Конечно же, эти примеры не означали, что шариатские суды по религиозным делам в ханстве не осуществлялись. Например, несколько путешественников описывали суд над неверными женами и исполнение приговора. Как и в Бухаре, он выносился на основе мусульманского права: виновную зарывали в землю по грудь и, накинув сверху мешок, закидывали камнями. Правда, как отмечали сами же очевидцы, такие суд и исполнение наказания осуществлялись только по инициативе супруга и подобные случаи имели место не более одного раза в несколько лет [Базинер, 2006, с. 355; Наказание, 1873].
Некоторые религиозные правонарушения (опять же, как в Бухаре) рассматривались и тут же наказывались раисом, который мог присудить виновному несколько плетей или палок за курение табака или пропуск молитвы [Базинер, 2006, с. 332; Калмыков, 1908, с. 55].
Казни в Хиве, как и в Бухаре, носили публичный характер. Смертная казнь производилась перед ханским дворцом, где большинство преступников вешали, шиитов, как уже говорилось, сажали на кол, а провинившимся чиновникам перерезывали горло и бросали в специальную яму [Базинер, 2006, с. 355; Икс, с. 76; Burnaby, 1876, p. 295–296]. Иногда виновных в убийстве или похищении женщины передавали родственникам жертвы, которые сами исполняли роль палачей, перерезая приговоренному горло и бросая его в яму перед дворцом [Лобысевич, 1873, с. 89]. По всей видимости, эта практика была позаимствована хивинскими монархами из Бухары, где подобного рода наказания также фиксировались путешественниками. Если же преступников убивали во время задержания, то в столицу доставлялись их головы и уши, которые также помещались на виселице [Базинер, 2006, с. 335].
К беглым невольникам, если хозяева просили сохранить им жизнь, применялись телесные и членовредительские наказания — от прибивания за ухо к дверям дома хозяина до отрезания носа и ушей [К. А., с. 130; Рассказы, 1873, с. 266 (1)].
В отличие от Бухары, система мест заключения в Хиве не была столь развитой, и чаще всего в них содержались не приговоренные к заключению, а находившиеся под следствием и судом. В XVIII в. арестантов вообще держали «на квартире» или в ином закрытом помещении, хотя и под охраной [Гуляев, Чучалов, 1910, с. 72; Аитов, 1911, с. 240]. Лишь в записках путешественников последней четверти XIX — начала XX в. присутствуют описания именно тюремных зданий. Английский офицер Ф. Барнеби описывает тюрьму как низкое здание, примыкающее к ханскому дворцу, заключенные в котором были закованы в цепи и колодки [Burnaby, 1876, р. 317]. В. Г. Янчевецкий описал тюрьму как помещение, в котором было единственное отверстие сверху для света, заключенных же, скованных одной цепью, даже не выводили во двор, а свои естественные нужды они должны были справлять в «клоаку» в центре камеры. Тем не менее он отмечает, что в помещении имелась печь [Ян, 1989, с. 526]. Как представляется, тюрьмы в Хиве также появились под бухарским влиянием и по бухарскому же образу и подобию.
§ 5. Правовое регулирование экономических отношений
Как и в Бухарском эмирате, в Хивинском ханстве регулирование торговли сочетало элементы публичного и частного права.
К числу публично-правовых элементов относились в первую очередь торговые налоги и сборы. Как и во всем тюрко-монгольском мире, эта группа налогов составляла значительную часть поступлений в казну, поэтому их взимание находилось под личным контролем диван-беги, которому подчинялся многочисленный штат специальных чиновников. Правда, в отличие от Бухары, четкой системы торговых налогов в Хиве не существовало, их введение и размер зависели от ханского волеизъявления [Данилевский, 1851, с. 132; Килевейн, 1861, с. 104].
К числу ранних налогов в торговой сфере относился сбор, взимаемый с товаров на специальных заставах: его можно было бы соотнести с зякетом, взимавшимся в соседней Бухаре, но он составлял не 1/40, а 1/30 от стоимости товара [Муравьев, 1822б, с. 82]. С иностранцев взимались, конечно же, гораздо более высокие пошлины — особенно с иноверцев. Так, в 1830-е годы российские торговцы при пересечении границы должны были уплачивать по 1 золотому червонцу с каждого верблюда [Даль, 1883, с. 3]. Но после похода на Хиву оренбургского военного губернатора В. А. Перовского зимой 1839–1840 гг. и обмена несколькими посольствами в 1841–1843 гг. для них был установлен фиксированный тариф — 5 % от стоимости товара (вероятно, опять же, по бухарскому образцу), однако среднеазиатские торговцы-мусульмане[101] платили всего 2 % [Данилевский, 1851, с. 132][102]. В последующие годы хивинские власти вновь повысили пошлины на русские товары, и когда очередной посол, Н. П. Игнатьев, потребовал их снижения, ханская администрация была готова вернуть прежние 5 %, однако дипломат стал настаивать на уравнивании российских торговцев с мусульманскими и установления для них таможенной пошлины в размере 2,5 % [Игнатьев, 1897, с. 158][103].
Помимо таможенного сбора при пересечении границы или заставы торговцы должны были платить сбор с лавки, в которой они торговали (в зависимости от близости к базару он составлял 1–6 тилля в год) [Базинер, 2006, с. 356; Данилевский, 1851, с. 136].
В отличие от Бухары, в Хиве власти не следили за поддержанием торговых дорог в приличном состоянии, соответственно, не взимали сбора за них. Поэтому единственным из «дорожных» налогов в ханстве являлся сбор за переправу, составлявший на русские деньги 1,5 руб. за груженого верблюда и вдвое меньше без груза [Данилевский, 1851, с. 118, 137]. Нередко переправы (как и в Бухаре) жаловались ханом на откуп частным лицам. При этом хан практиковал выдачу особых «петиков» (писем) своим подданным или иностранцам, которые на основании этих документов могли переправляться бесплатно. Со временем освобождение от платы за переправу стали получать все иностранные дипломаты, однако поскольку лодочники ничего не получали за свой труд, они переправляли «льготников» крайне медленно [Вамбери, 2003, с. 123; Галкин, 1868а, с. 179; Костенко, 1873, с. 164].
Стоит отметить, что хотя формально за взимание торговых налогов отвечал диван-беги, в некоторых случаях и сами ханы принимали участие в этом процессе. Правда, в глазах европейских путешественников это выглядело проявлением ханского произвола, поскольку в подобных случаях ханы не чувствовали себя ограниченными собственными предписаниями и могли взять с торговцев столько, сколько считали нужным. А. Бернс и его спутник Мохан Лал воспоминали, что когда караван, с которым они ехали из Бухары, добрался до хивинских владений, стало известно, что как раз в это время хан выступил в поход против персов. Караванщики приняли решение вернуться в бухарские владения и дождаться, пока ханское войско пройдет, и можно будет уплатить обычные пошлины сборщику в Мерве (от которого они и стали ждать сигнала, что хан ушел) [Бернс, 1848, с. 466–467; Mohan Lal, 1846, р. 147].
Неопределенность и неупорядоченность системы пошлин усугублялась в глазах путешественников еще и тем, что даже после их взимания власти не гарантировали каравану защиту ни от разбойников, ни даже от других чиновников, которые также стремились получить свою долю дохода с каравана. Конечно, во многом это было связано с неспособностью хивинских властей контролировать самовольных казахов и туркмен. Но в большинстве случаев причиной дополнительных убытков было отсутствие четкой регламентации взимания пошлин, их размеров, оформления подтверждений того, что она уже была взята ранее и проч. (см., например: [Бернс, 1848, с. 468–470; Кайдалов, 1828б, с. 60–61; Турпаев, 1868, с. 267]).
Второй публично-правовой элемент в регулировании торговых отношений — ограничения, устанавливаемые ханами. Так, Мухаммад-Рахим I запретил вывозить из ханства золото и серебро, в том числе в монетах [Муравьев, 1822б, с. 82, 96]. Были установлены ограничения на вывоз хлеба из ханства. В 1819 г. хан Мухаммад-Рахим I приказал взимать с каждого верблюда, груженого хлебом, 1/2 тилля (примерно 2 российских рубля) серебром, а в 1830-е годы этот сбор вырос более чем вдвое, составляя уже 5 руб. [Муравьев, 1822б, с. 82; Турпаев, 1868, с. 267]. Учитывая масштабы работорговли, не приходится удивляться, что власти поспешили и этот вид торговой деятельности обратить себе на пользу: были введены специальные сборы за ввоз рабов, равно как и за их освобождение [Abbott, 1884b, р. 288].
Ханские власти старались всячески ограничивать взаимодействие хивинских торговцев с русскими, порой даже обвиняя за это своих подданных в принятии «русской веры» [Турпаев, 1868, с. 272]. Вероятно, в рамках той же политики хивинским купцами впоследствии запрещалось ездить и возить товары на российских пароходах, при этом хан ссылался на такой же запрет бухарского эмира (которого на самом деле не было) [Игнатьев, 1897, с. 156].
И еще одним публично-правовым элементом в регулировании торговых отношений был контроль за соблюдением правил торговли представителями власти. Так, раис в городе или аскакал в меньшем населенном пункте следили за правильностью мер и весов, контролировали своевременную уплату всех пошлин и сборов торговцами и могли тут же поколотить нарушителя палкой. Соответственно, базарные сборы при совершении сделок и штрафы за нарушение правил торговли поступали в их пользу, поскольку они не получали жалования [Базинер, 2006, с. 332, 354; Калмыков, 1908, с. 55].
Не лучше для иностранцев обстояли дела и при непосредственном взаимодействии с хивинскими контрагентами. Привыкшие к европейским методам ведения торговли, путешественники с удивлением отмечали, что в Хивинском ханстве не действуют основные принципы договоров. Например, Ф. Беневени отмечал, что покупатель мог взять товар у продавца, выплатив лишь часть оговоренной суммы, а потом в любое время (даже через три года) вернуть товар и потребовать деньги — и суд принимал решение в его пользу [Беневени, 1986, с. 71].