Неудивительно, что Кокандское ханство первым из трех среднеазиатских ханств оказалось под российским протекторатом, и хан готов был выполнять любое указание (в виде «просьбы») имперских властей — причем даже не центральных, а туркестанских, надеясь, что они, в свою очередь, поддержат его в противостоянии с собственными подданными, в первую очередь с наместниками-беками.
Прибывая в Кокандское ханство, представители России прежде всего вступали во взаимодействие с региональными властями, опыт общения делал очевидным весьма слабую централизацию власти в ханстве и фактическую самостоятельность беков, управлявших отдельными областями — хотя формально они и назначались на свои должности по воле ханов. Вероятно, во многом эта самостоятельность была связана с тем, что правителями ряда областей назначались члены ханского рода, формально имевшие не меньше прав и на трон Коканда. В связи с этим становится вполне понятным, почему, например, правитель Ташкента Малла-бек, старший брат хана Худояра, находился в постоянной оппозиции к нему, сначала пытаясь превратить свое бекство в самостоятельное владение, а затем — вообще свергнуть брата с трона[113] [Батыршин, 2012, с. 335] (см. также: [Наливкин, 1886, с. 188–193]). Как отмечали Ф. Милюшин и М. Батарышкин, хану во время их пребывания в плену, т. е. в начале 1850-х годов, неоднократно приходилось «усмирять» восставших беков — то правителя Ура-Тобе, но наместника Ташкента [Макшеев, 1856, с. 30–31].
Именно эта самостоятельность и объяснялась тем, что многие беки, обладавшие могуществом и влиянием, продолжали поддерживать ханов, при которых в собственных владениях они могли делать, что хотели. Доходило до того, что владетели пограничных областей позволяли себе самостоятельные переговоры с российской имперской администрацией, обсуждение с российскими дипломатами условия мирных договоров и т. д. [Северцов, 1860, с. 73–75]. Их самостоятельность также выражалась в том, что беки, как мы увидим ниже, могли устанавливать собственные налоги и сборы, а также имели широкую компетенцию в судебной сфере.
Однако слабость центральной власти была «палкой о двух концах»: не подчиняясь хану, беки не могли и прибегнуть к его покровительству в случае проблем в собственных владениях. В результате приход к власти регионов ханских ставленников был не всегда гладким, а периодические поездки в столицу грозили потерей власти. Так, когда хан назначил в Туркестан нового бека Юсуп-бия, сын его предшественника Аманберды просто-напросто не пустил его в город. Аналогичным образом, когда еще один туркестанский правитель, Кидебай-датха, был вызван в Ташкент вышеупомянутым Малла-беком, по возвращении его не впустил в город его же собственный заместитель, оставленный им исполнять обязанности правителя [Батыршин, 2012, с. 335; Ключарев, 2007, с. 332; Макшеев, 1856, с. 26]!
§ 2. Торговля, налоги и сборы
Учитывая, что интерес России к ханствам Средней Азии, в том числе и Коканду, во многом диктовался торговыми целями, российские путешественники довольно подробно характеризовали кокандскую налоговую систему. Опираясь на их сведения, можно сделать вывод, что она прошла значительную эволюцию. Так, если Ф. Назаров и Н. И. Потанин в первые десятилетия XIX в. отмечают фактическое отсутствие регулярных налогов (за исключением торговых пошлин) [Назаров, 1968, с. 32; Потанин, 2007, с. 271], то путешественники, посетившие ханство в 1850–1870-е годы уже говорят о четко разработанной налоговой системе, при которой различные налоги взимались с различных категорий населения в соответствии с установленными ставками.
В последние десятилетия существования Кокандского ханства в нем взимались основные (ежегодные) налоги с населения и торговые сборы, выплачивавшиеся в зависимости от успешности купцов.
Население уплачивало основной мусульманский налог харадж (десятина с урожая), танап (денежный сбор с площади пахотной земли, садов и огородов), зякет (налог со скота в зависимости от количества голов). Торговцы также платили зякет (уже как торговый налог, часть стоимости товара), базарный налог за право торговли и весовой сбор, взимавшийся при совершении каждой сделки, также с них взималась арендная плата за пользование лавками и амбарами, возведенными за счет ханской казны. Особые сборы или пошлины взимались за заключение брака, а также в виде платы за переправу через Сырдарью и т. д. [Кун, 1876б, с. 6].
Стоит обратить внимание, что если харадж и зякет являлись налогами, прямо установленными шариатом, то остальные налоги к таковым не относились. Так, весовой сбор, плата за переправу через реки и т. п. были унаследованы еще от монгольской имперской правовой системы, широко применявшейся во всех государствах потомков Чингис-хана (см. подробнее: [Почекаев, 2009, с. 113–115]). А танапный сбор, базарный налог, сбор с имений и арендные сборы возникли уже в налоговой практике среднеазиатских ханств. Многие налоги и сборы (в том числе харадж и сборы за переправу через реки) даже не взимались ханскими чиновниками, а отдавались на откуп частным лицам, которые платили в ханскую казну заранее установленную сумму, а сами могли взимать с населения куда больше [Кун, 1876б, с. 7; Потанин, 2007, с. 268–269].
При этом, учитывая отмеченную выше специфику взаимоотношений центральных и региональных властей ханства, не приходится удивляться, что далеко не все налоги шли в ханскую казну: многие взимались исключительно в пользу беков — правителей областей. Для их разграничения даже были введены специальные термины: к числу налогов, поступавших в казну («хасаги») относились зякет, сборы с имений, арендная плата за лавки и амбары, сбор за заключение брака и выморочное имущество, из остальных же налогов хану доставались лишь средства со столичной области — Коканда и его округи [Кун, 1876б, с. 7; Максимов, 2006, с. 300].
Наиболее серьезно ханские власти относились к сбору зякета — торгового налога, составлявшего 1/40 от стоимости товаров[114]. Он взимался непосредственно в ханскую казну, причем в Коканде его сбор контролировал один из высших сановников государства — мирахур (конюший), лично присутствовавший в «зякет-сарае» при оценивании и взвешивании товара и процедуре взимания зякета с них [Федченко, 1875, с. 39–40]. Но, вероятно, время от времени хан позволял отдельным бекам взимать торговую пошлину и в их пользу — правда, в таких случаях она бралась дважды: в соответствующем регионе чиновниками бека и в дальнейшем уже ханскими сборщиками. Подобную ситуацию описывают Ф. Назаров и И. Н. Потанин, являвшиеся свидетелями того, как в Туркестане пошлина бралась в пользу местных властей, а в Ташкенте — уже в ханскую казну [Назаров, 1968, с. 32, 34; Потанин, 2007, с. 259]. Сибирский бухарец Н. Айтыкин, ходивший в Кокандское ханство с торговым караваном в 1827 г., сообщает, что когда с него взяли зякет в Ташкенте (1 руб. с 40), то выдали особую квитанцию, чтобы больше нигде на территории ханства эту пошлину с него уже не взимали [Зияев, 1983, с. 158].
Для повышения доходов ханской казны вышеупомянутый Омар-хан начал переговоры с маньчжурскими властям, добиваясь права взимания торговых налогов в Кашгаре — центре Восточного Туркестана, к этому времени уже около 60 лет являвшегося частью империи Цин. Доводом кокандского правителя было то, что этот регион мусульманский, и если ему, хану, не позволят защищать там интересы мусульманских купцов и мусульманского населения в целом, он объединит весь «мир ислама» в борьбе против «неверных» китайцев и завоюет Восточный Туркестан силой оружия [Onuma, Kawahara, Shioya, 2014, р. 404]. Не желая провоцировать хана, но и не собираясь покорно уступать его требованиям, маньчжурские власти поначалу предложили компромиссный вариант: кокандским подданным разрешили пересекать границу Кашгарии без специальных разрешений и торговать в Восточном Туркестане, не уплачивая налогов [Мир Иззет-Улла, 1956, с. 47] (см. также: [Путинцев, 2011, с. 114]).
Однако после серии мусульманских восстаний в 1810 — начале 1830-х годов при подстрекательстве Коканда и даже нескольких открытых военных столкновений наследнику Омар-хана — Мухаммад-Али (Мадали) — хану (1822–1842) удалось в 1831 г. заключить договор с империей Цин, согласно которому в Кашгаре вводилась должность кокандского аксакала, собиравшего в пользу своего хана торговый налог с мусульманских купцов (за исключением индийских). Это была большая дипломатическая победа Коканда: признавая компетенцию кокандского чиновника в своих владениях, юридически маньчжурские власти поступились частью своего суверенитета в Восточном Туркестане, а экономически уступили кокандцам часть своих доходов — фактически выплачивая дань за то, что Коканд прекратит попытки поднимать и поддерживать антикитайские восстания в этом регионе (см. подробнее: [Кузнецов, 1983, с. 94–100; Якубов, 2018, с. 66; Newby, 2005, р. 184–195]).
Еще одним источников ханских доходов становились земельные владения, которые включали в себя разные категории. Первую из них составляли ханские заповедники (тюркское «курук»), в которых для правителей и их приближенных устраивалась охота, паслись их стада и проч. Так, Ф. Назаров сообщает о «лугах» Омар-хана, в которых тот охотился с тиграми и барсами; проникновение в такие «заповедники» без ханского позволения считалось преступлением [Назаров, 1968, с. 45][115]. Хан Худояр, который был известен своей склонностью превращать общинные земли в подобного рода «заповедники» [Хорошхин, 1876а, с. 47; Троицкая, 1955, с. 129, 130, 138], для увеличения своих доходов позволял подданным косить сено на таких лугах или собирать камыш на берегах озер — естественно, взимая за такое разрешение особый сбор [Пантусов, 1876] (см. также: [Троицкая, 1955, с. 141–146;
1968, с. 86–102]). Вторую категорию составляли «казенные» земли сельскохозяйственного назначения, с которых кокандские ханы получали ренту от пользователей. Причем наиболее выгодным считалось отдавать сбор ренты на откуп [Кун, 1876, с. 6] (см. также: [Троицкая, 1955, с. 133–134, 149–152]).