Однако российские власти не спешили принимать Старший жуз в подданство: их останавливала неопределенность власти Жолыбарса. Сам хан, по сообщению того же Миллера, был готов обеспечить безопасность российских дипломатов и купцов в самом Ташкенте, но не за его пределами, где властвовали влиятельные родоплеменные предводители казахов [Там же, с. 42].
Кроме того, буквально через пару дней после отъезда Миллера из Ташкента Жолыбарс был убит представителями местной знати прямо в мечети. Поводом для убийства стал «неправый суд» Жолыбарса [Там же, с. 45] — вероятно, речь идет о попытках применения в городе практики казахского суда биев, осуществлявшегося на основе обычного права. Несомненно, для правоверных мусульман-сартов такой суд не представлялся справедливым. Таким образом, причиной переворота, по-видимому, послужил столь характерный для истории Центральной Азии конфликт кочевой (казахской) и оседлой («сартской») аристократии, а поводом — противоречие между судом на основе обычного права тюрко-монгольских кочевников и на основе шариата.
В результате наступает второй этап истории «Ташкентского владения», который можно охарактеризовать как «магистратский». После убийства Жолыбарса его соправители Жаубасар и Туле-бий были изгнаны из города, и власть перешла к городской «олигархии» во главе с Кусек-беком, статус которого был весьма неопределенным: Ш. Арсланов характеризует его как «сидящего в том городе вместо хана» [Арсланов, 2007, с. 89–90].
Столь радикальная смена власти заставила русских путешественников сделать вывод, что верховная власть в Ташкенте добывается исключительно силой, и происхождение того или иного претендента не служит достаточным правом для занятия трона. Впрочем, тот факт, что Кусек-бек не принадлежал к роду Чингис-хана стал причиной того, что и пару лет спустя после прихода к власти «ханом от народа и поныне еще не учинен», как отметил тот же Ш. Арсланов. Впрочем, он сумел подавить восстание некоего Сары-ходжи («Сали-хози»), еще одного претендента на власть, тем самым зарекомендовав себя в глазах населения как эффективный и жесткий правитель [Там же, с. 96, 97].
Предпринял он попытку создания и собственной налоговой системы: согласно Арсланову, с торговцев взимали «градские и акцызные сборы», причем порой их взиманием занимался сам Кусек-бек, вероятно, не доверявший собственным чиновникам [Арсланов, 2007, с. 90].
Путешественники начала 1740-х годов отмечают сложное и противоречивое положение современного им Ташкента, власти которого были вынуждены лавировать между джунгарами, казахами и среднеазиатскими ханствами. По сообщению Ш. Арсланова, изгнав из города Жаубасара и Туле-бия, ташкентцы поначалу стали платить им дань в размере 40 тыс. таньга в год в качестве своеобразного «отступного» за отказ от попыток вернуть власть над городом и грабежа ташкентских караванов. Однако вскоре Кусек-бек, напуганный стремлением ходжентского правителя Абдул-Керима (предка кокандских ханов) установить контроль над Ташкентом, вновь признал власть джунгар и стал платить ту же дань им, а не казахам [Арсланов, 2007, с. 97–99] (см. также: [Зияев, 1971, с. 51–52; 1983, с. 44–45]).
Впрочем, К. Миллер в 1743 г. (по возвращении из поездки в Джунгарию) сообщил, что Кусек отказался и от Джунгарского ханства, решив прибегнуть к покровительству правителя Ходжента. Узнав об этом, Галдан-Цэрен осадил Ташкент, дав его властям на размышление 40 дней: либо они признают его власть, либо он берет и разграбляет город, а в качестве своего наместника сажает казахского султана — сына прежнего хана Джангира, признававшего власть джунгарских правителей [Миллер, 2007б, с. 135]. Признание зависимости имело следствием выплату Ташкентом дани джунгарскому правителю и выполнения других вассальных обязанностей. По сообщению башкира Т. Балтасева, в 1743 г., когда хунтайджи Галдан-Цэрен намеревался начать войну против вышеупомянутого Абдул-Керима, казахский Старший жуз и Ташкент по его требованию должны были поставить 10 тыс. воинов — на что они, впрочем, «более не обнадежили как в трех тысячах» [Вяткин, 1940, с. 51].
Далее в течение длительного времени русские миссии в Ташкент не направлялись, и сведения о его политическом и правовом развитии содержатся лишь в «Сказании о Ташкенте» и сообщениях ташкентских торговцев, опрошенных российскими властями в 1794 г. Опираясь на эти сведения, можно сделать вывод, что Ташкент, освободившийся от джунгарского контроля в 1750-е годы, когда ханство сначала распалось в результате смут, а затем было покорено империей Цин, окончательно попал под власть «магистратов», при этом даже номинальный пост главы города, которую прежде занимал Кусек, был упразднен [Соколов, 1965, с. 30–31]. В 1760–1770-е годы город был разделен на четыре части: одной частью правили ходжи, потомки шейха Хаванди-Тухура (Шайхантаура), другой — потомки казахских ханов, третьей — выходец из Мавераннахра Мухаммад Ибрахим-бек (считавшийся потомком чагатайских ханов), четвертой — Раджаб-бек, потомок бухарских ханов-Аштарханидов; в руках этих правителей находилась полнота административной и судебной власти над соответствующими частями города [Чехович, 1970, с. 174] (см. также: [Телятников, Безносиков, 2007, с. 164]). По некоторым сведениям, на рубеже 1770–1780-х годов Ташкент контролировал казахский хан Аблай, признававшийся российскими властями в качестве правителя Среднего жуза, но фактически обладавший властью над казахами всех трех жузов [Набиев, 1966, с. 7, 10].
После смерти Аблая (1781) в Такшенте вновь началась борьба за власть, победу в которой в 1784 г. одержал Юнус-ходжа (официальное полное имя — Мухаммад-Юнус-ходжа Умари, потомок правителей «части» Шайхантаура) и стал единоличным правителем Ташкента. Началась эпоха правления ходжей, продлившаяся до 1808 г. В русских источниках (в том числе и в изучаемых нами записках путешественников) Юнус именуется «владельцем», порой его называют даже и ханом, что, впрочем, не вполне корректно. Фактически же он соединил в своих руках светскую и духовную власть (носил титул «ишеня» [Телятников, Безносиков, 2007, с. 175], т. е. ишана, духовного лидера, ведущего происхождение от пророка Мухаммада), укрепил положение ташкентского владения на международной арене, реформировал административную и налоговую системы, создал профессиональную наемную армию [Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 143; Соколов, 1965, с. 33, 41–43]. Российские путешественники упоминают, что при Юнусе существовал совет, в который он включил «лучших своих чиновников», а также влиятельных ходжей [Телятников, Безносиков, 2007, с. 138; Соколов, 1965, с. 44][121] — справедливо считая, что лучше поделиться с ними властью, чем иметь конкурентов в борьбе за контроль над Ташкентом.
Именно в его правление возобновляются дипломатические контакты Ташкента с Россией, и несколько миссий побывали во «владении» Юнуса, оставив характеристику его деятельности[122]. Согласно их отзывам, Юнус начал правление с кровавых расправ над своими противниками, но, внушив страх жестокими наказаниями непокорных и заставив главных соперников покинуть город, в дальнейшем уже не нуждался в применении суровых наказаний к своим подданным [Телятников, Безносиков, 2007, с. 170; Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 146].
Пришел он к власти при поддержке казахов Старшего жуза, которые после этого стали часто грабить ташкентские караваны и даже нападали на окраины самого города, разоряя местных жителей, поскольку считали, что их прежнее владычество над Ташкентом и теперь давало им право на получение доходов с него. Однако около 1798 г. Юнус совершил несколько рейдов против казахов, заставил их признать его власть и даже установил дань: 1 баран со 100 голов (традиционный для тюрко-монгольских государств налог — «кубчир», существовавший еще со времен Монгольской империи), а также предоставлять войска для его походов [Телятников, Безносиков, 2007, с. 165–166, 175–176; Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 131–132, 148][123].
Население самого Ташкента, по сообщению атамана Д. Телятникова и инженера Т. Бурнашева, было обложено несколькими налогами: платили сбор с домов («налог на недвижимость», 2,5 таньга в месяц), брачный сбор (25 таньга). С ремесленников взимался натуральный налог их продукцией, с земледельцев брали 1/10 часть урожая (основной мусульманский налог «харадж»), с торговцев — 1/40 от их доходов (мусульманский налог «зякет», или тюрко-монгольская «тамга»). Города, входившие в Ташкентское «владение», платили дань наместникам Юнуса халатами и тканями. Однако, как сообщают путешественники, налоговая система была довольно примитивно организованной: Юнус мог изменять ставки действующих налогов или вводить новые; его чиновников-сборщиков никто не контролировал, и они могли оставлять часть собранных средств себе [Телятников, Безносиков, 2007, с. 167; Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 139–140]. Юнус начал чеканить собственную монету, однако она использовалась преимущественно в самом Ташкенте: другие среднеазиатские государства ее не принимали, а с кочевниками осуществлялась меновая торговля [Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 140] (см. также: [Настич, 2007]). Собранные средства шли на нужды правителя и его приближенных, а также на оплату профессиональных наемных воинов — караказанов (характерно, что воинские подразделения были на службе не только у Юнуса, но и у высших сановников, содержавших их также за свой счет [Бурнашев, Поспелов, 2013, с. 136]). Любопытно, что чиновники, как отмечает Т. Бурнашев, не получали жалованье, а кормились с пожалованных им участков земли [Там же, с. 139].
Юнус-ходжа упорядочил судебную систему. Так, мелкие административные нарушения разбирал «вощи-ходжа»[124], надзиравший за порядком в городе, брачные дела разбирали мусульманские судьи-казии, мелкие имущественные споры — «дуанбеки» (т. е. диван-беги, «секретари»), более серьезные споры и преступления рассматривал сам Юнус