[134]. Во-вторых, батман (основная единица веса зерна и другой продукции) в Дарвазе и Каратегине был гораздо меньше, чем в других областях — всего 9 пудов 27 фунтов (тогда как в Кулябе батман составлял 16 пудов, в Бальджуане — 12 и т. д.) [Снесарев, 1906, с. 65], т. е. натуральные налоги с этих регионов платились в меньшем количестве. В-третьих, в этих владениях сохранились налоги, взимавшиеся в прежние времена, хотя их содержание и поменялось. Так, еще в 1890-е годы взимался налог «шура», который в период правления местных шахов составлял горсть пороха с каждого дома, теперь же он выплачивался тканями на сумму, эквивалентную российским 40 коп; другой налог «танаб-и мултук» при шахах составлял 7 аршин фитиля для ружей, теперь также выплачивался тканями [Кузнецов, 1893, с. 72–73].
Что касается повинностей, то местное население их практически не несло, не исключая и воинской. Из местного населения на добровольной основе рекрутировались лишь нукеры на службу к местным бекам и амлякдарам (которые в зависимости от положения должны были содержать за собственный счет определенное их количество) [Арендаренко, 1889, с. 449; Кузнецов, 1893, с. 70]. Поскольку Каратегин граничил с Ферганской областью Российской империи, местные жители имели право отправляться на заработки в Коканд, Маргелан, Ходжент, Ура-Тюбе [Васильев, 1888, с. 22]. Единственное исключение составляла издавна распространенная в тюрко-монгольских государствах повинность — «гостеприимство», т. е. обязанность принимать на постой, всячески угощать и одаривать проезжавших чиновников. И если для сравнительно крупных и богатых селений это не было большим обременением, то для небольших и малочисленных — эта обязанность была разорительной; и то, что чиновники позволяли себе останавливаться в таких селениях, окончательно опустошая их, Б. Л. Громбчевский вполне справедливо называет «позорным» [Громбчевский, 2017, с. 116].
В уголовно-правовой сфере произошло некоторое ужесточение наказаний: большое распространение получили битье плетями и палками (от 20 до 100 ударов) и заключение в колодки, хотя сохранились и более традиционные для Дарваза и Каратегина денежные штрафы, размер которых, правда, тоже существенно вырос (2 золотых тилля за незначительные и до 12 тилля за более серьезные преступления). Смертная казнь (через повешение или перерезывание горла) грозила за несколько краж, убийство или изнасилование [Кузнецов, 1893, с. 71]. А вот за супружескую измену муж имел право сам зарезать жену [Гейер, 1908, с. 299–300].
Российские исследователи отмечали, что бухарские власти практически не развивали военную инфраструктуру Дарваза и Каратегина, что было крайне невыгодно для России как сюзерена Бухарского эмирата — ведь рядом была граница Афганистана, находившегося под британским влиянием, который в любой момент мог организовать вторжение в этот беззащитный регион, где даже не было гарнизонов [Логофет, 1913, с. 401–402; Снесарев, 1906, с. 79][135]. В 1895–1896 гг. в столице Каратегина даже была создана Гармская дистанция Туркестанского пограничного надзора отдельного корпуса пограничной стражи (в составе 1 офицера и 34 нижних чинов) (см.: [Кисляков, 1941, с. 157]). Необходимость в ней отпала лишь после того, как в 1895 г. в состав эмирата вошел Западный Памир, где появился русский Памирский отряд.
Таким образом, записки исследователей позволяют сделать вывод, что даже юридически став частью Бухарского эмирата, Дарваз и Каратегин в течение длительного времени сохраняли значительные элементы своей прежней автономии, которой пользовались в 1870-е годы, когда оба владения являлись вассалами Бухары.
§ 3. Западный Памир в конце XIX — начале XX в
В течение длительного времени Памир представлял собой конгломерат государствоподобных образований, наиболее значительными из которых были Вахан, Рушан и Шугнан (см., например: [Станкевич, 1904, с. 460]). Несмотря на периодическое подчинение одного из них более могущественным соседям — Бадахшану или Коканду, они сохраняли фактическую самостоятельность, пока в 1880-е годы не были захвачены Афганистаном и затем, по итогам Памирского разграничения 1895 г., переданы под власть Бухарского эмирата при условии пребывания там российского военного контингента — Памирского отряда. В 1905 г. уже по условиям соглашения с Бухарой российская администрация получила фактическое право управления Памиром (в лице того же Памирского отряда) при сохранении номинального представительства бухарских властей — беков и их чиновников.
Особое географическое положение региона обусловило специфику его политического и правового развития, существование собственных традиций государственности и права, которые существовали в течение многих столетий и не были вытеснены ни афганскими, ни бухарскими, ни российскими властями. Несмотря на формальное упразднение системы «трех государств» традиционное разделение на Вахан, Рушан и Шугнан сохранилось и даже в значительной степени учитывалось бухарскими и российскими властями при административно-территориальных преобразованиях на Западном Памире. Как и в отношении других «малых государств», которым посвящена эта глава книги, основные сведения о политико-правовых реалиях региона содержатся именно в записках путешественников, либо получивших информацию от носителей местных традиций, т. е. жителей памирских областей, либо непосредственно наблюдавших действие принципов и норм управления и права на практике.
Вышеупомянутая труднодоступность Памира стала причиной закрытости региона для западных (в том числе и российских) путешественников в течение длительного времени. Достаточно сказать, что в течение нескольких веков на его территории побывало всего несколько европейцев: знаменитый венецианский путешественник Марко Поло во второй половине XIII в., португальский иезуит Бенедикт Гоес в начале XVII в., а следующий европеец посетил Памир уже в 1838 г. — это был англичанин Дж. Вуд [Сайнаков, 2015, с. 28]. Активное изучение Памира начинается с середины 1870-х годов, когда туда стали периодически (а со временем все чаще и чаще) приезжать российские и западные (английские, французские, американские, скандинавские) дипломаты, ученые и в особенности разведчики: «схватка на „Крыше мира“» в 1880–1890-е годы, т. е. борьба за влияние на Памире, стала важным этапом «Большой игры» — масштабного многолетнего противостояния Российской и Британской империй за контроль над Центральной Азией (см. подробнее: [Постников, 2001, с. 124–208]).
Современные исследователи подсчитали, что изучением Памира занимались около 120 одних только дореволюционных российских исследователей [Пирумшоев, 2011, с. 8]. Однако, конечно же, далеко не все из них были путешественниками: многие, являясь «кабинетными учеными», систематизировали информацию, полученную по результатам научных экспедиций, соответственно, каких-то собственных наблюдений о Памире они отразить не могли. Тем не менее далеко не все путешественники, посетившие этот регион, оставили записки, имеющие научное значение: многие, как уже упоминалось, были разведчиками, военными специалистами, чьи результаты рекогносцировок на Памире содержат, как правило, географическое, топографическое, статистическое описание различных памирских областей, анализ условий с точки зрения переброски войск и их снабжения и т. д. Наконец, даже у тех ученых, которые осуществляли «гражданские» научные экспедиции и подготовили по их результатам дневники, отчеты, записки, мы не всегда встречаем интересующие нас сведения о политическом устройстве или правовой системе памирских государствоподобных образований. Соответственно, из более чем сотни авторов, так или иначе описавших Западный Памир, для нас представляют интерес в рамках данной тематики труды лишь около двух десятков.
Правда, сравнительно небольшое число авторов интересующих нас записок в значительной степени компенсируется, во-первых, тем, что среди них были и русские, и европейцы (англичане и даже скандинавы). Во-вторых, авторы записок имели разные цели сбора сведений, поскольку одни из них были учеными-естествоиспытателями, другие — военными разведчиками, третьи — дипломатами или чиновниками, четвертые — просто путешественниками (или по крайней мере выдавали себя за таковых!), соответственно, они обращали внимание на разные аспекты жизни населения Памира, и их записки взаимно дополняют друг друга. В-третьих, анализируемые нами труды относятся к разным периодам — от середины 1870-х до 1910-х годов, что позволяет проследить эволюцию системы управления и права областей Памира на разных этапах их истории — от периода независимости и афганского владычества до пребывания под властью Бухарского эмирата и Российской империи, отмечая при этом, насколько сохранялись или изменялись местные политико-правовые традиции.
В первую очередь обратимся к системе власти и управления в памирских областях.
Исследователи 1870–1880-х годов сообщают, что Вахан, Рушан и Шугнан в течение многих веков управлялись потомственными правителями, которых именуют шахами («шо»), эмирами («мирами») или ханами. При этом шахи Вахана, подобно правителям Каратегина, возводили свою родословную к самому Александру Македонскому, а правители Рушана и Шугнана считались потомками мусульманского просветителя персидского происхождения, который, согласно преданиям, появился в регионе примерно в XIII в. и обратил население в шиизм (см., например: [Гордон, 1877, с. 19, 24]).
Правители трех памирских государств имели тесные родственные связи между собой, что порой приводило к занятию престола одного из них представителем династии другого. Также памирские шахи имели родственные и политические связи с другими соседними регионами — Бадахшаном, Кундузом, Читралом и др.
Поскольку население памирских государств всегда было немногочисленным (исследователи говорят, что в лучшие свои времена каждое из них вряд ли составляло больше 3 тыс. человек [Путята, 1884, с. 64]!)