Кроме того, как уже отмечалось во введении, сведения иностранных путешественников об этом регионе являются едва ли не единственными источниками по истории их государственности и права в рассматриваемый период. В отличие от государств Средней Азии, образования Восточного Туркестана можно характеризовать не более чем как «государствоподобные». Так, Кульджа (Илийский край) во второй половине XVIII — середине XIX в. являлась частью империи Цин, но при этом имела ярко выраженную специфику управления и правового регулирования, что позволяет ее рассматривать, скорее, как некое вассальное владение, а не регион Китая. «Государство ходжей» также нельзя рассматривать как полноценное государство, поскольку оно периодически (в 1820-е, 1830-е, 1840-е, 1850-е, 1860-е годы) возникало на короткое время в Кашгарии в результате антикитайских восстаний местного населения и очень скоро уничтожалось цинскими войсками; однако в краткие периоды своего существования оно обладало основными чертами присущими государству. Немногим более длительным было и существование государства Йэттишар, которое за почти полтора десятилетия своего существования не было признано другими государствами.
Тем не менее, как представляется, анализ сведений путешественников о государственности и праве этих образований позволит лучше понять особенности политического и правового развития Центральной Азии в целом и его специфику в отдельных частях этого обширного региона.
§ 1. Государство ходжей в Восточном Туркестане
К концу XVII в. Кашгарское ханство — часть Чагатайского улуса (обширного государства потомков Чингис-хана в Центральной Азии) распалось на ряд независимых владений, а его ханы-чингизиды были свергнуты династией ходжей, которые, претендуя на происхождение от пророка Мухаммада, установили в созданном им государстве теократическое правление. Просуществовало оно до середины XVIII в., и за этот период его посетили очень немногие иностранные путешественники, затронувшие в своих записках вопросы его государственного и правового развития. В нашем распоряжении имеются лишь краткие и лапидарные сообщения, по большей части касающиеся политики в этом регионе западно-монгольского (ойратского) Джунгарского ханства, которое уже с конца XVII в. стало устанавливать контроль над Восточным Туркестаном, окончательно заставив ходжей признать вассальную зависимость в 1720-е годы, выражавшуюся преимущественно в предоставлении правителями заложников из числа членов своего семейства и выплате дани [Валиханов, 1985ё, с. 129]. Поэтому не приходится удивляться, что немногочисленные российские путешественники, посетившие в первой половине XVIII в. Джунгарию или непосредственно Восточный Туркестан, обращали больше внимания не на государственность и право, а на экономические аспекты развития государства ходжей и их отношений с сюзеренами.
Восточный Туркестан во все времена являлся торговым и транзитным регионом, в этом отношении он представлял ценность и для правителей Джунгарии, что нашло отражение в их политике по отношению к государству ходжей. В отличие от кочевых вассалов, дань с государства ходжей взималась не в натуральной, а в денежной форме и отчасти тканями. При этом учитывалось экономическое состояние того или иного удельного владения. Как сообщает майор Л. Д. Угримов, побывавший в Джунгарском ханстве в 1732 г., крупные города вроде Яркенда или Кашгара платили ойратам дань золотом до 700 лан в год и разными дорогими привозными тканями («хамы», «басмы» и «зендени»)[146]. Однако из-за иностранных нашествий и внутренних междоусобиц некоторые города приходили в упадок, и с них (в частности, с г. Куча) взималась лишь символическая дань в виде небольшого количества медной монеты [Угримов, 1887, с. 234–235].
Другим направлением деятельности джунгарских правителей в государстве ходжей было активное вмешательство в частноправовые, а именно в договорные, отношения. Дело в том, что мусульманские торговцы Восточного Туркестана нередко злоупотребляли доверием иноверцев, ведших с ними дела, не выполняя условия ранее заключенных соглашений, не выплачивая долги и проч., и местные власти смотрели на такие нарушения сквозь пальцы. Российские торговцы в связи с этим периодически апеллировали к сюзеренам туркестанских правителей — джунгарским хунтайджи, находя у них больше понимания. Так, симбирский житель Кокураев в 1738–1745 гг. и тобольский дворянин А. Плотников в 1752 г. приезжали в Восточный Туркестан для сбора долгов с местных контрагентов; оба упоминают, что представители «зенгорских» властей оказывали им всяческое содействие [РДО, 2006, с. 165–168; Чимитдоржиев, Чимитдоржиева, 2012, с. 116–117]. Надо полагать, тем самым ойратские чиновники стремились повысить уровень доверия к торговле в вассальном владении, привлечь больше иностранных торговцев в Восточный Туркестан и непосредственно в Джунгарию.
При этом весьма характерно, что джунгарские правители, будучи монголами по этнической и буддистами по религиозной принадлежности, не навязывали свою систему ценностей (в том числе политических и правовых) тюркскому и мусульманскому населению Восточного Туркестана, которое тем не менее дистанцировало себя не только от ойратов, но и от более близких им по происхождению и религии ханств Средней Азии. Так, драгун М. Давыдов, побывавший в 1745 г. в Джунгарии и Восточном Туркестане, приводит слова некоего «зенгорского бухаретина», т. е. жителя Восточного Туркестана, что «вера у нас с абдыкарымами [жителями Ферганы — Р. П.] равно, но токмо закон не равен». При этом информатор российского путешественника не преминул, впрочем, заявить о религии самих ойратов, что «поганая де у них вера, что сырое мясо едят» [РДО, 2006, с. 128–129].
В середине XVIII в. империя Цин разгромила и захватила как Джунгарию, так и Восточный Туркестан, объединив их в рамках единой провинции Синьцзян, которая также фигурирует в цинской документации как Северо-Западный край. При этом они не сочли необходимым существенно менять систему местного управления, ограничившись лишь тем, что поставили во главе своей новой провинции цзян-цзюня (генерал-губернатора), а в крупных городах края — командиров гарнизонов с правами «военных губернаторов». Все эти главы администрации по происхождению являлись исключительно маньчжурами и осуществляли лишь общее руководство краем, поддерживая спокойствие внутри него и на границах. Повседневное же управление, в том числе административные, правоохранительные, хозяйственные функции реализовали представители местного самоуправления из числа коренного населения Восточного Туркестана[147].
Как сообщает британский разведчик индийского происхождения Мир Иззет-Улла, побывавший в Восточном Туркестане в 1812 г., в регионе существовало фактически двоевластие: в г. Ила (Или; по-тюркски Кульджа) пребывал маньчжурский амбань (губернатор), а в Яркенде, центре Восточного Туркестана, вся административная власть принадлежала местному хаким-беку, а судебная — алим-ахуну и кази-ям, разбиравшим все торговые и гражданские споры [Mir Izzet Ullah, 1843, р. 304].
В результате завоевания Восточного Туркестана Цинской империей местная правящая династия ходжей (Актаглык, т. е. «Бело-горцы») была свергнута и частично уничтожена победителями. Уцелевшие представители рода нашли убежище в Кокандском ханстве, и их потомки на протяжении XIX в. неоднократно предпринимали попытки вернуть власть в Восточном Туркестане. Они умело использовали в своих интересах равно как пиетет местного населения к роду ходжей, так и недовольство политикой империи Цин в регионе, что и приводило к массовым антицинским восстаниям в регионе в 1825–1828, 1830–1831, 1847, 1855, 1856 и 1857 гг., в результате которых ходжи на короткое время возрождали свое государство. Исследователи очень кратко затрагивают эти события, совершенно не уделяя внимания политико-правовым аспектам истории государства ходжей — несомненно, по причине отсутствия документальных материалов (кроме китайских и потому необъективных) и свидетельств современников.
Фактически единственным[148] (и потому уникальным) источником являются записки казахского султана (прямого потомка Чингис-хана) и выдающегося российского ученого Чокана Чингисовича Валиханова, внесшего ценный вклад в изучение различных аспектов истории, этнографии, природы различных регионов Центральной Азии. В его короткой (1835–1865), но насыщенной событиями жизни, несомненно, самым ярким эпизодом является поездка в Восточный Туркестан в 1858–1859 гг. с разведывательной миссией. Эта миссия позволила Ч. Ч. Валиханову не только проявить свои качества разведчика и исследователя, но и получить признание в качестве ученого со стороны российской и даже международной общественности.
Во время и по итогам поездки в Восточный Туркестан Ч. Ч. Валиханов подготовил целый ряд сочинений, среди которых — записи дневникового характера, официальные отчеты о совершенной миссии и наброски научного характера. Значительная часть этих материалов составила основу для его фундаментального труда «О состоянии Алтышара, или Шести восточных городов китайской провинции Нан-Лу (Малой Бухарии), в 1858–1859 годах», который, собственно, и поставил Ч. Ч. Валиханова в ряд выдающихся российских востоковедов, сделав фактическим первооткрывателем Восточного Туркестана для научной общественности. Значение этих работ оказалось настолько существенным, что даже исследователи истории Восточного Туркестана и сопредельных государств, которые опираются на среднеазиатские источники, используют сочинения Ч. Ч. Валиханова также в качестве первоисточника по данной тематике (см., например: [Исиев, 1981, с. 10–80; Newby, 2005, р. 237–240]).
Миссия Ч. Ч. Валиханова в Восточный Туркестан неоднократно привлекала внимание исследователей — как биографов самого ученого, так и специалистов по истории Центральной Азии [Абуев, 2005, с. 24–25; Кляшторный, Колесников, 1988, с. 86–88; Маргулан, 1984, с. 44–50; Обзор, 1956, с. 28–31; Стрелкова, 1983, с. 141–181; Халфин, 1956, с. 63–72; Юсупов, 2009]. Имеются также работы, авторы которых сосредоточились на отдельных аспектах исследований Валиханова об этом регионе (см., в частности: [Валиханова, 2003; Дробышев, 2013]). Однако, насколько нам известно, его сведения о политико-правовом устройстве Восточного Туркестана до сих пор не привлекали внимания исследователей. А между тем они представляют большой интерес и важность по нескольким причинам.