Низовыми административными единицами являлись каумы (ко-умы), или «приходы», при мечетях, соответственно, их возглавляли либо имамы, либо мирабы (руководители ирригационных работ), аксакалы над 2–3 каумами и, наконец, старшины-кетходы в каждой кауме. Такие представители местного самоуправления избирались населением, причем в зависимости не от возраста или благосостояния, а от личных качеств. Формально результаты таких выборов утверждались наместником или судьей-казием, которые, к тому же, должны были сообщить о них в Хиву [Калмыков, 1908, с. 53, 56; Стеткевич, 1892, с. 211].
В отличие от Бухары, где власти различного уровня имели возможность контролировать жизнь населения, в Хиве централизация была гораздо меньше, и нередко ханам приходилось идти на компромисс, ослабляя контроль над регионами, чтобы сохранить их в составе своих владений хотя бы номинально.
§ 3. Правовой статус различных групп населения
Децентрализация власти в Хиве и зависимость самих ханов от родоплеменной знати были связаны с многонациональным составом населения в ханстве — в отличие от Бухары, где основное население составляли узбеки и таджики, а остальные, как мы уже отмечали, представляли собой «меньшинства», не игравшие существенной роли в жизни эмирата. В Хивинском ханстве ситуация была совершенно иной: в число ханских подданных входили одинаково многочисленные народности, каждая из которых обладала особым статусом.
Традиционно всей полнотой прав в Хивинском ханстве обладали две нации — узбеки и таджики, в соответствии со среднеазиатской традицией именовавшиеся сартами[85]. Хотя к XIX в. их правовой статус фактически сравнялся, узбеки все еще продолжали считать себя потомками завоевателей и, соответственно, ставили себя выше сартов, демонстрируя более воинственный дух и меньшую склонность к занятию ремеслами и торговлей [Базинер, 2006, с. 349–350; Муравьев, 1822б, с. 68–69; Хива, 1873, с. 110 (5)].
Такой самоидентификации способствовали сами же хивинские ханы, которые, как отмечали путешественники, всячески старались демонстрировать свою принадлежность к узбекскому народу, проявляя это и в образе жизни, и в одежде, и в манерах поведения. Соответственно, поначалу они отдавали узбекам предпочтение при назначении на высшие государственные и придворные должности (которые, впрочем, тем пришлось делить с могущественными туркменскими вождями) [Moorcroft, 1841, p. 507; Abbott, 1884a, p. 88, 97]. Однако со временем, как уже отмечалось, ханы стали предпочитать влиятельным родоплеменным предводителям собственных выдвиженцев, и уже Е. Б. Килевейн, побывавший в Хиве в 1858 г., писал, что большинство сановников являлись сартами, за исключением кушбеги — ханского родственника, который был узбеком [Килевейн, 1861, с. 105–106].
Именно узбеки и сарты являлись основными плательщиками налогов и исполнителями повинностей. При этом узбеки имели иммунитет в отношении некоторых налогов, поскольку несли воинскую повинность, от которой сарты, в свою очередь, были освобождены.
Основным налогом в Хивинском ханстве была так называемая подать с котла. Путешественники соотносили ее с подушной податью в Российской империи, однако она имела свою специфику. Поскольку единицей обложения считался именно котел, из которого ели члены семьи, то налогоплательщики находили возможность избегать ее уплаты различными способами. Проще всего было, конечно, не иметь котла вообще — правда, в таком случае сам подданный хана, как правило, не считался полностью самостоятельным, поскольку зависел от работодателя [Муравьев, 1822б, с. 79]. Но и лица, имеющие собственные источники дохода, также не желали платить эту подать, поэтому весьма часто члены одной крупной семьи — например, братья, уже создавшие собственные семьи и жившие отдельно — для еды собирались вместе и ели из одного котла [Стеткевич, 1892, с. 194].
Другие налоги взимались с различных групп населения. Так, крестьяне-земледельцы платили подать с земли — «салгут», составлявший, в зависимости от достатка, 1–3 тилля в год и, конечно же, предусмотренный шариатом харадж с урожая. Скотоводы платили зякет, который, в отличие от подобного в Бухаре, не зависел от поголовья скота, а взимался именно с продаваемого излишка: 2 руб. (1/2 тилля) с коровы или лошади, 25 коп. с барана [Базинер, 2006, с. 256; Данилевский, 1851, с. 135–136; Кун, 1873, с. 188]. С городского населения взимался налог с каждого дома, составлявший, в зависимости от достатка плательщика от 1/2 до 3 тилля в год [Базинер, 2006, с. 356; Abbott, 1884b, р. 288]. От уплаты налогов было освобождено только духовенство и профессиональные воины — нукеры. Но если даже потомки пророка Мухаммада и его сподвижников (сейиды, ходжи и шейхи) занимались земледелием или ремеслом, то они платили те же налоги, что и другие представители этих профессий, и освобождались только от салгута и несения повинностей. Нукеры же, напротив, должны были содержать за свой счет определенное количество дополнительных воинов для ханской армии на случай походов и проч. [Базинер, 2006, с. 355; Стеткевич, 1892, с. 202, 203].
Еще одним традиционным для тюрко-монгольских обществ сбором являлись «подарки», которые подданные регулярно преподносили монарху в знак своего уважения и преданности. В Бухаре, как мы помним, такие подарки («токсун тартук») формировал и направлял ко двору бек. Но поскольку, как отмечалось выше, наместники в хивинских регионах не обладали значительной властью, то обязанность готовить такие подарки возлагалась на местных родоплеменных предводителей у узбеков и выборные власти (аксакалов) у сартов [Муравьев, 1822б, с. 82–83]. Помимо подарков от населения всех подвластных хану областей, практиковалось подношение подарков различными группами подданных — например, такие подарки должны были вручать чиновники, которые сами жалования не получали и, в свою очередь, жили на подношения и взятки с населения [Данилевский, 1851, с. 137; Кун, 1873, с. 188].
Наконец, местное население за счет собственных средств должно было содержать расположенных в их местностях медресе и ханские резиденции, что тоже предполагало регулярное отчисление средств на эти нужды [Данилевский, 1851, с. 138].
Налоги обычно взимались в Хиве осенью, после сбора урожая, собирали их представители местного самоуправления — аксакалы и кетходы, которые сдавали их налоговым чиновникам, состоящим в введении диван-беги [Калмыков, 1908, с. 54].
К числу основных повинностей в Хиве относилась воинская, которая, как уже отмечалось, распространялась на узбеков и на кочевых ханских подданных и не касалась сартов. Оседлые жители должны были выставлять одного конного и полностью вооруженного воина на 1 тыс. человек. Жалованья он не получал, но за участие в походах воинам вручалось по 5 тилля, компенсировались павшие лошади и, по усмотрению диван-беги, вручались награды — чаще всего халаты[86] [Вамбери, 2993, с. 107; Данилевский, 1851, с. 137; Abbott, 1884b, p. 289].
Другой массовой повинностью была чистка рек, каналов и арыков. Каждую осень для запруживания Амударьи и чистки водоемов привлекались тысячи ханских подданных из числа узбеков, сартов и каракалпаков. Обычно их численность составляла порядка 6 тыс., но в необходимых случаях существенно увеличивалась до 20 тыс., в том числе и за счет государственных рабов [Афанасьев, 1915, с. 33; Кун, 1873, с. 185; Стеткевич, 1892, с. 403; Хива, 1873, с. 110 (5)]. Примечательно, что этот труд не только не оплачивался, но еще и сами ханские подданные должны были вносить по 20 коп. в день на содержание ханских надсмотрщиков за работами [Костенко, 1873, с. 163]. Чиновники также находили возможность нажиться на этой повинности: они включали в списки вдвое больше лиц, чем требовалось для работы на самом деле, и потом позволяли «лишним» «откупиться» от ее несения; на русские деньги сумма такого откупа составляла порядка 18 руб. [Икс, с. 74–75].
По воле ханов могли вводиться дополнительные налоги, либо меняться ставки уже существовавших. Кроме того, путаницу создавало отсутствие государственной статистики: центральные и региональные власти не знали точной численности населения, поэтому были вынуждены опираться на некие предположительные и усредненные данные. Так, ко времени установления российского протектората в 1873 г. считалось, что в ханстве 60 тыс. домов, 300 тыс. оседлых жителей и около 0,5 млн кочевников, и именно из этих цифр исходили власти при исчислении налоговой базы [Венюков, 1873, с. 49].
Среди подданных Хивинского ханства были различные кочевые народы — казахи, туркмены, каракалпаки. Особенности их политической и социально-экономической истории неоднократно исследовались историками Центральной Азии, при этом основными источниками в рамках таких исследований являются чаще всего документы «местного» происхождения, т. е. акты ханских канцелярий, судебные (казийские) решений, финансовые ведомости и т. д. Эти документы нередко содержат информацию, не отражающую реальную правовую ситуацию в том или ином ханстве, а порой и идеализирующую особенности отношений ханской администрации с кочевниками. Записки путешественников, на наш взгляд, более объективно характеризуют особенности отношений кочевых народов с центральными властями ханства и оседлым населением.
Наиболее широкой автономией пользовались казахские подданные хивинских ханов, что во многом объяснялось обстоятельствами их перехода под власть Хивы и политическими интересами монархов этого государства. Казахи Младшего жуза, уже в первой трети XVIII в. признавшие подданство Российской империи, в начале XIX в. стали в большом количестве откочевывать в пределы Хивинского ханства из-за реформ, проводимых российской администрацией в Казахстане в целях урезания властных полномочий местной элиты и в конечном счете упразднения традиционных институтов власти и управления. Соответственно, хивинские ханы, претендовавшие на власть над Младшим жузом, видели в представителях казахской элиты, принявших их подданство, инструмент для достижения своей цели и, конечно же, всячески старались подчеркнуть намерение сохранить прежние институты власти — в первую очередь власть ханов и султанов из рода Чингис-хана, а также влиятельных родоплеменных вождей-биев. И если в Казахстане под властью Российской империи (в Среднем и Младшем жузах) институт ханской власти был упразднен в 1822–1824 гг., то среди хивинских казахов он сохранился до начала 1870-х [О слухах, 2016, с. 688]. При этом ханы казахов утверждались в своем достоинстве волей хивинского монарха.