Некоторые народности в Хивинском ханстве, как и в Бухарском эмирате, были представлены незначительно, поэтому и сведения путешественников о них весьма немногочисленны.
Ф. И. Базинер сообщает, что в начале 1840-х годов в Хиве проживали арабы, являвшиеся потомками нескольких «религиозных наставников» и, как следствие, пользовавшиеся уважением местного мусульманского населения [Базинер, 2006, с. 351].
Персы, которые чаще всего попадали в большом количестве в Хиву в качестве пленников, большей частью становились и оставались рабами — либо пожизненно, либо до выкупа их родственниками, в таком случае пленники возвращались на родину. Лишь небольшая часть персов после освобождения предпочитала оставаться в ханстве. Некоторые из них становились чиновниками при ханском дворе [Субханкулов, 2007, с. 213; Кун, 1873, с. 188], но, в отличие от Бухары, в Хиве они не имели возможности сделать значительной карьеры, поэтому обычно «оседали на земле» и фактически приравнивались к хивинским крестьянам, платя те же подати ханам, а также и дополнительный налог, если предпочитали остаться шиитами. Но, как обращает внимание Г. И. Данилевский, если они соглашались на такие условия, возвращение домой им было уже запрещено [Данилевский, 1851, с. 96–97; Стеткевич, 1892, с. 201].
Практически все путешественники отмечают немногочисленность евреев в Хивинском ханстве, в отличие от того же Бухарского эмирата. Так, Г. И. Данилевский и Ф. И. Базинер[92] сообщают, что в Хиве их проживало немного, всего восемь семейств, которые занимались красильным делом и не притеснялись властями [Базинер, 2006, с. 351; Данилевский, 1851, с. 97]. А. С. Стеткевич в конце XIX в. обнаружил в Хиве только одного еврея — и то, уже принявшего ислам и женатого на персиянке [Стеткевич, 1892, с. 201–202].
Гораздо больше иностранцев (и иноверцев) находились в Хиве на положении рабов, торговля которыми в ханстве имела гигантские масштабы и приобрела государственное значение, соответственно, деятельность работорговцев всячески приветствовалась и поощрялась. Поручик Я. П. Гавердовский, в самом начале XIX в. пытавшийся добраться до Бухары, но сумевший достичь только хивинских владений, отмечал, что когда его караван подвергся нападению казахов, те намеревались захватить русских и продать их в Бухару, но потом решили обратиться в Хиву, где не было таких строгих законов, регулировавших торговлю рабами [Гавердовский, 2007, с. 140].
Чаще всего сами кочевники (казахи и туркмены) приезжали со своими пленниками в Хиву, но нередко и хивинские работорговцы прибывали к ним в кочевья, надеясь купить рабов крупной партией и дешевле. Продавались они и партиями по 200 человек, и в одиночку [Хорошхин, 1876в, с. 484].
Большинство рабов составляли персы, захваченные туркменами и хивинцами во время войн с Персией и еще чаще — во время набегов на персидские пограничные селения[93]. По сведениям Д. Эббота, в ханстве к началу 1840-х годов было более 40 тыс. персидских рабов [Abbott, 1884b, р. 284–285]. Когда российский чиновник А. П. Хорошхин решил выяснить их количество по состоянию на 1873 г., местный сановник заявил ему, что их 2–4 тыс. — между тем было хорошо известно, что только после битвы с персами при Мерве в 1863 г. туркмены захватили более 40 тыс. персов. С учетом того, что за 10 лет часть могли умереть, а часть — выкупиться, их должно было оставаться не менее 10 тыс. [Хорошхин, 1876в, с. 483–484][94].
Персидских рабов заставляли принимать суннизм[95] (что, впрочем, не влекло их освобождения, хотя, согласно мусульманской правовой доктрине, держать в рабстве единоверцев запрещалось) [Муравьев, 1822а, с. 110; 1822б, с. 133]. Тем не менее, как уже отмечалось выше, многие персы получали свободу — либо по решению хозяина в награду за долговременную и усердную работу, либо за выкуп. Такие вольноотпущенники назывались «азат», а если их освобождал хан — «ханазат». Однако освобождение далеко не всегда означало возможность вернуться на родину: чаще всего у них не хватало денег для такого путешествия, вот почему значительное их количество оставалось в Хиве. И именно поэтому среди бывших персидских рабов было распространено воровство [Хорошхин, 1876в, с. 485–486].
Но даже освободившиеся и вернувшиеся на родину могли еще не раз подвергнуться опасности вновь попасть в рабство: путешественники упоминают о некоторых персидских пленниках, которые трижды попадали в плен в Хиву и освобождались [Бернс, 1850, с. 19]. Некоторые персы попадали в плен вместе с родственниками, и тогда, даже если один освобождался, он оставался в ханстве, собирая деньги на выкуп других. А. Вамбери общался с одним персом, который выкупился сам и теперь работал в Хиве, чтобы собрать деньги на выкуп сына [Вамбери, 2003, с. 134].
Наряду с персами в Хиве было немало и русских рабов. Не считая отдельных захватов казаков в XVII в., первые крупные партии русских пленников стали попадать в ханство именно с XVIII в. — начиная с экспедиции А. Бековича-Черкасского, уничтоженной ханом Ширгази в 1717 г. Согласно данным Д. Гладышева и И. Муравина, в Хиве к началу 1740-х годов было до 3 тыс. российских[96] пленников, а Ф. Ефремов упоминает, что и позднее еще оставалось в живых несколько сотен из этого отряда [Гладышев, Муравин, 1851, с. 18; Ефремов, 1811, с. 89]. Некоторое число русских пленных солдат оказалось в Хиве после неудачного похода оренбургского военного губернатора В. А. Перовского зимой 1839–1840 гг., однако большинство их попадали в ханство в одиночку или небольшими группами. Чаще всего это были солдаты и казаки, несшие службу на границах России с казахскими или хивинскими владениями, рыбаки, оказавшиеся на восточном побережье Каспийского моря (где кочевали казахские и туркменские племена), участники торговых караванов (см., например: [Даль, 1839а, с. 74;
1839б, с. 1–5; 1898, с. 212–214; Карелин, 1883, с. 154; Муравьев-Карский, 1888, с. 394–395]).
Большинство русских покупались непосредственно ханами и использовались ими на государственной службе [Хива, 1873, с. 110 (3)]. Поскольку многие из них были солдатами или казаками, они представляли интерес для хивинской армии, в которой становились инструкторами, пушкарями, оружейниками и т. д. Наибольший интерес для ханов представляли артиллеристы, поскольку пушки у ханов были, а стрелять из них было некому [Беневени, 1986, с. 124][97]. Это давало им некоторые преимущества по сравнению с совершенно бесправными рабами-персами и в значительной степени облегчало пребывание в плену и рабстве. Так, например, один из информаторов В. И. Даля, рыбак Василий Лаврентьев, которого в Хиве называли «Бил-Биль», хотя и был рабом, но, с разрешения хана, имел право ходить с оружием. Его сначала сделали солдатом, но потом поручили изготавливать колеса для пушек [Даль, 1883, с. 2] (см. также: [Перфильев, 2011, с. 116]).
Некоторые русские пленники могли преуспеть не только на военной службе. Так, один из освободившихся пленников рассказал о судьбе некоего Егора Щукина, который, благодаря своей грамотности и честности, был назначен по воле своего хозяина — хивинского диван-беги (фактически премьер-министра) надсмотрщиком в хивинском караван-сарае, т. е. отвечал за сбор торговых пошлин в ханскую казну [Юдин, 1896, с. 417]. Бежавший из хивинского плена астраханец Тихон Рязанов рассказывал, что его спутник по побегу, Федор Грушин, «служил у хана в чести и милости…; его и боялись, и слушались все — и правые, и виноватые». Любопытно, что поначалу Грушин обратил на себя внимание как сильный борец, победивший местного чемпиона, а уж затем проявил и другие качества, позволившие ему добиться влияния при хане [Даль, 1839а, с. 75; 1898, с. 215–216] (см. также: [Перфильев, 2011, с. 116]). Саратовский купец Я. П. Жарков упоминает слугу хивинского министра-мехтера Алексея Биткова (Алешу Битку), который даже выступал посредником между своим хозяином и местными торговцами при вручении ими взяток — благодаря своей «услужливости», коммуникабельности и привлекательной внешности [Жарков, 2012, с. 605].
Впрочем, не всем русским пленникам так везло. Многие из них, негодные к воинской службе, оставались работать в ханских садах и хозяйствах. Некоторых направили на серебряные рудники, которые хан Алла-Кули пытался разрабатывать, но неудачно [Даль, 1883, с. 2]. В ряде случаев русских рабов привлекали и к чистке каналов [Хива, 1873, с. 110 (5)]. Один из пленных, Яков Зиновьев, работавший в ханском саду, упоминает, как невольники жаловались ханской жене, что они ходят почти голыми и просили дать им одежду, на что она якобы отвечала, что рабы для нее — как собаки, а ведь те же ходят без одежды [Даль, 1839б, с. 7–8] (см. также: [Smolarz, 2017, p. 66]).
Естественно, стараясь улучшить свое положение, некоторые русские пленники в Хиве принимали ислам, после чего по воле хана получали освобождение и возможность жениться на местных жительницах и заводить детей, вести хозяйство и т. д. И хотя они получали возможность вернуться в Россию, некоторые из них предпочитали оставаться в Хиве [Даль, 1838, с. 188–189; Вамбери, 2003, с. 115] (см. также: [Кочнев, 2017, с. 103]).
Интересно отметить, что русские рабы продолжали оставаться в Хиве и после того, как их массово освободили после похода В. А. Перовского, т. е. в 1841–1842 гг. Согласно Ф. И. Базинеру, в 1842–1843 гг. в Хиве оставался только один русский — беглый драгун по имени Сергей, который был начальником хивинской артиллерии и пользовался ханской милостью [Базинер, 2006, с. 334]. Но захваты русских пленников продолжались и позднее. Казак И. Иличков попал в плен в 1870 г. и несколько лет проработал в ханском саду [Рассказы, 1873]. И уже незадолго до похода на Хиву в 1873 г. был захвачен астраханский житель Бирюков, которого даже заставили жениться на местной вдове, и лишь после нескольких побегов ему удалось вернуться на родину [К. А., с. 129].