Впрочем, торговля в Джунгарском ханстве носила преимущественно меновой характер, и ей занимались представители всех сословий. В рапорте вахмистра С. Соболева, побывавшего в Джунгарии в 1745 г. под видом купца, говорится, что первый же ойратский нойон, встретивший его в качестве «командующего караула» на территории ханства, предложил ему «товарами с ним меняться»[160]. И. С. Унковский упоминает, что даже в ставке джунгарского хунтайджи ойраты выменивали русские товары на «лошадей, баранов и овчинки»[161]. Аналогичным образом, активно велась джунгарская торговля и через Ташкент. Вятский купец Ш. Арасланов, побывавший в городе в 1741–1742 гг., сообщает, что ойраты покупали здесь фрукты и ягоды, меха и хлопчатобумажные ткани, у русских — красные кожи и т. п., предлагая взамен баранов, быков, коров и лошадей[162].
Наряду с торговлей у ойратов применялся также договор найма или аренды: И. С. Унковский сообщает, что к нему «приводили продавать и в наем верблюдов и лошадей»[163].
Договор займа, по-видимому, был одним из наиболее распространенных и вместе с тем проблематичных на предмет исполнения: русские дипломаты и торговцы не раз упоминают о необходимости приезжать во владения джунгарских хунтайджи для взыскания долгов (в частности, И. С. Унковский в 1722–1723 гг., И. К. Резвых в 1738–1745 гг. и А. Плотников в 1752 г.). Хунтайджи стремились привлекать иностранных торговцев в свои владения, в том числе и в упомянутые вассальные государства, поэтому в ряде случаев им приходилось достаточно активно вмешиваться даже в договорные отношения, чего прежде не практиковали властители «степных империй». Так, русские торговцы нередко страдали от недобросовестности своих центральноазиатских должников и часто вынуждены были надолго приезжать в регион, чтобы взыскать эти долги. Например, симбирский житель Илья Кондратьевич Резвых в 1738–1745 гг. и тобольский дворянин Алексей Плотников в 1752 г. приезжали в Восточный Туркестан для сбора долгов с местных контрагентов; оба упоминают, что представители «зенгорских» властей оказывали им всяческое содействие[164]. Это дает основание считать, что долговые обязательства и гарантии их исполнения не были четко урегулированы, что и объясняло необходимость вмешательства монарха и дачи им императивных указаний в рамках, в общем-то, частноправовых отношений.
Налоги, сборы и повинности.Система налогов в Джунгарском ханстве была достаточно четко регламентированной, включая налоги в пользу как ханской казны, так и местных феодалов. Как писал И. С. Унковский, в пользу хунтайджи регулярно следовало отдавать «добрых» лошадей и скот для войск[165]. По сообщению сержанта Подзорова, ойраты в 1740-е годы в качестве налога отдавали своим феодалам десятую часть скота[166]. По такой же ставке взималась и торговая пошлина: И. Д. Чередов писал, что за приобретенные им в Джунгарии товары он был вынужден заплатить «десятую пошлину» (т. е. 10 % от стоимости) в пользу хунтайджи[167].
Развитие производства влекло появление новых повинностей. И. С. Унковский сообщает, что на обратном пути одна ойратка жаловалась его жене, что каждый год требуют отправить в ханскую ставку 300 женщин, чтобы шить поддоспешные одеяния («к латам каюки и платье»)[168].
Налоги и повинности в Джунгарском ханстве распространялись не только на ойратов, но и на население вассальных государств. При этом ойратские хунтайджи в полной мере учитывали специфику хозяйственной деятельности подвластных им регионов, соответственно, налоги и повинности с них взимались различные. Так, согласно майору Леонтию Дмитриевичу Угримову, побывавшему в Джунгарии в 1732 г., города Восточного Туркестана должны были платить ойратам дань золотом (700 лан в год) и тканями («хамы», «басмы» и «зендени»)[169]. Однако все больший рост налогов привел к обеднению и сокращению населения, так что некоторые города (в частности, Куча) платили лишь небольшую дань медью[170]. Вахмистр, князь И. В. Ураков, сообщает, что в 1744 г. казахи Старшего жуза платили хунтайджи Галдан-Цэрену «пороху ручного и свинцу», а также «был побор пансырями». Последний вид сбора был, по-видимому, чрезвычайным, поскольку впоследствии один из казахских предводителей обратился к хунтайджи, говоря, что «такой налог ни у дедов, ни у отцов не бывало»[171].
В XVII в. сборы для снабжения дипломатов в Джунгарии, очевидно, были так же слабо развиты, как и в Северо-Восточной Монголии, включая даже их период пребывания при дворе хунтайджи. Например, посольству Василия Бубенного к джунгарскому Сенге-хунтайджи в 1666 г. После переговоров, в ожидании его решения, послы получали «корма» вдвое меньше, так что, приходилось его докупать за свой счет[172]. Служилый бухарец С. Аблин, ездивший в Монголию и Китай для ведения переговоров о торговле, сообщал, что ойратский Аблай-тайджи «корм де им… давал небольшой» не с намерением причинить «тесноту и обиду», а потому что недавно подвергся вражескому набегу и разорению[173]. Несколько больше повезло посольству Ф.И Байкова: в течение короткого отрезка пути в Китай, когда русских послов отправился провожать сам Аблай-тайджи (который, как выяснилось, не только решил выказать им уважение, но и совершить деловую поездку по собственным владениям), дипломаты имели возможность получать все необходимое от подданных ойратского князя[174].
Впрочем, и в XVIII в. в Джунгарском ханстве не было развитой системы почтовых станций, поэтому русских дипломатов снабжали охраной, верховыми вьючными животными, а также припасами те ойратские феодалы, через владения которых они проезжали, а контролировали количество предоставляемого чиновники, назначенные хунтайджи. Согласно И. С. Унковскому, ойратским феодалам приходилось брать «на корм» лошадей русского посольства, которых они затем должны были возвращать сытыми и отдохнувшими[175]. По-видимому, это также являлось одной из повинностей местного населения.
А вот говоря о пребывании в ханской ставке, послы XVIII в. постоянно отмечают, что их снабжали продовольствием хорошо[176]. Впрочем, право на получение довольствия имели только дипломаты: русские торговцы были вынуждены сами приобретать продовольствие — причем, как отмечал тобольский дворянин А. Плотников, побывавший у ойратов с торговой миссией в 1752 г., «весьма дорогою ценою»[177].
Примечательно, что дипломатических представителей других держав в Джунгарии принимали с подчеркнутым пренебрежением. И. С. Унковский упоминает, что послов империи Цин, монголов и хошоутов (т. е. ойратских правителей Тибета и Кукунора) держали «под караулом» и снабжали продовольствием гораздо меньше, чем русских[178]. Аналогичным образом, К. Миллер сообщает, что приехавших с ним казахских послов держали отдельно от русских, плохо кормили, задерживали их прием и т. д.[179]; по-видимому, ойратский хунтайджи тем самым выражал свое недовольство направившим их казахским правителям, которые пытались одновременно находиться в подданстве и России, и Джунгарии.
Основной повинностью была воинская, причем количество подлежащих призыву на службу зависело от политической ситуации. Л. Д. Угримов 1 декабря 1732 г. сообщал, что «при Урге [ханской ставке. — Р. П.] у них людей оставалося токмо одне попы и бухарцы и несколко джиратов, с которыми их владелец всегда ездит на охоту, а протчия калмыки все до малова робенка все были изо всех улусов высланы на службу против китайцев и Касачьей орды»[180]. Сержант Подзоров сообщал, что, проезжая по Джунгарии в 1743 г., вообще не видел мужчин — только женщин и детей[181].
Естественно, вассальным правителям совершенно не хотелось, чтобы их воины гибли в войнах сюзерена, поэтому они нередко старались уклониться от ее несения или по крайней мере уменьшить ее. Так, согласно вышеупомянутому Т. Балтасеву, в 1743 г. хунтайджи потребовал от казахских правителей Старшего жуза и Ташкента поставить ему 10 тыс. воинов, а они отправили ему лишь 3 тыс. Годом позже, по сообщению князя И. В. Уракова, джунгарские управители провели перепись лиц призывного возраста «в службу и оставили их с таким приказом, дабы были в поход готовы, якобы под Абулкерим бека», т. е. против ферганского правителя Абдул-Керима (1740–1750), претендовавшего на Ташкент[182]. Однако во время смуты, последовавшей после смерти могущественного хунтайджи Галдан-Цэрена в 1745 г. вассальные правители перестали выполнять эту повинность: согласно Ф. Аблязову, когда ойраты готовились к войне с «абдыкарымцами», т. е. ферганскими правителями, «как от киргис-кайсаков, так и кары-калпаков (по всем известиям) людей дано нисколко не было»[183].
Отметим также, что к середине XVIII в. традиционный тюрко-монгольский сбор,