В пользу беков («бишлык») шли харадж, танап и прочие региональные сборы. Более того, беки, обладая всей полнотой власти в своих регионах, могли позволить себе существенно повышать ставки существующих налогов и даже вводить новые, свои собственные. И. Батыршин подробно описывает подобные налоги: салык (налог скотом в зимний период), скот на зарез (100 баранов с каждого родоплеменного отделения), дополнительные повинности для войск бека (провиант для воинов и фураж для лошадей) и даже специальный сбор… за молитву, которую бек возносил в связи с началом уборки урожая [Батыршин, 2012, с. 347–350]!
Не приходится удивляться, что хан Худояр, постоянно недополучавший в казну средства из регионов, регулярно вводил новые сборы с населения — на корм для скота, право пользование водой и т. д. Как язвительно заметил А. Л. Кун, «оставался только воздух, за право дышать которым не бралось ничего» [Кун, 1876б, с. 7].
Многие ханские подданные разорялись, залезали в долги, которые не могли отдавать, в результате чего члены их семей, а часто и сами должники попадали в рабство к заимодавцам, которые могли с ними делать, что угодно. Так, офицер К. К. Трионов, участник миссии М. Д. Скобелева, вспоминает, что по дороге в Коканд им встретился местный житель-сарт, который предлагал русским купить девочку 8–9 лет. Как выяснилось, он отобрал ребенка за долги у одной вдовы и относился к ней крайне жестоко, бил за малейшие проявления непослушания [Трионов, 1910, с. 132].
Поэтому для многих кокандцев присоединение ханства к России стало настоящим спасением, поскольку снизилось налоговое бремя, были отменены долги в пользу казны и т. д.
§ 3. Преступления и наказания. Суд и процесс
Интересные сведения приводят российские очевидцы и относительно системы преступлений и наказаний и организации судебной деятельности. В этой сфере правоотношений также ярко проявилось сосуществование различных правовых систем — мусульманской и тюрко-монгольской. Первая была представлена судом казиев, выносивших решение на основе принципов шариата, вторая — судом ханов и беков, решавших дела и определявших наказания по собственному усмотрению.
Казии назначались ханскими ярлыками по представлению беков [Кун, 1876б, с. 6]. Они судили большинство дел, касавшихся частноправовых (торговых и семейных) отношений, а также уголовные преступления, не относившиеся к числу тяжких. Тем не менее в ряде случаев они могли приговаривать не только к штрафам или телесным наказаниям (например, к отрубанию руки за воровство), но и к смертной казни — за убийство, заговор или измену, в том числе супружескую. Особенно тяжелое впечатление производило на российских очевидцев традиционное шариатское наказание женщин за прелюбодеяние: их либо закапывали по грудь в землю и забивали камнями, либо даже сбрасывали с минарета. Характерно, что любовник замужней женщины мог откупиться, выплатив штраф в 200 золотых монет [Назаров, 1968, с. 52–53; Потанин, 2007, с. 278–279].
Яркое описание видов казней приводит русский офицер К. К. Трионов, побывавший в составе дипломатической миссии в Кокандском ханстве в 1875 г. Отрубание руки (отдельных пальцев или кисти в целом) являлось самым распространенным наказанием за воровство — опять же, в соответствии с предписаниями шариата. При этом казнь производилась обычным мясницким топором, которым в другие дни на базаре разделывали баранину. После экзекуции обрубок руки сразу же засовывали в котел с кипящим жиром — это было не очередное наказание, а средство против гангрены конечности [Трионов, 1910, с. 134].
За более тяжкие преступления перерезали ножом горло или даже сажали на кол, причем последний вид казни использовался в отношении русских пленных, которые отказывались поступать на службу к хану. Сам Трионов в день приезда в Коканд видел на площади тела нескольких жертв этой казни — русских солдат и даже одного офицера, захваченных в плен восставшими кокандцами [Там же, с. 135].
Российский очевидец описывает, как палач с топором расхаживал по площади, стараясь произвести как можно более страшное впечатление на самих приговоренных и на толпу зрителей. Это делалось не ради самолюбования, а с корыстной целью: он надеялся получить от родственников своих жертв взятку за то, чтобы казнь была менее мучительной. За вознаграждение палач мог перерезать шейную артерию, и приговоренный умирал быстро, а если ничего получал, то мог полоснуть ножом по шее, и жертва мучилась несколько часов, истекая кровью. Аналогичным образом палач мог по-разному осуществить и сажание на кол: за взятку он мог направить острие кола в желудок, и когда казнимый ставился в вертикальное положение, он тоже умирал быстро; в противном случае кол направлялся в сторону бока жертвы, и она могла страдать более суток [Там же, с. 133, 134].
Дела чиновников или наиболее тяжкие преступления судили сами ханы или наместники областей. В большинстве таких случаев преступник приговаривался к смертной казни — чаще всего путем повешения. При этом беки, в отличие от своих бухарских и хивинских коллег, имели право сами выносить смертные приговоры, не согласуя их с ханом, хотя и советовались с представителями местного духовенства [Макшеев, 1856, с. 29; Назаров, 1968, с. 58; Потанин, 2007, с. 271].
Кроме того, широко были распространены и внесудебные расправы с сановниками и чиновниками, в верности которых хан имел сомнения. Печальную известность приобрел в этом отношении хан Худояр, уже с молодости привыкший казнить впавших в немилость приближенных без суда. К счастью для них, впрочем, он нередко забывал о своих приказах и не контролировал их исполнение, что многим спасало жизнь. Тем не менее только за 1866–1871 гг. по его приказу тайно было казнено около 3 тыс. человек [Северцов, 1860, с. 80–81; Федченко, 1875, с. 56]. Выдающийся российский полководец М. Д. Скобелев, побывавший в 1875 г. в Коканде с дипломатической миссией, рассказал о весьма характерном эпизоде подобного рода. Против Худояра поднял мятеж его племянник Абдул-Керим-бек, а поскольку его владения располагались на границе с российскими владениями, отряды Туркестанского края помогли подавить мятеж и захватили ханского племянника в плен, после чего доставили его к хану. Худояр прямо в присутствии русских тут же приказал перерезать родственнику горло, однако у Скобелева оказалось письмо туркестанского генерал-губернатора К. П. фон Кауфмана, который, предвидя такое решение хана, просил его помиловать виновного. Хан с неохотой, но все же выполнил просьбу «своего друга», приказав племяннику убираться на все четыре стороны. Однако Скобелев решил, что для надежности лучше держать Абдул-Керим-бека при русской миссии [Скобелев, 1887, с. 252, 255–256].
Хан Насреддин, сын и преемник Худояра, ставший последним правителем Кокандского ханства (1875–1876), в отличие от отца, не проявлял излишней жестокости — особенно если это сопровождалось возможностью получить выгоду. К. К. Трионов приводит пример подобного «правосудия» этого монарха. В тот день, когда российская делегация прибыла в Коканд, суд уже состоялся, и было вынесено несколько смертных приговоров, причем один уже был приведен в исполнение, и на площади лежал труп молодого сарта с перерезанным горлом. Однако другие приговоренные (запертые в пустой торговой лавке на базарной площади) вовсе не выглядели напуганными, а, напротив, очень живо общались со своими родственниками и даже смеялись. Российский очевидец поначалу приписал такое поведение их «тупой покорности судьбе», но потом увидел, как родственники приговоренных побежали к хану с подарками, надеясь уговорить его смягчить приговор. И в самом деле, вскоре на площади появился ханский чиновник, который объявил, что смертная казнь оставшихся преступников заменяется отрубанием пальцев левой руки, которое состоится уже завтра [Трионов, 1910, с. 133, 134].
Действовала в ханстве и своеобразная «административная юстиция», осуществлявшаяся представителями городской стражи — кур-баши и мир-шабами (которых российские очевидцы соотносят, соответственно, с полицмейстерами и полицейскими). Они надзирали за порядком в городе и соблюдением правил торговли, имея право наказывать нарушителя на месте [Кун, 1876б, с. 6]. Так, Ф. Назаров описывал наказание купца, обвиненного в обвешивании покупателей: его, раздев, водили по городу, нанося удары плетью (причем для установления вины достаточно было показаний двух свидетелей, клявшихся на Коране, что торговец их обманывал) [Назаров, 1968, с. 52].
§ 4. Особенности положения кочевых подданных
Представляется целесообразным отдельное внимание уделить особенностям правового статуса кочевых подданных Кокандского ханства — киргизов и казахов. Их число было гораздо больше, чем в Бухарском эмирате и сопоставимо с численностью в Хивинском ханстве. Кроме того, начиная с середины XIX в. представители кочевой элиты стали оказывать решающее влияние на политическую ситуацию в ханстве, поддерживая то одних, то других претендентов на трон, устраивая восстания против правивших монархов и решая дальнейшую судьбу контролируемых ими регионов [Федченко, 1875, с. 8, 96] (см. также: [Бейсембиев, 1989, с. 345–346]). При этом следует отметить, что российские путешественники и сами уделяли значительное внимание статусу кокандских кочевников, поскольку часть казахских и киргизских родоплеменных подразделений в рассматриваемый период уже приняла российское подданство, а остальные представлялись имперским властям потенциальными подданными [Бекназаров, 1969]. Соответственно, интерес к их правовому статусу имел отнюдь не исследовательское, а чисто практическое значение: ведь, зная о причинах недовольства кочевников своим правовым положением, можно было внести соответствующие изменения в их статус (что впоследствии и делалось российскими властями в процессе фронтирной модернизации).
Многочисленные кочевые родоплеменные подразделения обладали в ханстве особым административным статусом. С одной стороны, они были интегрированы в систему управления и армейскую структуру ханства, носили титулы датха и проч., звания пансадов — пятисотников и юзбаши — сотников [Батыршин, 2012, с. 339]. Но вместе с тем они находились в еще большей независимости от ханов, чем региональные беки, порой ведя себя, как совершенно независимые правители, на равных ведшие переговоры с ханами и представителями иностранных государств [Зибберштейн, 2007, с. 244–245]. Так, киргизы Алатау не пускали на свои земли ханских чиновников