на достаточно высоком и современном для того времени уровне. В 1835 г. вступил в силу Свод законов Российской империи, функционировал Госсовет, который регулярно рассматривал законопроекты, а также следил за исполнением действующего законодательства. Казалось бы, все идет нормально. Однако были две огромные проблемы, которые говорили об обратном, кричали о том, что закон не работает или даже: «А есть ли закон?», «А судьи кто?» и т. п.
Первая проблема касалась круга лиц: на основную часть подданных Российской империи Свод законов не распространялся. Речь, конечно же, идет о крепостных крестьянах, которыми занимался помещик; он был и швец, и жнец, и на дуде игрец – и полицейский, и судья, и продавец душ.
Вторая проблема состояла в том, что можно подготовить блестящий материальный закон, но если во время возникновения спора процедура не отработана, можно забыть о гениальности и намерениях законодателя. Ну и конечно же, зависимость самого суда и судей от административной власти, от сторон в процессе и т. д., которые во время спора должны применять материальный закон по установленной, понятной для всех процедуре.
Итак, кардинальное изменение всей системы судоустройства и судопроизводства вытекало, во-первых, из крестьянской реформы, существенно увеличившей число граждан, имевших соответствующие права, требовавшие адекватной защиты, а во-вторых, из плачевного состояния российских судов, которое было не меньшим национальным позором, чем крепостное право.
Ни один из органов государственного аппарата не находился в столь скверном состоянии, как судебная система. Существовало множество судебных органов: суды для крестьян, горожан, дворян, коммерческий суд, совестный, межевой и др. суды с неясными границами подсудности, но с широко оттопыренными карманами у судей для подношений.
Кроме того, губернские правления, органы полиции и др. также выполняли судебные функции.
Дореформенный суд отличался взяточничеством, низкой юридической грамотностью судей, формализованностью – суды решали дела, рассматривая лишь письменные материалы. «Понятие о судебном рассмотрении неизбежно переходило в понятие о бесконтрольном отношении к имущественным правам и к произвольной расправе». «В старом суде торжествовало в руках приказных людей своеобразное правосудие, среди органов которого нередко власть без образования заливала собою небольшие островки образования без власти и в деятельности которого здравые правовые понятия иногда „и не ночевали“»[651].
В отличие от крестьянской и земской реформ, разработка Судебных уставов осуществлялась без глобального обсуждения со стороны властей предержащих и общества. Пороки существовавшей судебной системы были очевидны всем, а чьих-либо личных интересов готовившаяся реформа, на первый взгляд, не затрагивала.
Тем не менее юридическое сообщество, преимущественно работавшее над реформой, единого монолита, как обычно, собой не представляло. За время работы над реформой в Государственный совет было представлено много разных вариантов реформы, занявших 74 тома[652].
Реформа была необходима, и идеи ее родились после принятия Свода законов и развивались до 1861 г. Другое дело, что крестьянская реформа дала новый импульс и новое видение реформы судебной. «Общая объяснительная записка к проекту нового устава судопроизводства» графа Д. Н. Блудова[653] 1857 г. – первый официальный документ, призывающий реформировать суд[654].
Известный юрист и политик Владимир Дмитриевич Набоков в 1915 г. обращал внимание на то, что «Блудовские проекты, при всех своих достоинствах, были продуктом иного времени, других веяний. В конце 1861 года они были, скорее всего, помехой на пути к реформе в настоящем смысле слова. Как подготовительные материалы, они сыграли, несомненно, крупную роль»[655].
Один из главных деятелей судебной реформы Сергей Иванович Зарудный[656], до этого поработавший в Минюсте и Собственной Его Императорского Величества канцелярии, прекрасно разбирающийся в проблеме, в 1857 г. переходит на службу в Государственный совет. Госсекретарем в это время был В. Г. Бутков. Буткову и Зарудному надо было разобраться и оценить ситуацию в империи, а также сделать предложения по изменению деятельности судов и представить проект соответствующего доклада.
Зарудный вместе с коллегами справился с поставленной задачей. В 1861 г. доклад Буткова был представлен императору. В нем были предложения о порядке рассмотрения в Государственном совете проектов судебного преобразования, доклад был одобрен 23 октября 1861 г.
Как отмечал в 1891 г. Г. А. Джаншиев, «дело судебной реформы явственно выступало на новый, более решительный путь. Инициатива и главное руководство им заметно переходило к В. П. Буткову и его главному сотруднику С. И. Зарудному, при деятельном участии новых, свежих сил „прикомандированных юристов“: Н. А. Буцковского, Н. И. Стояновского, Д. А. Ровинского, К. П. Победоносцева, А. М. Плавского и чинов Государственной канцелярии: П. Н. Даневского, С. П. Шубина и А. П. Вилинбахова. Однако уже привлечение к делу „юристов“ как таковых, т. е. как представителей „права“, а не просто чиновников „законоведов“, свидетельствовало о том, что в официальных сферах „новое начало“, юридическая наука, „право“, сделало довольно серьезное завоевание…»[657]
Князь П. П. Гагарин, сменивший Блудова в руководстве Второго отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, добился использования не только отечественных, но и европейских правовых источников при подготовке реформы. В январе 1862 г. император повелел «изложить в общих чертах соображения Государственной канцелярии и прикомандированных к ней юристов о тех главных началах, несомненное достоинство коих признано в настоящее время наукою и опытом европейских государств и по коим должны быть преобразованы судебные части в России»[658].
«Основные Положения преобразования судебной части в России» были утверждены императором 29 сентября 1862 г. и опубликованы для широкого обсуждения общественностью.
В этом документе были обрисованы основные черты «настоящего суда» со всеми свойственными ему атрибутами, включая суд присяжных, единый кассационный суд, введение мировой юстиции, установление состязательного судопроизводства и создание сословия присяжных поверенных (адвокатов).
Отметим, что до этого говорить о суде присяжных во властной и даже в правовой среде считалось непозволительным, поскольку «Суд присяжных есть учреждение политическое и по своему происхождению, и по своему характеру. Он – одно из звеньев в целой цепи государственных учреждений западного образца, не имеющих ничего общего с самодержавным строем России»[659].
«Основные положения» поступили затем для дальнейшего развития в образованную под председательством государственного секретаря Буткова комиссию, состоявшую из трех отделений, с 27 членами. «Хотя работа в комиссии и была разделена, но направление всех отделов всецело принадлежало Зарудному. Везде была его инициатива – и в приглашении деятелей, и в направлении работ. Состав комиссии разросся до громадных размеров: были привлечены все лучшие силы почти из всех ведомств, преимущественно судебного, и со всех концов России. Кроме постоянных членов, в трудах и совещаниях принимали участие и лица посторонние по разным специальностям, начиная от профессоров университета и кончая полицейскими чинами»[660].
На основании «Основных положений» были подготовлены судебные уставы, которые рассматривались в департаментах Госсовета с декабря 1863 г. по октябрь 1864 г., 2 ноября на общем заседании Госсовета эти документы были одобрены.
20 ноября 1864 г. Александр II подписал Указ Правительствующему сенату[661], в котором была высказана его воля «водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных Наших», а также «возвысить судебную власть и дать ей надлежащую самостоятельность и вообще в народе то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем всех и каждого, от высшего до низшего».
Провозглашался принцип устного и состязательного характера судопроизводства, а также презумпции невиновности и равенства всех перед законом.
Указ утвердил четыре законодательных акта: «Учреждение судебных установлений» (УСУ), «Устав уголовного судопроизводства» (УУС), «Устав гражданского судопроизводства» и «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями»[662]. В последующем эти акты стали именоваться судебными уставами.
Действие Судебных уставов 1864 г. распространялось только на 44 губернии, составлявших чуть более половины губерний Российской империи. Так, Судебные уставы не применялись на территории Белоруссии, Сибири, Средней Азии, северных и некоторых северо-восточных губерний европейской части России. Кроме того, отдельная юрисдикция и процедура была у церковных, военных, крестьянских и третейских судов.
Судебная власть отделилась от исполнительной, у судов появились независимость, гласность, открытость и состязательность. Дела стали делиться на гражданские и уголовные, а судопроизводство – на предварительное и судебное. Каждое судебное действие должно было выполняться в установленный срок, что значительно ускорило разбирательство. Были сокращены виды и применение телесных наказаний.
На основании ст. 1 УСУ власть судебная принадлежит мировым судьям, съездам мировых судей, окружным судам, судебным палатам и Правительствующему сенату – в качестве верховного кассационного суда.
Важно отметить, что при судебных местах находятся канцелярии, судебные приставы, присяжные поверенные, кандидаты на должности по судебному ведомству и нотариусы.
Судебная власть распространяется на лиц всех сословий и на все дела, как гражданские, так и уголовные. Судебная власть духовных, военных, коммерческих, крестьянских судов определяется особыми о них постановлениями[663].
В основании судебной системы находились сельские суды. Их также называли крестьянскими, или волостными, судами. Их образование предусматривалось еще принятым 19 февраля 1861 г. «Общим положением о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости».
Волостные суды состояли из председателя и не менее чем двух членов, которые избирались из числа грамотных домохозяев, достигших 30 лет и соответствовавших многочисленным требованиям. В частности, не были судимы, не подвергались порке по решению волостного суда, имели российское подданство и др. Избирались они по многоступенчатой системе: сначала сельские сходы избирали по одному выборщику из ста жителей, а затем эти выборщики путем голосования на своем собрании называли из своего числа председателя и нужное количество членов волостного суда. Срок их полномочий – три года.
Волостные суды рассматривали мелкие имущественные споры и дела о проступках членов сельских общин. Они могли приговорить за проступки (не преступления) виновных к общественным работам до шести дней, штрафу до трех рублей, обязанности загладить вред, причиненный противоправным деянием, аресту до семи дней и розгам до 20 ударов[664]. Их приговоры и решения проверялись верхними сельскими судами, состоявшими из председателей всех волостных судов. Эти суды контролировались мировыми судьями, земскими начальниками, уездными съездами и губернскими присутствиями.
Мировой суд создавался в уездах и городах, причем уезд, включая входившие в него города, составлял мировой округ (УСУ, ст. 12). Последний делился на мировые участки, в рамках которых и осуществляли свои полномочия мировые судьи (УСУ, ст. 14–15).
Мировым судьям были подсудны дела «О менее важных преступлениях и проступках» с санкциями: кратковременный арест (до трех месяцев), заключение в работный дом на срок до одного года, денежные взыскания на сумму не свыше 300 рублей (УСУ, ст. 19). В гражданско-правовой сфере на них возлагалось рассмотрение дел по личным обязательствам и договорам (на сумму до 300 рублей), дел, связанных с возмещением за ущерб на сумму не свыше 500 рублей, исков за оскорбление и обиду, дел об установлении прав на владение.
На должность мировых судей могли избираться лица не моложе 25 лет, имевшие трехлетнюю судебную практику, высшее или среднее образование (УСУ, ст. 19). Мировые судьи избирались уездными земскими собраниями и городскими думами. Съезды мировых судей были кассационной инстанцией для лиц, неудовлетворенных решением мировых судей. Решения съезда мировых судей считались окончательными для дел, «подлежавших мировому разбирательству» (УСУ, ст. 51).
Общие суды имели две инстанции.
Первой инстанцией был окружной суд, который состоял из председателя и членов (УСУ, ст. 77) и действовал, как правило, в пределах одной губернии, составлявшей судебный округ. Состав окружного суда учреждался по представлению министра юстиции императором (УСУ, ст. 212). В связи с недостаточным количеством лиц с высшим юридическим образованием была предусмотрена оговорка (УСУ, ст. 202) «о доказавших на службе свои познания по судебной части», которая позволяла становиться судьями лицам, не имеющим юридического образования.
Вступление в должность сопровождалось принятием присяги[665].
Общие принципы судоустройства и судопроизводства:
Первый принцип. Власть судебная отделяется от исполнительной, административной и законодательной (ст. 1 Основных положений о судоустройстве 29 сентября 1862 г.)
Второй принцип. Выборность и несменяемость судей.
Оба принципа, как мы видим, связаны с независимостью судов.
Для гражданского судопроизводства выделялись также следующие принципы:
1) введение состязательного процесса;
2) введение гласности и уничтожение канцелярской тайны;
3) установление двух судебных инстанций и кассационного суда;
4) введение сокращенного, словесного судопроизводства;
5) учреждение при судах постоянных присяжных поверенных[666].
Для уголовного судопроизводства наряду с общими указывались следующие принципы:
1) отделение обвинительной власти, возложенной на прокуроров, от судебной;
2) запрет отказа в правосудии;
3) разрешение уголовного дела по существу не более чем в двух инстанциях;
4) обязанность судебного следователя и суда принимать все меры, необходимые для установления истины (принцип материальной истины);
5) сочетание разыскного предварительного следствия и состязательного судебного разбирательства (смешанная модель);
6) гласность, устность и непосредственность судебного разбирательства;
7) отказ от теории формальных доказательств и переход к свободной оценке доказательств по внутреннему убеждению[667].
Нельзя не отметить, что также провозглашался принцип несменяемости судей, т. е. никто из них, начиная от председателя суда до рядовых судей, не мог быть уволен или переведен в другой суд без их согласия, за исключением случаев тяжелой болезни или приговоров уголовного суда (УСУ, ст. 243).
Статьями 71 и 236, 237 УСУ был закреплен единый правовой статус судей в Российском государстве. Мировые судьи, члены окружных судов и судебных палат приравнивались друг к другу в отношении присвоения классов, чинов, званий, а также предоставленных им прав и преимуществ, кроме председателей этих судов, которые по своему положению должны были иметь некоторое первенство перед прочими членами этих судов.
За упущения по службе к судьям применялась дисциплинарная ответственность (УСУ, ст. 76, 261–296) в виде: предупреждения; замечания; выговора без внесения в послужной список; вычетов из жалования; ареста не более чем на семь дней; понижения по должности. Для того чтобы не поколебать то уважение, которое было утверждено в обществе к должности судьи, без рассмотрения дела надлежащим судом в порядке дисциплинарного производства судью могли привлечь к дисциплинарной ответственности только в виде предупреждения (УСУ, ст. 264). За совершение судьей преступления его привлекали к уголовной ответственности (УСУ, ст. 76, 261 и УУС, раздел III книги третьей).
При окружных судах создавался институт судебных следователей, которые осуществляли предварительное расследование на предназначенных для них участках (УСУ, ст. 79–80). Судебные следователи были посредниками между сторонами защиты и обвинения в судебном процессе, а также служили интересам определения истины в интересах отправления правосудия, тем самым не допуская перевеса на этапе досудебного расследования стороны обвинения. Таким образом, из ведения полиции изымалось предварительное следствие, что было одним из важных факторов разделения судебной и исполнительной власти.
Отдельно следует сказать о суде присяжных.
Суды народные, или вечевые, были известны на Руси с древних времен, особенно в северо-западных республиках: в Великом Новгороде, Пскове и Вятке. Вечевые суды рассматривали наиболее значимые дела, например изгнание князя или наказание изменников.
Суд присяжных в том виде, в котором существует в разных странах до сих пор, возник первоначально в Англии XII в., затем во Франции, и с наполеоновскими походами суды присяжных распространились в Европе, в том числе в Германии. В разных странах их компетенция то сужалась, то расширялась, но, как правило, состав присяжных состоял из 12 человек, и его задачей в уголовном процессе было решение вопроса о виновности подсудимого.
Интересное и вместе с тем точное определение дал А. Ф. Кони, сравнив такой суд с чужеземным дорогим, но полезным растением: «…знающий садовод, в лице составителей Судебных уставов, перенес его из чужих краев на нашу почву, вполне для него пригодную, и затем уступил другим взращивание этого растения. Пока оно не пустит глубоких корней и не распустится во всей своей силе, необходимо не оставлять его на произвол судьбы, а заботливо следить за ним, охранять его от непогоды, защищать от дурных внешних влияний, окопать и оградить таким образом, чтобы не было поводов и возможности срезать с него кору или обламывать его ветки»[668].
В России суд присяжных стал высшей точкой перехода от инквизиционного процесса к состязательному. Министр юстиции Иван Григорьевич Щегловитов в 1913 г. указывал на то, что «для решения фактических вопросов одни абстрактные правила не могли быть достаточными, нужно было знание – и притом близкое, непосредственное – житейских отношений. Постоянное же упражнение коронных судей в вершении дел притупляет в них способность принимать в расчет индивидуальные особенности дела, удаляет их от жизни, как и всякая профессия. Ввиду этого современный процесс и вынужден был ввести в отправление уголовного правосудия общественный элемент, который обеспечил бы правильное разрешение фактической стороны дела»[669].
В заседаниях окружных судов и судебных палат могли принимать участие 12 присяжных заседателей, выбираемых по жребию из «местных обывателей всех сословий» и записанных в специальные списки. Присяжными заседателями могли стать лица в возрасте от 25 до 70 лет, обладающие цензом оседлости (два года). Не могли быть присяжными заседателями священники, профессиональные юристы, учителя, военные, наемные рабочие и прислуга.
С участием присяжных заседателей рассматривались уголовные дела, «влекущие за собой наказания, соединенные с лишением всех прав состояния или с потерей всех или некоторых особенных прав и преимуществ» (УУС, ст. 10), а также гражданско-правовые споры, выходившие за рамки компетенции мировых судей.
В уголовном процессе председатель вручал присяжным письменные вопросы о факте и вине подсудимого. Вопросы оглашались в процессе[670].
Присяжные устанавливали виновность или невиновность обвиняемого, а меру наказания определял судья. Такое решение окружного суда считалось, как правило, окончательным.
Осуждение или оправдание подсудимого присяжными определялось большинством голосов, причем в случае равенства голосов за и против обвиняемый считался оправданным (УУС, ст. 89). Отмена решения суда присяжных была возможна только в том случае, если суд единогласно приходил к мнению, что «решением присяжных осужден невиновный» (УУС, ст. 94). Такое дело переносилось на рассмотрение нового суда присяжных, и на этот раз их вердикт, каким бы он ни был, считался окончательным (УУС, ст. 94).
Второй инстанцией была судебная палата, объединявшая несколько судебных округов и разделенная на уголовный и гражданский департаменты. Судебная палата представляла собой вторую инстанцию для окружных судов[671]. В нее поступали жалобы на их решения. В случае, если в окружном суде дело рассматривалось без участия присяжных заседателей, судебные палаты могли рассматривать такие дела в полном объеме.
В гражданском процессе выделилось два типа судопроизводства: общий и сокращенный. Последний использовался в тех случаях, когда суду не требовались дополнительные доказательства, не было возражения со стороны истца и ответчика, а также если суд сочтет это удобным. Перечень оснований, по которым дела рассматривались исключительно в сокращенном порядке, был закрытым[672].
Сенат имел в составе два кассационных департамента – для уголовных и гражданских дел (УСУ, ст. 114)[673]. Как высшая инстанция он имел право кассации судебных решений в случае нарушения законного порядка ведения судопроизводства или обнаружения новых обстоятельств уголовного или гражданского дела[674].
Обособленное место среди общих судебных установлений занимал Верховный уголовный суд. Он образовывался каждый раз для рассмотрения конкретных уголовных дел чрезвычайной важности: о преступлениях, совершенных министрами или лицами, приравненными к ним, членами Государственного совета, а также о посягательствах на царя или персон царской фамилии. В качестве его членов назначались руководители департаментов Государственного совета и основных подразделений Сената. Возглавлял такой суд председатель Государственного совета. Приговоры этого суда обжалованию не подлежали. Они могли быть изменены или отменены только царскими актами помилования.
При каждом из кассационных департаментов Сената состоял обер-прокурор и его товарищи, т. е. заместители. В общем собрании кассационных департаментов Сената прокурорские обязанности также возлагались на одного из обер-прокуроров (УСУ, ст. 127–128). При судебных палатах состояли прокуроры судебных палат и их товарищи, по аналогичному принципу строилась схема на уровне окружных судов (УСУ, ст. 125). Прокурорская система была основана на принципах подчиненности прокуроров низшего звена прокурорам высшего звена, причем прокуроры судебных палат и обер-прокуроры непосредственно подчинялись министру юстиции (УСУ, ст. 129). Систему прокуратуры возглавлял министр юстиции, он же генерал-прокурор (УСУ, ст. 124).
Судебные приставы были при каждом суде, они вручали участникам процесса повестки и документы, обеспечивали исполнение судебных решений.
Случилось то, чему противились все самодержцы от Петра I до Николая I, – появились адвокаты. Неизбежным следствием провозглашения принципа состязательности стало учреждение института присяжных поверенных, т. е. адвокатуры. Это означало создание новой правозащитной сферы деятельности и окончательное формирование российского права как системы правовой деятельности.
Напомним, что право как система деятельности включает в себя такие сферы, как юридическая наука, подготовка кадров, законотворчество, законодательство, правоприменение, правоохранение, правозащита и правовое просвещение. Таким образом, право как система деятельности в нашей стране в рассматриваемом смысле в полном объеме появилось в 1864 г.
Адвокатура включала присяжных и частных поверенных.
Присяжными поверенными могли быть профессионально подготовленные лица, достигшие 25 лет, русские подданные, не состоявшие под следствием и не подвергавшиеся «лишению или ограничению прав состояния», не состоявшие на правительственной службе или оплачиваемых выборных должностях (УСУ, ст. 354–355).
Частные поверенные и помощники адвокатов первоначально работали без правовой основы. Через десять лет после начала судебной реформы, в 1874 г., законодательно закрепляется такой вид ведения чужих судебных дел, как частные поверенные. Известный цивилист и процессуалист начала XX в. Е. В. Васьковский писал: «Закон 25 мая 1874 г. создал в форме института частных поверенных особый класс адвокатов, стоящих во всех отношениях ниже присяжных поверенных, но пользующихся почти одинаковыми правами с ними, и разрешил принятие в число частных поверенных также помощников присяжных поверенных. Вследствие этого адвокатская практика по гражданским делам, вопреки идее составителей Судебных Уставов, не только не сосредоточилась с течением времени в руках присяжной адвокатуры, но, наоборот, распределилась между ними, частными поверенными и помощниками присяжных поверенных, самостоятельно занимающимися адвокатурой в качестве частных поверенных. Вместо одного сословия адвокатов образовались целых три, сравнявшихся в настоящее время по численности, но различающихся подготовкой к профессии и внутренней организацией»[675].
Вызывавшая критику с разных сторон судебная реформа обрушилась в первую очередь на адвокатуру. Правительство, губернаторы, деятели культуры, журналисты обсуждали не только судебные дела и гонорары адвокатов, но и их одежду, личную жизнь и т. д. Хорошие адвокаты стали знаменитостями со всеми вытекающими последствиями.
Кандидатов в присяжные поверенные утверждал выборный Совет присяжных поверенных, он же объявлял выговоры, временно приостанавливал деятельность защитников и исключал их из корпорации. Совет и общее собрание присяжных поверенных можно назвать адвокатским органом самоуправления.
Частные поверенные, кроме соответствия вышеуказанным критериям, должны были получить от судебных инстанций удостоверение на право вести судебные дела. Частные поверенные не входили в Советы, а надзор за их деятельностью осуществлял окружной суд.
Судебные уставы 1864 г. также вводили нотариат (УСУ, ст. 420).
В Основных положениях о судоустройстве предусматривались организация и деятельность нотариусов. В ст. 11 указывалось: «В губернских и уездных городах состоят нотариусы, которые заведывают, под наблюдением судебных мест, совершением актов об уступке и приобретении имуществ и о разных обязательствах».
14 апреля 1866 г. император утвердил Положение о нотариальной части. Положение было введено в действие в тех 44 губерниях, где действовали судебные уставы.
В соответствии с Положением нотариусами могли быть русские подданные, совершеннолетние, неопороченные судом или общественным приговором и не занимающие никакой другой должности ни в государственной, ни в общественной службе. Количество нотариусов определялось расписанием их числа в судебных округах[676]. Нотариусы состояли на государевой службе.
Нотариусы удостоверяли сделки, заверяли подлинность документов, занимались ведением наследственных дел, а старшие нотариусы вели реестры сделок с недвижимостью, заведовали нотариальным архивом.
Российский нотариат быстро развивался и, несмотря на то что состоял при судах, стал важнейшим органом бесспорной юрисдикции в империи. После октябрьского переворота 1917 г. нотариат упразднили за ненадобностью. Впрочем, было ликвидировано и наследственное право. «Ушли» такие категории, как частное право, недвижимость и т. п. Но это уже другая история.
Нельзя не отметить, что первый суд, созданный по новым правилам, открылся в 1866 г. в Санкт-Петербурге. На торжественной церемонии присутствовал министр юстиции Дмитрий Замятнин и другие высокие, в том числе иностранные, гости. В том же году заработали суды в Новгородской, Псковской, Московской, Владимирской, Калужской, Рязанской, Тверской, Тульской и Ярославской губерниях.
Принятие судебных уставов и создание новых судов – это важная, но все-таки предпосылка создания надежного механизма защиты прав граждан. Для того чтобы обеспечить устойчивое функционирование этого механизма, необходим навык законотворчества в рамках доктрины правового государства, многолетняя практика осуществления правоохранительной и правоприменительной деятельности, обеспечивающей со стороны ее представителей равную защиту, объективность и неподкупность, наконец, возникновение правовой культуры у всего населения. Об этом легко писать и говорить, но осуществить на практике невероятно сложно. Любая ошибка (а они неизбежны в новом деле) привлекает внимание не только оппонентов, но и нейтральной публики, для которой сегодняшнее зрелище важнее системных воззрений. К сожалению, времени, достаточного для достижения указанных результатов, у организаторов судебной реформы не оказалось.
7Пореформенная обстановка в России
Золотой XIX в. был в самом разгаре. По всему миру шагала вторая технологическая революция, плодами которой пользовалась и Российская империя. В стране появились свои ученые высокого уровня, и не только в математике, естественных науках и инженерии, но и, например, в юриспруденции. Материальная обеспеченность горожан заметно росла. Теперь не только дворяне, но и многие мещане были избавлены от необходимости тяжелым каждодневным трудом обеспечивать всего лишь собственное пропитание.
«Хороший рабочий, хороший слуга стал требовать большей платы вследствие своей редкости; это подняло плату вообще всех мастеровых, всей прислуги, ибо тут определить строго различие между хорошими и дурными было нельзя. Большая плата уничтожила в этом классе прежнюю бережливость и умеренность в пище и одежде, явилась небывалая роскошь; лакеи и горничные стали одеваться почти так же, как господа; горничные стали носить шелк и шерсть, шляпы с цветами, зонтики; обувь покупали такою же дорогою ценою, как и госпожи их»[677]. Чиновник средней руки мог позволить себе снять достойную квартиру, а то и нанять прислугу.
Люди, жившие за счет умственного труда, имели достаточно времени, чтобы задуматься о высоком, «о путях». Для либерально настроенной интеллигенции было очевидно, что самодержавие – непреодолимый тормоз развития страны. Опять же, влияние западноевропейских революционных идей также не стоит сбрасывать со счетов.
Мы, конечно, далеки от мысли, что революционные настроения возникают чаще всего от праздности. Они порождаются синдромом относительной депривации. Однако возможность значительную часть, а то и все свое время посвятить политической деятельности, созданию политических программ и структур, несомненно, порождает революционеров.
Что касается относительной депривации, в пореформенную Россию она вернулась с еще большей силой, резко контрастируя с оптимизмом и энтузиазмом периода подготовки реформ, которые оказались, как часто бывает в нашей стране, половинчатыми и незавершенными, что было неизбежно, поскольку они родились в противостоянии либералов и консерваторов.
В условиях самодержавия единственным источником легитимности для ответственной бюрократии служит поддержка императора. Именно ее и лишились либеральные бюрократы, готовившие реформы.
В 1862 г. на волне революционных брожений в Польше великий князь Константин Николаевич настоял на своем назначении наместником императора в крае. Он пытался погасить волнения многочисленными либеральными уступками[678], но не преуспел. Польское восстание 1863–1864 гг. было подавлено силой. Константину Николаевичу пришлось покинуть этот пост, и, хотя он был назначен главой Госсовета, его влияние на императора заметно снизилось. С возрастом отходила от дел и великая княгиня Елена Павловна.
Верх начинала брать «консервативная партия», что выражалось прежде всего в замене либеральных бюрократов на их представителей на ключевых постах в государстве. Были и перебежчики. Например, бывший константиновец Д. А. Толстой переметнулся к консерваторам, а затем и вовсе вслед за К. П. Победоносцевым стал лидером партии ретроградов. Заменив на посту министра образования идеолога константиновцев А. В. Головнина, он начал проводить курс, прямо противоположный либеральному. Консерватор П. А. Валуев, сменивший в апреле 1861 г. либерального бюрократа С. С. Ланского на посту министра внутренних дел, приложил немало усилий для торможения как крестьянской, так и земской реформ.
Свобода дорого обошлась крестьянам не только психологически, но и в том числе в прямом, финансовом смысле. Крестьянин обязан был немедленно уплатить помещику 20% выкупной суммы, а остальные 80% вносило государство. Крестьяне должны были погашать ее в течение 49 лет ежегодно равными выкупными платежами. Ежегодный платеж составлял 6% выкупной суммы. Таким образом, крестьяне суммарно уплачивали 294% выкупной ссуды, то есть в три раза больше, чем получили помещики. И крестьяне, и помещики по итогам реформы не стали богаче, чего не сказать о государстве, которое за счет выкупной операции получило доход.
Еще одно негативное явление, возникшее в процессе реализации реформы, – появление т. н. отрезков – части земель, составлявших в среднем около 20%, которые остались в собственности помещиков и не подлежали выкупу. Как писал М. Е. Салтыков-Щедрин, «когда только что пошли слухи о предстоящей крестьянской передряге… когда наступил срок для составления уставной грамоты, то он [помещик] без малейшего труда опутал будущих „соседушек“ со всех сторон. И себя, и крестьян разделил дорогою: по одну сторону дороги – его земля (пахотная), по другую – надельная; по одну сторону – его усадьба, по другую – крестьянский порядок. А сзади деревни – крестьянское поле, и кругом, куда ни взгляни, – господский лес… Словом сказать, так обставил дело, что мужичку курицы выпустить некуда»[679]. В результате крестьянам приходилось арендовать помещичью землю во что бы то ни стало на каких угодно условиях. Эти отрезки стали лакомым куском для помещиков и чистым разорением для крестьян.
Ликвидация отрезков стала одним из главных требований крестьян и сочувствовавшей им интеллигенции. Многочисленные попытки либералов ликвидировать эти отрезки к успеху не привели.
В общем, многие крестьяне и им сочувствующие восприняли реформу как обман со стороны, первые – помещиков, вторые – царя. «Знаю, на место сетей крепостных // Люди придумали много иных», – писал поэт Н. А. Некрасов. А неизвестный автор письма к Герцену[680] и вовсе допускал экстремистские призывы: «К топору зовите Русь!»
Неудивительно, что в описанной социально-политической обстановке нашлись те, кто за этот топор взялся. Точнее, за огнестрельное оружие и динамит.
На рубеже 1860–1870-х гг. возникло революционное народничество. По началу оно носило мирный просветительский характер. Весной 1874 г. возник ряд кружков. Их члены (более 60 тысяч человек, в основном студенты), верившие в революционность крестьянства, начали массовое хождение в народ. Революционеры-народники пытались пропагандировать среди крестьян идеи свержения самодержавия и установления народной власти. Однако крестьяне нередко радостно сдавали непонятных умников полиции. Начались полицейские репрессии. С 1873 по 1880 гг. было осуждено более 2,5 тысяч народников.
В 1876 г. возникла организация «Земля и воля», которая ставила цель подготовить народную социалистическую революцию. Но из-за разногласий в 1879 г. она поделилась на «Черный передел» (лидер Г. В. Плеханов), пропагандировавший ликвидацию помещичьего землевладения, и «Народную волю» (лидеры С. Л. Перовская, А. И. Желябов и др.), которая развязала террор против самодержавия. Они провели множество террористических актов против представителей царского режима. В ответ был развязан террор со стороны правительства. С 1879 по 1882 гг. было казнено 30 революционеров. Резко усилилась цензура печати, закрывались газеты и журналы, император ввел военные суды, менялись генерал-губернаторы. Полицейские чины на местах, по-своему понимавшие задачи по спасению Отечества от революционеров, чинили произвол и насилие. Мнение политически активных граждан в основном было направлено против Александра Николаевича.
Прославленная советскими историками Вера Засулич писала по поводу 25-летия царствования Александра II: «Срамной старик, дрожащий от страха и злости в Зимнем дворце, празднует 25-летие своего неистовствования. Он приглашает верноподданных радоваться, что мучительство его продолжается уже целую четверть века, что уже третье поколение истребляется во имя его, что немногие уцелевшие жертвы первых лет его тирании выйдут из Сибири, как декабристы, 70-летними стариками, успев встретиться там со своими внуками. Наивный Молох облизывает окровавленное рыло и отдувается, говоря нам: „Да, вот уже четверть века грызу вас и, пожалуй, еще столько же прогрызу“. В первые годы его царствования все с ужасом вспоминали о бесконечной 30-летней ночи, которую пережили при Николае, никак не воображая, что вступают в другую такую же ужасную бесконечность»[681].
Понятно, что основной целью террористов было уничтожение императора. Они верили, что это немедленно приведет к революции.
Поначалу в него стреляли революционеры-одиночки: Дмитрий Каракозов (4 апреля 1866 г.), Антон Березовский (25 мая 1867 г., Париж), Александр Соловьёв (2 апреля 1879 г.). Затем за дело взялась организация – «Народная воля». После двух неудачных попыток взорвать царский поезд (18 и 19 ноября 1879 г.) они 5 февраля 1880 г. организовали взрыв в Зимнем дворце в помещении под столовой, где должна была ужинать царская семья. Однако ужин был отложен, и царь не пострадал.
Царская семья и сам император, двор и общество в крупных городах постоянно жили в ожидании террористических актов, ситуация в стране выходила из-под контроля. Надо было что-то делать.
8Подготовка второго этапа реформ. Убийство императора
Основой второго этапа реформ Александра II должны были стать предложения, подготовленные министром внутренних дел графом М. Т. Лорис-Меликовым[682], которые впоследствии ряд исследователей стали называть Конституцией Лорис-Меликова. Однако речь шла о комплексе мер, включая подготовку законопроектов по изменению ситуации в стране. Михаил Тариелович был ярым сторонником самодержавия, ни о каком разделении властей и конституционной монархии и слышать не хотел. Интересно, что проект родился в период острой борьбы с терроризмом в империи. Так что первоначально вопросы о привлечении к власти более широких слоев населения даже не рассматривались. Эта идея возникла чуть позже.
12 февраля 1880 г. был издан Именной указ, данный Сенату. В нем говорилось, что его величество, «в твердом решении положить предел беспрерывно повторяющимся в последнее время покушениям дерзких злоумышленников поколебать в России государственный и общественный порядок», признал за благо «учредить в С.-Петербурге Верховную Распорядительную Комиссию по охранению государственного порядка и общественного спокойствия»[683]. Начальником этой комиссии был назначен временный Харьковский генерал-губернатор, граф М. Т. Лорис-Меликов, человек, близкий Александру II, известный военачальник и государственный деятель, не замеченный в мздоимстве, сторонник и проводник Великих реформ. Все власти, включая военных, должны были выполнять приказы М. Т. Лорис-Меликова, который обладал фактически диктаторскими полномочиями и имел задание, что называется, огнем и мечом истребить крамолу.
Однако Михаил Тариелович понимал, что одними репрессиями проблему не решить. На место одного казненного или сосланного в Сибирь революционера вставали десятки.
Так можно было далеко зайти. Поэтому прежде чем принимать кардинальные меры, решил, выражаясь современным языком, осуществить «глубокое социологическое исследование» российского общества. Полагаясь на опыт обсуждения крестьянской реформы, он посчитал необходимым ознакомиться с мнением, как мы сейчас сказали бы, экспертов и разослал сенатские инспекции по ключевым губерниям империи.
Из многочисленных писем, обращений, а также сведений, полученных от местных инспекторов, Михаил Тариелович сделал следующий вывод: «Новые порядки создали во многих отраслях управления новое положение для представителей власти, требовавшее других знаний, других приемов деятельности, иных способностей, чем прежде. Истина эта не была достаточно усвоена, и далеко не все органы власти заняли подлежащее им место». Они не оправдали возлагавшихся на них надежд, а потому вызвали в обществе «основательные разочарования» и увеличили число недовольных, уменьшив тем самым «устойчивость почвы под началами государственного порядка»[684].
Иначе говоря, главная проблема – в незавершенности реформ, прежде всего крестьянской и земской, поэтому необходим второй, завершающий этап преобразований.
Главным итогом работы Верховной распорядительной комиссии стало усиление борьбы с террором в империи, а также решение о подготовке второго этапа реформ. Для оптимизации деятельности органов власти комиссию ликвидировали 6 августа 1880 г. с передачей всех полномочий в Министерство внутренних дел. Одновременно было упразднено Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии с передачей ее функций в ведение МВД, где был образован департамент Государственной полиции. Министру также был подчинен Корпус жандармов. Министром был назначен М. Т. Лорис-Меликов.
Встав во главе этого суперведомства, наряду с наведением порядка в империи Михаил Тариелович значительное внимание уделил, скажем так, связям с общественностью. Для привлечения печати на свою сторону было созвано специальное совещание по делам печати, на которое пригласили редакторов всех ведущих газет и журналов. Были даже представлены предложения по законодательному регулированию печати, заметно ослаблявшие цензуру.
Лорис-Меликов предложил организовать две временные подготовительные комиссии наподобие создававшихся в 1858 г. Редакционных комиссий, которые должны были, опираясь на широкие круги общественности, наметить дальнейшие пути осуществления ранее начатых реформ, особенно земской. В обязанности комиссий входило составление законопроектов в тех пределах, кои будут им указаны высочайшею волею. В комиссии он предлагал включить не только чиновников, но и представителей науки и специалистов из губерний[685]. По сути, он предложил императору второй раз войти в одну и ту же реку, а именно: на основе гласности заручиться поддержкой общества, как это было в начале Великих реформ.
В начале рокового 1881 г., 28 января, был подготовлен доклад с изложением всех мероприятий для подготовки второго этапа реформ, который был одобрен Особым совещанием при участии цесаревича Александра, великого князя Константина Николаевича и всех министров.
Фактически речь шла об изменении политики государства: отказе от репрессий и привлечении разных представителей общества во власть. Конечно же, были и те, кто хорошо усвоил уроки предыдущих лет: все либеральные уступки приводят к большим неприятностям, таким как мятеж декабристов, польские восстания, возникновение революционного движения, и потому неистово противились этим планам. Представители партии ретроградов предлагали не просто свернуть реформы, но и в значительной степени повернуть историю вспять.
Сам император, к тому времени находившийся не в лучшей физической и морально-психической форме, тоже колебался и вместо решительных шагов проводил одно совещание за другим.
На 4 марта он назначил обсуждение с высшими сановниками проекта официального правительственного сообщения о подготовке соответствующего закона в рамках плана Лорис-Меликова.
Однако этого не произошло. 1 марта 1881 г. седьмое по счету покушение привело к убийству императора. Второй этап реформ был не то что не начат, но и не разработан.
Александр Николаевич Романов похоронен в Петропавловском соборе Петропавловской крепости.
9Сергей Иванович Зарудный
Безусловно, инициатором судебной реформы был император Александр II, но вряд ли бы она состоялась, не окажись в России достаточного количества людей, преданных праву и способных выступить в качестве архитекторов и проводников судебной реформы. Среди таковых выделяется Сергей Иванович Зарудный (1821–1887), подданный его величества, выбравшийся из бедноты и не имеющий юридического образования, овладевший знаниями о праве и искусстве управления, сделавший все возможное для необратимости судебной реформы.
Сергей Иванович Зарудный родился 17 марта 1821 г. в селе Колодязное Купянского уезда Харьковской губернии в обедневшей дворянской семье.
В 1830-е гг. семья перебирается в Харьков. Зарудный оканчивает гимназию и поступает в Харьковский императорский университет на физико-математический факультет, который успешно оканчивает в 1842 г.
Для занятия наукой и продолжения обучения Сергей перебирается в столицу, в недавно открытую Пулковскую обсерваторию.
Однако отсутствие возможностей, в основном материальных, подвигло Зарудного уйти из обсерватории и заняться бюрократической работой, применяя математическое образование в правоведении (кстати, тогда это называлось законоведением).
В 1843 г. Зарудный поступает на работу в Министерство юстиции Российской империи в качестве юрисконсульта, где систематизирует поступление бумаг, отвечает на письма, делая из них выписки и даже переписывая их. «Это была моя школа… Думаю, что никто, кроме меня, не изучал их… У меня осталось предположение, что все эти бумаги были просто брошены»[686].
Министерство юстиции с 1839 по 1860 гг. возглавлял граф В. Н. Панин, имевший репутацию реакционера и мизантропа. По воспоминаниям современников, в служебных отношениях с подчиненными он был «совершенным деспотом». Служба под началом В. Н. Панина для человека, желавшего быть сколько-нибудь независимым, была тяжела и невыносима[687].
Как писал А. Ф. Кони, «как раз в это время граф Блудов, стоявший во главе II отделения Собственной Е. И. В. канцелярии, решил заняться пересмотром нашего гражданского процесса и обратился к министру юстиции графу Панину, прося доставить отзывы о недостатках наших судопроизводственных правил со стороны председателей гражданских палат и губернских прокуроров. Все эти отзывы, машинально воспринимаемые и передаваемые по назначению начальствующими лицами, стали проходить чрез руки очень заинтересовавшегося ими Зарудного»[688]. Однако даже полумеры, предложенные в этом направлении Д. Н. Блудовым, показались В. Н. Панину «до крайности радикальными»[689].
Рассматривая отзывы чиновников и судей на отечественное судопроизводство, докладывая Блудову о результатах рассмотрения, Зарудный с головой погрузился в законоведение, стал читать литературу, изучать иностранное законодательство.
Убедившись в невозможности найти взаимопонимание с министром юстиции, в 1852 г. Д. Н. Блудов испросил у Николая I разрешение учредить при Втором отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии особый комитет по составлению проекта Устава гражданского судопроизводства. Сергей Иванович вошел в комитет и был назначен делопроизводителем (ответственным секретарем). Комитет рассматривал вышеназванные предложения и отзывы по отечественному гражданскому судопроизводству, возможность использования иностранного законодательства. Было подготовлено несколько докладов, но дальше дело не шло. Вместе с тем для самого Сергея Ивановича на тот момент польза от всей этой суеты была неочевидна, но Зарудный продолжал погружаться в материал и отчетливо понимал состояние дел в судах и судопроизводстве.
В 1856 г. Сергей Иванович, будучи уже опытным бюрократом, умеющим не только работать с бумагами, но и разбираться в сути дел и предлагать конкретные решения, назначается на весьма сложную и тяжелую, в том числе с моральной точки зрения, работу. После поражения в Крымской войне (1856), причин которого великое множество, была создана комиссия по расследованию злоупотреблений в тыловом обеспечении вооруженных сил продовольствием, оружием, боеприпасами и т. д. Возглавил эту комиссию князь В. И. Васильчиков, а делопроизводителем стал Зарудный. Сергей Иванович в этом качестве объехал большое количество городов и гарнизонов юга империи, общался с местными чиновниками и судьями. Комиссия выявила системные злоупотребления и воровство в армии. Наряду с наказанием виновных были представлены доклады об изменении ситуации. Добрые отношения Зарудного и Васильчикова продолжались до смерти князя (1878).
С восшествием на престол Александра II, казалось бы, тупиковая ситуация стала выправляться. В 1857 г. Зарудный назначается помощником статс-секретаря департамента гражданских и духовных дел Государственного совета. Сергей Иванович уже был известен в столичных кругах как организованный и разбирающийся в дебрях законодательства человек. Главной задачей в тот момент было разобраться и сделать предложения по судоустройству и судопроизводству.
Идеи упоминавшегося нами графа Блудова, госсекретаря, а также будущего председателя комиссий для составления проектов судебных уставов Владимира Петровича Буткова и Сергея Ивановича Зарудного совпали. Можно сказать, что с этого момента правовая работа по судебной реформе началась.
В 1857 г. Зарудный становится помощником госсекретаря Буткова и занимается подготовкой судебной реформы.
В 1858 г. госсекретарь отправляет Сергея Ивановича в командировку в Европу для ознакомления с работой судов. Зарудный представил многочисленные отчеты, которые использовались при подготовке законодательных актов. После ряда публичных выступлений Зарудный подвергся нападкам как юристов, так и любителей старины глубокой. Аргументы и простые, и известные: не юрист, либерал, насмотрелся там (Франция, Италия и др.). Однако ни в Госсовете, ни в Собственной Его Императорского Величества канцелярии это откликов не нашло[690].
Между тем консервативная партия отнюдь не дремала. Ее главный, так сказать, агент в правительстве В. Н. Панин всеми силами тормозил работу над судебной реформой, и на рубеже 1860-х гг. она практически застопорилась. Впрочем, после смерти Я. И. Ростовцева на графа Панина было возложено председательство в Редакционных комиссиях по крестьянскому делу с освобождением его от управления министерством юстиции[691]. Панин переключился на торможение крестьянской реформы, правда, как мы знаем, не очень в этом преуспел. Зато судебная реформа оказалась наиболее радикальной среди всех Великих реформ.
Зарудный активно участвовал в подготовке доклада о состоянии дел в судах и проектах уставов гражданского и уголовного судопроизводства. Подготовленный в 1861 г. доклад Буткова был представлен императору. Доклад готовился при активном участии Блудова и Зарудного. Документ содержал программу пошагового реформирования судов. Государственный совет утвердил доклад 23 октября 1861 г.
После названного доклада руководство преобразованиями окончательно перешло к В. П. Буткову и С. И. Зарудному. Сергей Иванович предложил привлечь молодых, но уже опытных правоведов, что само по себе было удивительно, поскольку ранее этим всегда занимались представители власти.
В 1859 г. Зарудный подключается к подготовке актов, посвященных крестьянской и другим реформам. Он входит в Комиссию о губернских и уездных учреждениях, участвует в редакционных комиссиях, а также заседаниях Госсовета, посвященных крестьянской реформе.
Судебная и крестьянская реформы были неразрывно связаны. Как отмечал Сергей Иванович: «При крепостном праве, в сущности, не было надобности в справедливом суде. Настоящими судьями были тогда только помещики… Они были судьями народа; они же были и исполнителями своих решений»[692].
Как мы уже указывали в § 5 настоящей главы, первоначально император утвердил Основные положения судебной реформы, на базе которых были подготовлены и утверждены законодательные акты, регламентирующие новое судоустройство и судопроизводство. Практически на всех официальных и неофициальных обсуждениях Зарудный был вместе с министром юстиции Замятниным одним из главных проводников в жизнь идей и принципов судебной реформы.
20 ноября 1864 г. император утвердил Учреждение судебных установлений.
Сергей Иванович был полон сил и энергии, ему было чуть больше 40 лет, но он, конечно же, был сильно измотан и морально, и физически.
Каждый год 20 ноября Сергей Иванович собирал друзей, причастных к судебной реформе. А. Ф. Кони с грустной иронией писал: «Но годы шли, кружок друзей и его лично, и судебных уставов вообще редел, менялись люди и взгляды»[693].
После удаления с поста министра юстиции Д. Н. Замятнина, державшего на себе основной удар за реформу, его друг и соратник Сергей Иванович также сдавал свои позиции, и 1 января 1869 г. Зарудного формально повысили, сделав сенатором, но уход из Госсовета означал прекращение активного влияния на подготовку законов. Ему оставалось только заниматься несвойственными и не очень динамичными делами Сената: писать замечания на те или иные проекты и судебные дела. Отдушиной его кипучей натуре была творческая деятельность. Он написал много работ по гражданскому праву, о судах и сделал много переводов.
Наряду с многочисленными проектами, докладами и записками Зарудный публикует статьи и книги. Назовем лишь некоторые: основные труды по вопросам судебной реформы – «Об отделении вопросов факта от вопросов права» (1859), «Судебные уставы с изложением рассуждений, на коих они основаны» (ч. 1–5, 1866); по гражданскому праву следует выделить «Об исследовании системы русских гражданских законов» (1859), «Охранительные законы частного гражданского права» (1859), «Гражданское уложение Итальянского королевства и русские торговые законы» (1870), «О необходимости полного издания гражданских законов 1857 г. и согласования их со всеми последующими узаконениями» (1873), «Письма опытного чиновника 40-х гг. младшему собрату, поступающему на службу» (опубликовано после смерти, в 1899 г.).
Сергей Иванович Зарудный умер в 66-летнем возрасте 18 декабря 1887 г. в железнодорожном вагоне недалеко от Ниццы, куда ехал на лечение. Там он и похоронен.
10Дмитрий Николаевич Набоков
По семейным преданиям, начало роду Набоковых положил обрусевший еще в XVI в. татарский князь Набок Мурза[694]. В этой старинной прославленной дворянской семье, состоявшей в родственных отношениях с Аксаковыми, Шишковыми, Пущиными и Данзасами, 19 июня 1827 г. в Пскове родился сын Дмитрий Набоков. Это был второй из 13 детей Николая Александровича и Анны Александровны, в девичестве Назимовой.
Николай Набоков служил морским офицером, ходил и во внутренних водах, и в заграничные гавани. Произведенный в 1817 г. в лейтенанты флота, он участвовал в исследовании Новой Земли, и одну речку даже назвали там его именем. 14 февраля 1823 г. Николай Александрович вышел в отставку «по домашним обстоятельствам» с правом ношения мундира.
Двоюродный брат Анны Александровны, Гавриил Петрович Назимов, был дружен с А. С. Пушкиным, который после декабристского мятежа часто приезжал в Псков из Михайловского, чтобы узнать о судьбе арестованных друзей. Жена Ивана, старшего брата Николая Александровича, была сестрой декабристов Ивана и Михаила Пущиных. В декабре 1826 г., уезжая из Псковской губернии и прощаясь с Набоковыми, поэт оставил им для пересылки в Сибирь свое знаменитое послание к Пущину: «Мой первый друг, мой друг бесценный!»[695]
Дмитрий Набоков окончил Императорское училище правоведения. Учился вместе с К. П. Победоносцевым; как во время учебы, так и после они поддерживали отношения, однако во время правления Александра III именно Победоносцев добился смещения Набокова с поста министра юстиции.
После обучения 1 мая 1845 г. получил назначение в Сенат младшим помощником секретаря Второго (законодательного) отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Через год Набоков перевелся губернским стряпчим по казенным делам в Симбирскую губернию, где тогда работал его отец. Благодаря своим знаниям и большой работоспособности Дмитрий уже 26 октября 1848 г. был назначен товарищем председателя Симбирской палаты гражданского суда, успешно завершил давно лежавшие без движения старые судебные дела, за что получил поощрение от губернатора.
В августе 1850 г. Набоков вернулся в Санкт-Петербург, где благодаря своему великолепному знанию юриспруденции, прежде всего гражданского права, а также коммуникабельности быстро продвигался по службе. Министр юстиции граф В. Н. Панин взял способного молодого человека в аппарат министерства на должность чиновника для особых поручений. Затем Дмитрий Николаевич непродолжительное время служил товарищем председателя Санкт-Петербургской палаты гражданского суда, а в 1851 г. был назначен редактором Третьего (гражданского) отделения департамента Министерства юстиции и затем – начальником законодательного отделения.
В 1853 г. Набоков перешел в комиссариатский департамент Морского министерства на должность вице-директора и был принят в команду константиновцев.
Как мы уже говорили, Константин Николаевич со своими коллегами активно готовил Великую реформу. Работа Набокова в министерстве была довольно далека от юриспруденции, тем не менее он продолжал внимательно следить за законодательством и был в курсе всех дел судебного ведомства, и в меру сил участвовал в подготовке проектов Великой реформы.
В феврале 1861 г. он, к тому времени уже действительный статский советник, возглавил один из департаментов Морского министерства.
Подлинный и стремительный взлет карьеры Дмитрия Николаевича начался в 1862 г. Великий князь Константин Николаевич, назначенный наместником Царства Польского, взял его с собой в Варшаву. Тогда же Набоков был пожалован в гофмейстеры двора его величества[696].
В 1864 г. Дмитрий Николаевич стал сенатором, присутствующим в Первом отделении третьего департамента Правительствующего сената, а с 1866 г. был пожалован статс-секретарем и до 1867 г. присутствовал в только что образованном в соответствии с Судебными уставами гражданском кассационном департаменте Сената. Таким образом, ему пришлось участвовать в первых шагах практического осуществления судебного преобразования.
Однако длилось это недолго. В 1867 г. благодаря протекции великого князя Константина Николаевича он был назначен главноуправляющим Собственной Его Императорского Величества канцелярии по делам Царства Польского. В этой должности он пребывал девять лет, много и деятельно занимаясь вопросами гражданского преобразования в Польше и введением судебной реформы на русских началах. Знаменитый российский юрист, государственный и общественный деятель А. Ф. Кони так характеризовал деятельность Д. Н. Набокова: «Быть многолетним сотрудником великого князя, чей образ давно пора вызвать к свету во всей нравственной красоте его служения богу родины, значило быть сопричастником тех возвышенных мыслей и глубокой веры в душевные силы русского народа, которыми были проникнуты великодушные начинания Царя-Освободителя. Таким сотрудником-сопричастником и был Набоков»[697].
В 1876 г. Дмитрий Николаевич был назначен членом Государственного совета и произведен в действительные тайные советники. Он всегда был истинным приверженцем судебных преобразований в России и одним из лучших знатоков Судебных уставов. По свидетельству журналиста С. Ф. Либровича, о Набокове говорили, что «это не человек, а ходячий свод законов». Однако он не столько признавал букву закона, сколько его дух и внутренний смысл[698].
30 мая 1878 г. Д. Н. Набоков занял пост министра юстиции и генерал-прокурора.
Некоторые его недоброжелатели злословили по этому поводу, говоря, что он получил портфель министра «по протекции Веры Засулич». Это был намек на причины освобождения предыдущего министра юстиции графа Палена[699]. Речь идет об известном деле Веры Засулич, которая 5 февраля 1878 г. выстрелила в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, отдавшего приказ о порке политического заключенного народника А. С. Боголюбова за то, что тот не снял перед ним шапку (приказ Трепова был вопиющим нарушением закона о запрете телесных наказаний от 17 апреля 1863 г.). Засулич была немедленно арестована. По закону за подобные преступления полагалось от 15 до 20 лет тюремного заключения. Однако суд присяжных 12 апреля 1878 г. полностью оправдал Засулич, что было восторженно встречено в обществе. На оправдательный вердикт присяжных повлияла и позиция председателя суда Анатолия Фёдоровича Кони и защитника Петра Акимовича Александрова.
Между тем с начала Судебной реформы прошло уже 15 лет, вдохновители и организаторы Великих реформ давно покинули правительство, и на долю Дмитрия Николаевича выпали арьергардные бои по защите завоеваний судебной реформы.
«…Судебные учреждения наши стали совсем не те, что ожидалось от них при введении Уставов. Кое-что в них быстро обветшало, а иное приняло совсем нежеланные формы. Рутина понемногу стала усаживаться на место живого дела, и образ судебного деятеля начал мало-помалу затемняться образом судейского чиновника»[700], – писал А. Ф. Кони.
Период службы Дмитрия Николаевича в качестве министра юстиции совпал с резким нарастанием активности экстремистских элементов. 4 августа 1878 г. был убит шеф жандармов Н. В. Мезенцев; 2 апреля 1879 г. было совершено покушение на жизнь императора; 12 февраля 1880 г. прогремел взрыв в Зимнем дворце. В ответ власти наращивали репрессии. 9 августа 1878 г. был принят закон «О временном подчинении дел о государственных преступлениях и о некоторых преступлениях против должностных лиц ведению военного суда, установленному для военного времени».
Конечно, министр юстиции и генерал-прокурор Набоков не мог остаться в стороне от этой войны власти с экстремистами.
Он поддерживал обвинение против отставного коллежского секретаря А. К. Соловьёва, покушавшегося на императора 2 апреля 1879 г. Процесс закончился вынесением смертного приговора, который был приведен в исполнение.
Он также активно участвовал в подготовке и проведении суда над участниками цареубийства, оказывая давление на председателя Особого присутствия Э. Я. Фукса. Назначенный им для поддержания обвинения прокурор Н. В. Муравьёв впоследствии стал министром юстиции.
Дмитрий Николаевич выступал против широко распространившейся тогда идеи принятия конституции как единственного средства против революционного движения, поскольку считал, что это будет уступкой преступным элементам, которые стремятся не к торжеству закона, а к анархии. Тем не менее он горячо поддерживал план Лорис-Меликова по возможно более широкому привлечению общественности к обсуждению насущных проблем государства.
В 1881 г. императором стал Александр III. Несмотря на активное участие в жестком столкновении с противниками продолжения реформ во главе с К. П. Победоносцевым по вопросу принятия плана Лорис-Меликова, Набоков смог сохранить пост министра юстиции еще на четыре года, кстати сказать, тогда при поддержке того же Победоносцева. Началось время контрреформ, все достижения судебной реформы постепенно сводились на нет. Дмитрий Николаевич как мог сопротивлялся этому процессу.
Например, демократические преобразования столкнулись с финансовыми затруднениями. Многие присяжные заседатели, будучи отнюдь не состоятельными людьми, зачастую, приехав в город на процесс, быстро проедали свои последние крохи, нанимались чистить дворы, возить дрова или осуществлять прочую черновую работу, а то и просить подаяние. Были даже случаи, когда крестьяне присяжные заседатели закладывали свою носильную одежду, чтобы пропитаться. Попытки ввести вознаграждение для крестьян за работу присяжными заседателями встретили решительный отпор. Понятно, что таким, с позволения сказать, присяжным нелегко было противостоять разного рода соблазнам. Так что говорить об их беспристрастности было трудно.
Да и разобраться в сложных делах крестьянам было трудно. Этим пользовались нечистоплотные судейские чиновники, «услужливо забывавшие» включать в списки присяжных состоятельных граждан, зато включавшие в эти списки практически всех крестьян поголовно.
Кроме того, обе стороны процесса могли без объяснения причин просто вычеркнуть по шесть человек из списка 30 присяжных. Таким образом, состав коллегии присяжных заседателей образовывался искусственно с устранением из него полезных сил и введением в него преобладания «бессознательного элемента»[701]. Этот факт давал повод противникам реформ говорить о неэффективности суда присяжных и предлагать отменить его.
Поэтому в 1883 г. Дмитрий Николаевич внес в Государственный совет проект о предоставлении внесенным в общие списки присяжных право требовать своего из них исключения по мотивам отсутствия средств к пропитанию во время сессии. Это предложение было принято уже после отставки Набокова с поста министра юстиции. Тем не менее 12 июня 1884 г. был принят закон, по которому число отводимых присяжных было ограничено шестью, по трое для каждой стороны. Считается, что этот закон на время прекратил натиск на суд присяжных со стороны реакционеров.
Кроме того, нередки были случаи недобросовестного исполнения своих обязанностей и судьями. Этому способствовала как низкая квалификация некоторых из них, так и привходящие жизненные обстоятельства, например их долги, нарушение судьями общепринятых норм морали, корыстный интерес в исходе того или иного дела. Поэтому 20 мая 1885 г. Набоковым был внесен закон, позволявший отстранять от должности судей по перечисленным выше основаниям. Некоторые увидели в этом покушение на принцип несменяемости судей, однако на самом деле это была своеобразная прививка против все усиливавшихся в то время попыток отменить принцип несменяемости судей вообще и поставить их в полную зависимость от административной машины. Этим компромиссом «было куплено сохранение начала несменяемости в его точно определенном очертании»[702].
Современники, оценивая деятельность Дмитрия Николаевича по сохранению достижений судебной реформы на посту министра юстиции и генерал-прокурора, отмечали, что «он действовал как капитан корабля во время сильной бури – выбросил за борт часть груза, чтобы спасти остальное»[703].
С 1882 г. Набоков председательствовал в Особом комитете для составления проекта Гражданского уложения, а в 1884 г. совместно с Э. В. Фришем, тогда главноуправляющим кодификационным отделом при Государственном совете, руководил работой Комитета по пересмотру действующих уголовных законов и разработке нового Уголовного уложения. Однако сколько-нибудь заметного продвижения на пути развития материального законодательства добиться не удалось, а усовершенствование одной только процедуры отправления правосудия не могло решить всех назревших проблем.
Рано или поздно константиновское прошлое и упорное сопротивление контрреформам ретроградов не могли не сказаться на карьере Набокова. 6 ноября 1885 г. Дмитрий Николаевич был освобожден от должности министра юстиции. Александр III предложил ему на выбор либо графский титул, либо денежное вознаграждение. Набоков выбрал второе. После отставки он сохранил пост статс-секретаря императора, а также оставался членом Государственного совета и сенатором. Его заслуги были отмечены многими наградами Российской империи, в том числе орденом Св. Андрея Первозванного.
Годы и многочисленные недуги взяли свое, и 15 марта 1904 г. Дмитрий Николаевич Набоков скончался. Похоронен на Никольском кладбище Свято-Троицкой Александро-Невской лавры г. Санкт-Петербурга[704].
Своеобразной эпитафией непростой службе Д. Н. Набокова по праву могут служить слова Анатолия Фёдоровича Кони: «Что же, однако, сделал Набоков? – спросят нас, быть может. – Где следы его созидательной работы, где его победы и завоевания в области судебного устройства? – На это можно ответить указанием, что не только в военном деле, но и в гражданской, мирной с виду, деятельности бывают времена, когда нечего думать о завоеваниях и покорениях. Если ожесточенный неприятель силен числом, разнородным оружием и средствами разрушения, то приходится иногда переживать долгую и трудную осаду, замыкаясь в тесные окопы, сплотившись около цитадели и не растрачивая сил на бесполезные и даже пагубные для осажденных вылазки. Такую осаду пришлось выдержать Набокову за время его министерства, и, уходя со своего поста, он имел право сказать, что отсиживался стойко и с терпеливым достоинством, не пожертвовав ничем существенным, оберегая честь и спокойствие воинства, во главе которого он был поставлен. Будущий историк русского судебного дела увидит яснее, чем современники, как трудна была задача, выпавшая на долю третьего „министра по Судебным уставам“, сколько тяжелых нравственных испытаний должен он был пережить – и воздаст ему справедливое»[705].
Роль Дмитрия Николаевича Набокова как соучастника судебной реформы, охранителя правовых норм в социальном пространстве страны трудно переоценить. Говоря о Дмитрии Николаевиче, нельзя не вспомнить и о его сыне Владимире Дмитриевиче Набокове, тоже блестящем юристе и политике рубежа XIX–XX вв., а также внуке Владимире Владимировиче Набокове, великом русском и американском писателе.
11Заключение к главе 3
Правление императора Александра II Николаевича довольно трудно представить в каком-то одном свете.
Современная история освещает в основном реформаторскую деятельность государя. Кроме крестьянской, земской, городской и судебной реформ, о которых мы рассказали, были осуществлены:
– реформа образования, когда было разрешено создание частных учебных заведений, созданы классические гимназии и реальные училища, а также средние и высшие учебные заведения для женщин, университетам предоставлена автономия (лидер реформы – А. В. Головнин, министр народного просвещения в период 1861–1866 гг.);
– военная реформа, заключавшаяся во введении всесословной воинской повинности и перевооружении армии (лидер реформы – военный министр Д. А. Милютин в период 1861–1981 гг.);
– финансовая реформа 1860–1864 гг., заключавшаяся в учреждении Государственного банка, передаче всех полномочий по распоряжению бюджетом в Министерство финансов, отмене откупов на косвенные налоги, замене подушной подати с мещан на налог на недвижимость, создании счетных палат во всех губерниях для контроля расходования бюджетных средств (идеолог – государственный контролер В. А. Татаринов, лидер – министр финансов М. Х. Рейтерн в период 1862–1878 гг.).
Все эти реформы были спроектированы силами либеральной части ответственной бюрократии в условиях постоянной борьбы с консервативной партией, которая впоследствии занималась их реализацией, и потому они получились весьма половинчатыми.
Тем не менее крестьяне стали полноправными подданными, суд – независимым, а судопроизводство перестало быть инквизиционным и стало состязательным: решение выносилось не только на основании бумаг, но прежде всего на основе выступления сторон – обвинения и защиты.
Политически активная часть общества рукоплескала реформам, а, казалось бы, главный бенефициар – крестьяне – восприняли их «спокойно, хладнокровно, как принимается массою всякая мера, исходящая сверху и не касающаяся ближайших интересов – Бога и хлеба. Интеллигенция по недостатку внимания, изучения умоначертания низшего класса изумлялась этому равнодушию, приписывала его или великим качествам народа, или его недопониманию, кипятилась своим собственным жаром, подзадоривая себя опьяняющим словом „свобода“; а мужичок оставался спокойным, не обращая внимания на происходившее около него беснование… Простого человека свободою опьянить нельзя, ему надобно показать осязательно, что выгоднее, но этого вдруг показать было нельзя… Скажите простому человеку: „Ты свободен“, и он станет в тупик; что он будет такой же, как его барин, – это он поймет, но сейчас спросит: „А имение-то как же? Пополам или все мне?„…ему нет дела до барина… ему нужно только обеспечить себя насчет ближайших земельных отношений“[706].
Крестьяне были уверены, что хороший царь дал им и свободу, и землю, а плохие помещики их обманули.
Резко выросло количество крестьянских волнений. Но, выступая перед крестьянскими старостами спустя полгода после подписания Манифеста об освобождении, Александр II заявил без обиняков: „Ко мне доходят слухи, что вы ожидаете другой воли. Никакой другой воли не будет, как та, которую я вам дал“[707].
А тут еще Польское восстание 1863–1864 гг. в очередной раз обнаружило, что чем больше делаешь либеральных уступок, тем выше требования подданных, которые быстро доходят до невозможных, с точки зрения власти, конечно.
Либеральная часть ответственной бюрократии вышла из фавора и в основном была заменена консерваторами, которые не то чтобы пытались отменить реформы, но всячески тормозили и извращали.
Обида за крестьян, да и демократические веяния среди образованного населения вызвали к жизни революционные настроения и организации, которые развязали террор против аристократии и самого царя. В ответ последовали репрессии.
Потому советская история упирала на реакционную сущность правления Александра II, называя его душителем свободы и преследователем прогрессивных деятелей. И это имело свои основания, если судить по тому, что писали о правлении Александра Николаевича в 70-е гг. мыслители и деятели культуры XIX в., которых в основном и изучали в советской школе.
Понимая, что в условиях нарастающего террора со стороны революционеров ситуация в стране вот-вот может выйти из-под контроля, император и консервативная партия, доминировавшая в правительстве, решили пойти на крайние меры, создав репрессивную структуру с диктаторским полномочиями.
Однако Главный начальник этой самой Верховной Распорядительной комиссии М. Т. Лорис-Меликов понимал, что ликвидировать крамолу, не подорвав ее поддержку со стороны общества, невозможно никаким закручиванием гаек. Поэтому он предложил вместо усиления репрессий осуществить масштабную, как сейчас говорят, пиар-кампанию с целью перетягивания на свою сторону лидеров общественного мнения. Но не успел из-за гибели царя.
Однако был и третий аспект правления Александра II, а именно: осуществление неизбывной миссии мегамашины Российской империи – территориальной экспансии.
При Александре Николаевиче империя достигла максимальных размеров своей территории.
Наконец была завершена продолжительная (1817–1864) Кавказская война, окончившаяся покорением Дагестана, Чечни и Черкесии, а также присоединением Карсской области в Закавказье, включая Батуми. По договору с Китаем (1857) к России отошел весь левый берег Амура, а пекинский договор (1860) предоставил России и часть правого берега между р. Уссури, Кореей и морем. Наиболее крупные территориальные приобретения были сделаны в Средней Азии: в 1865–1881 гг. в состав России вошла большая часть Туркестана. Правда, в 1867 г. пришлось продать Аляску[708]. В 1875 г. Япония уступила не принадлежавшую еще России часть Сахалина взамен Курильских островов. Уступка на 20 лет обеспечила нейтралитет США и Японской империи по отношению к действиям России на Дальнем Востоке и дала возможность освободить необходимые силы для закрепления более пригодных для проживания территорий.
Главной гордостью Александра Николаевича стала очередная Русско-турецкая война 1877–1878 гг., которая, как водится, не дала никакого территориального приращения, но зато принесла освобождение балканским народам (Румыния, Сербия, Черногория и фактически Болгария) от османского ига.
Однако на фоне сплошных побед случались и отдельные неудачи. В частности, грандиозный скандал в благородном императорском семействе.
22 мая 1880 г. умерла супруга Александра II императрица Мария Александровна, с которой он нажил восемь детей. Едва дождавшись окончания 40-дневного траура, завершавшегося 30 июня, Александр Николаевич уже 6 июля повенчался со своей многолетней любовницей Екатериной Михайловной Долгоруковой, от которой имел в тот момент трех детей. Изданным 5 декабря 1880 г. Именным указом император пожаловал ей титул „светлейшей княгини Юрьевской“. Чувствуя, что ходит под Богом, Александр Николаевич стремился обеспечить будущее Екатерины и ее детей и с этой целью вознамерился ее короновать[709]. Цесаревич Александр Александрович (и не только он) называл это намерение позором для династии Романовых.
Пошли разговоры на тему, старший сын какой из коронованных жен императора наследует престол. При этом ссылались на прецедент Елизаветы Петровны, дочери Петра I, которая стала императрицей, хотя была рождена до коронации Екатерины I, т. е. в морганатическом браке, как и дети Екатерины Михайловны.
Нет никаких доказательств, что Александр II на самом деле лелеял коварные планы лишить Александра Александровича престолонаследия, но и одних разговоров было достаточно, чтобы цесаревич напрягся. Между ним и отцом пролегла тень взаимного непонимания и недоверия. К тому же Александр Александрович попал под влияние обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева, ставшего к тому времени ярым противником Великих реформ.
Александр III не только отменил второй этап реформ, но и сделал все, чтобы дискредитировать судебную и земскую реформы.
Заседание Комитета министров, посвященное обсуждению правительственного сообщения о подготовке закона, приводящего в исполнение предложения о привлечении общественных представителей к законосовещательной деятельности, все-таки состоялось, хотя не 4-го, как планировалось, а 8 марта. Государь предложил министру внутренних дел М. Т. Лорис-Меликову зачитать текст доклада, записанный в журнале Особого совещания и одобренный 17 февраля 1881 г. покойным императором.
Среди прочего в докладе содержалась фраза, что принятые министром внутренних дел меры «оказали и оказывают благотворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного»[710]. Через неделю после убийства Александра II террористами это утверждение выглядело, мягко говоря, чудовищным преувеличением. Напомним, что текст был составлен до гибели императора. «В этом месте государь прервал чтение словами: „Кажется, мы сильно заблуждались“»[711], – писал в своем дневнике участник заседания госсекретарь Егор Абрамович Перетц.
Специально приглашенный ветхий (86 лет) сенатор С. Г. Строганов заявил, что «путь этот (реализация предложений Лорис-Меликова. – Прим. авт.) ведет прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России…»[712]. Выступившие участники заседания П. А. Валуев, Д. А. Милютин, А. А. Абаза поддержали доклад Лорис-Меликова, подчеркивая, что о конституции речь не идет. Затем слово взял Победоносцев; он убеждал, что обсуждаемые меры непременно приведут к подрыву самодержавия. По словам Д. А. Милютина, «это было уже не одно опровержение предложенных ныне мер, а прямое огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступною ошибкой!»[713]
На самом деле Строганов, Победоносцев и иже с ними оклеветали Михаила Тариеловича, который был ярым монархистом, охранителем самодержавия и упорно высказывался против выдвигавшихся предложений о создании народного представительства в форме западного парламента, или древнерусского веча, или Земского собора. «По глубокому моему убеждению, никакое преобразование, в смысле этих предположений, не только не было бы ныне полезно, но, по совершенной своей несовременности, вредно. Народ о них не думает и не понял бы их»[714]. Сам Александр II не раз публично высказывался, что «не только не имеет намерения дать России конституцию, но и впредь, пока жив, не сделает этой ошибки»[715].
Большинство участников заседания[716] поддержали предложения Лорис-Меликова, но Александр III уже принял решение. Наложив на доклад министра внутренних дел клеймо «первый шаг к конституции», он издал манифест о незыблемости самодержавия, написанный Победоносцевым.
Правительство Александра II практически в полном составе ушло в отставку. Их возмущение можно было бы выразить словами: «Чего ради мы тут заседаем, спорим, голосуем, а император, даже не сообщив нам, принимает прямо противоположное решение?» Им очень ясно дали понять, что вся политическая власть сосредоточена исключительно в руках самодержца.
Начиналось время, которое в советской историографии называют эпохой контрреформ. Все гайки кипящего котла общественного недовольства были наглухо завинчены. Рвануло через 36 лет.
Светлейшая княгиня Екатерина Михайловна Юрьевская (Долгорукова) пережила не только Александра II, но и Александра III, Николая II, а также события 1917 г. и скончалась в начале 1922 г. во Франции.