§ 3. Илийский край (Кульджа) во второй половине XVIII — середине XIX в
В конце 1750-х годов империя Цин разгромила и уничтожила некогда могущественное Джунгарское ханство и фактически истребило его основное население — западно-монгольский народ ойратов[162], присоединив территорию Джунгарии к своим владениям и заселив его представителями тюркских народностей. Тем не менее на протяжении длительного времени — вплоть до середины XIX в. — этот регион, получивший китайское название «Илийский край»[163], обладал особым правовым статусом, фактически являясь «буферным» регионом между империей Цин, среднеазиатскими ханствами и Российской империей. Ниже предпринимается попытка проанализировать сведения российских путешественников о правовом положении региона в период от превращения завоеванной маньчжурами Джунгарии в Илийский край в 1750–1760-е годы до временного присоединения этого региона к Российской империи в 1871 г.
Многие особенности правового статуса края, конечно же, не нашли отражения ни в официальной китайской документации, ни в дипломатической переписке. Зато немало ценной информации содержится в записках русских очевидцев, побывавших здесь во второй половине XVIII — середине XIX в., которые сами нередко испытывали на себе особенности правового положения региона и политической ситуации в нем.
За рассматриваемый период в Илийском крае побывало значительное число российских путешественников: дипломатические и военные чиновники, т. е., по сути, разведчики (Г. Волошанин, Ч. Ч. Валиханов, П. Я. Рейнталь, А. В. Каульбарс), дипломаты (А. Т. Путинцев, Е. П. Ковалевский, Н. И. Любимов), торговцы (Муртаза Марзян, Лещев, А.-А. Абу-Бакиров, П. Г. Уфимцев). Естественно, их внимание привлекали разные аспекты правового статуса края, так что в целом из их сведений складывается достаточно полная картина, позволяющая выявить особенности положения этого региона в отношениях Российской и Цинской империй.
Прежде всего как сами путешественники, так и позднейшие исследователи на основании их сведений, обращают внимание на особенности национальной политики империи Цин в завоеванном Джунгарском ханстве: был взят курс на физическое уничтожение основного его населения — ойратов и заселение территории выходцами из других регионов. С конца 1750 — начала 1760-х годов в Илийский край стали переселять тюрков-мусульман из Восточного Туркестана (таранчей) и внутренних областей Китая (дунган) и восточных монголов (солонов, сибо, в меньшей степени — олетов и чахар); также в регионе проживали маньчжуры и китайцы [Валиханов, 1985а, с. 215; Генс, 1855, с. 341; Путинцев, 2011, с. 110–112; Ходжаев, 1982, с. 165, 173; Clarke, 1880, p. 490–491].
Представители столь разных народов, как отмечают российские путешественники, имели и совершенно разный статус. Так, верховная власть в Илийском крае принадлежала представителям маньчжурской администрации: именно из маньчжур назначались цзян-цзюни (губернаторы) и их помощники, а также основной костяк гарнизона, выполнявший функции телохранителей чиновников и полиции [Путинцев, 2011, с. 109]. Кроме того, в Кульдже, являвшейся резиденцией цзян-цзюня, имелся штат чиновников для взаимодействия с иностранцами — туде-жень (туголдай), или торговый пристав, его помощник, «блюститель благочиния» [Валиханов, 1985а, с. 190, 196–197, 199].
Как отмечал Ч. Ч. Валиханов, побывавший в крае в составе дипломатической миссии в 1856 г., цзян-цзюнь — «это совершенный трехбунчужный паша», т. е. напоминает своими действиями коррумпированную османскую администрацию: живет за счет народа, получая от местных жителей продукты, ткани, топливо, ремонт резиденции и проч., при этом забирая в свою пользу и значительную часть государственных налогов, сборов и пошлин [Там же, с. 239]. Можно отметить, что взяточничество китайских чиновников стало одной из причин недовольства ими со стороны местного населения и вышеупомянутого восстания.
Китайцы в крае являлись и воинами, но было также и немало ссыльных, занимавшихся земледелием и промыслами [Васильев, 1885, с. 10; Путинцев, 2011, с. 91]. Наделение их земельными участками, ставшими казенной собственностью после физического уничтожения бывших владельцев — ойратов, привело к возникновению новых форм землевладения в регионе. В частности, были организованы китайские военные поселения (бинтунь), поселения для ссыльных (цзянтунь), земельные участки для маньчжурских солдат (цитунь), дунган (хуэйтунь) и китайцев (хутунь) [Ходжаев, 1982, с. 174].
Монголы представляли собой что-то вроде иррегулярных войск, которые российские современники сравнивают с казачьими; на них возлагалась обязанность по охране границ региона [Валиханов, 1985а, с. 198; Генс, 1855, с. 339; Путинцев, 2011, с. 92, 110]. Однако, как отмечал российский чиновник А. Т. Путинцев в начале XIX в., цинские власти не доверяли им и каждый год направляли на границу также до 1,5 тыс. солдат непосредственно из столицы края — города Кульджи (кит. Или). Весьма примечательно, что когда в Китай бежали волжские калмыки в 1771 г., они прибыли именно в Илийский край, рассчитывая поселиться в Джунгарии — прежних местах обитания своих родичей-ойратов (сам калмыцкий предводитель Убаши и другие представители знати во время переговоров содержались в качестве заложников именно в Кульдже), однако, как сообщает атаман Г. Волошанин, побывавший как раз в это время в регионе, цинские власти решительно возражали против такого варианта, намереваясь расселить калмыков по другим регионам, и даже готовы были применить войска в случае сопротивления беглецов их планам [Волошанин, 2011, с. 47–55][164].
Что же касается тюрков-мусульман, составивших наиболее многочисленную часть региона, то они занимались преимущественно торговлей и ремеслом и имели местное самоуправление. Главой его считался хакимбек Кульджи, избираемый таранчами. В его подчинении находились ишкага (помощник), шанбеги (казначей) и мураб (чиновник для поручений), которые, как правило назначались хаким-беком из числа собственных родственников. Эти представители мусульманского самоуправления отчитывались перед маньчжурской администрацией, и их особый статус подчеркивался тем, что они имели право носить маньчжурские косы, что свидетельствовало об их интеграции в административную систему империи Цин [Путинцев, 2011, с. 109; Расплетаев, 1908, с. 38–39].
После установления контроля над бывшей Джунгарией и ее заселением выходцами из других регионов, т. е. уже в начале 1760-х годов, цинские наместники в регионе стали добиваться превращения Илийского края в военный укрепленный район [Китайские документы, 1994, с. 113]. Следствием этой политики стало фактическое закрытие Кульджи для иностранцев. И только в силу особенностей состава местного населения было разрешено вести торговлю в регионе выходцам из среднеазиатских ханств — Ташкента, Коканда, Бухары, основное население которых (сарты) было родственно таранчам [Генс, 1855, с. 342; Путинцев, 2011, с. 114] (см. также: [Антонов, 1982, с. 151–152])[165]. По замыслу цинских властей, Кульджа должна была стать торговым узлом, через который товары из Средней Азии поступали бы в центральные области Китая. Эта тенденция была обращена в свою пользу русско-подданными мусульманскими торговцами — выходцами из Бухары и Ташкента, а также татарами, ведшими торговые дела в Оренбуржье и Сибири. Однако в течение длительного времени и они были вынуждены выдавать себя за подданных среднеазиатских ханств [Валиханов, 1985ж, с. 257; Веселовский, 1908а, с. 177–178; 1908б, с. 313–314] (см. также: [Антонов, 1982, с. 152–153; Шкунов, 2017, с. 141]).
Активными участниками русско-китайской торговли в Кульдже стали и казахи Среднего жуза, юридически считавшиеся подданными Российской империи, однако при этом власти империи Цин считали их своими данниками, поскольку казахи являлись таковыми по отношению к Джунгарскому ханству, а маньчжуры позиционировали себя как правопреемников джунгар в отношениях с их прежними подданными и вассалами. Неслучайно именно в Кульджу доставлялись подати, взимаемые китайскими чиновниками с казахов Старшего жуза [Лещев, 2011, с. 379–380]. Соответственно, в отличие от русско-подданных татар, бухарцев и ташкентцев, казахам не было необходимости выступать под именем представителей других стран: китайские власти Кульджи охотно торговали с ними, обменивая поставляемых ими баранов на местные товары [Васильев, 1885, с. 5; Волошанин, 2011, с. 48, 50; Путинцев, 2011, с. 113–114].
Собственно, именно благодаря казахам российские торговцы и получили возможность приезжать в Илийский край — правда тоже под личиной среднеазиатских купцов: уже с конца XVIII — начала XIX в. они стали получать от казахских ханов и султанов соответствующие письма, либо же представители казахского правящего рода сами сопровождали русские караваны до Кульджи. Именно таким образом караваном купца И. Ф. Нерпина (в составе которого находился дипломатический чиновник А. Т. Путинцев) в 1811 г. было получено письмо от казахского Камбар-султана, правда сами караванщики выдавали себя за ташкентцев [Путинцев, 2011, с. 83, 84] (см. также: [Антонов, 1982, с. 151; Валиханов, 1985ж, с. 256]). И позднее русско-подданные купцы-мусульмане пользовались этим способом, приезжая в Илийский край в сопровождении казахов из числа подданных империи Цин [Абу-Бакиров, 1850, с. 380–381].
Однако к 1830–1840-м годам пребывание русских торговцев в Илийском крае стало обычным явлением: непосредственно в Кульдже вели дела семипалатинские купцы Самсонов и Санников, имевшие годовые обороты в десятки тысяч рублей и державшие там постоянно 2–3 приказчика [Валиханов, 1985ж, с. 257; Веселовский, 1908б, с. 316; Косицын, 1878, с. 12] (см. также: [Антонов, 1982, с. 153]). Более того, согласно сведениям томского торговца П. Г. Уфимцева (родственника и приказчика вышеупомянутого купца Самсонова), в Кульдже он встречался с несколькими китайскими подданными русского происхождения — потомками «албазинцев», т. е. жителей Албазина, попавших в плен к китайцам после заключения Нерчинского договора 1689 г. и затем переселенных в бывшую Джунгарию [Косицын, 1878, с. 10].