В результате, когда в 1845 г. вице-директор Азиатского департамента МИД Н. И. Любимов посетил второй по значению торговый город — Чугучак[166], он даже не счел нужным скрывать, что является русским (правда, под именем купца Хорошева): местный таможенный амбань всего лишь порекомендовал ему впредь «приезжать туда в азиатском наряде». Из этого сам Любимов сделал небезосновательный вывод, что цинские чиновники готовы сами нарушать режим пребывания иностранцев в Кульдже и поддерживать с ними незаконную торговлю ради собственной выгоды [Веселовский, 1908а, с. 179][167].
В самом деле, сам порядок организации торговли с иностранцами в Илийском крае, по сути, обусловливал произвол и злоупотребления чиновников. Как сообщают российские торговцы, сразу по пересечении русско-китайской границы караван встречал пикет из китайцев или монголов, командир которого считал людей, лошадей, скот и вьюки, после чего часть солдат сопровождали караван до следующего поста (при этом отношение к караванщикам было достаточно суровым: китайские офицеры даже позволяли себе хлестать их плетками) [Ковалевский, 1846, с. 17; Путинцев, 2011, с. 93, 115][168]. Когда же торговцы пребывали в Кульджу, они должны были останавливаться на постоялом дворе, а товары сгружать на особый склад («пакгауз»), где его проверял сам цзян-цзюнь, после чего объявлял цену на товары [Веселовский, 1908а, с. 178; Генс, 1855, с. 340; Ковалевский, 1846, с. 19]. Если цена не устраивала торговцев, выбирались 3–4 представителя от каравана, которые начинали торговаться, а цзян-цзюнь грозил, что приговорит их к битью палками за нарушение порядка. Однако, как правило, заканчивались такие переговоры мирно и взаимной уступкой требований, после чего цинские чиновники покупали товары для казны, попутно собирая с них пошлины (в виде части товара), а уже затем перепродавали местным жителям, с которых также взимали пошлину (но уже серебром) [Ковалевский, 1846, с. 19–20]. Пошлина с иностранцев составляла до 10 % от количества товара (а с баранов — 1 голова с 5)[169], с местного же населения — до 8 % от стоимости покупки [Валиханов, 1985ж, с. 258; Веселовский, 1908б, с. 319; Генс, 1855, с. 340–341]. Впрочем, как сообщает А. Т. Путинцев, со среднеазиатских торговцев в Кульдже пошлину не взимали, поскольку они уплачивали ее при пересечении границы в Восточном Туркестане — Яркенде, Хотане, Кашгаре или Аксу [Путинцев, 2011, с. 114].
Естественно, русским торговцам торговать по «фиксированным ценам» было невыгодно, и они шли на всяческие ухищрения, чтобы обойти сложившийся порядок. Самым распространенным приемом было вручение взятки, которая могла достигать 20 лошадей лично цзян-цзюню и до 50 — остальным чиновникам. Взамен те соглашались либо уменьшить пошлины (или вообще отменить их), либо же разрешить иностранцам торговать напрямую с китайскими и мусульманскими купцами Кульджи [Абу-Бакиров, 1850, с. 386–392; Валиханов, 1985ж, с. 258; Ковалевский, 1846, с. 19]. Другим способом обойти ограничения было сокрытие части товара: караваны стремились прибыть в Кульджу ночью и, пока чиновники не начали осмотр товаров, скрыть часть их, чтобы потом торговать с местным населением [Ковалевский, 1846, с. 18–19].
При этом, как отмечал Н. И. Любимов, в 1840-е годы порядок торговли в Чугучаке существенно отличался от действовавшего в Кульдже: в этом городе торговля допускалась напрямую с купцами-китайцами, хотя значительная часть товаров и здесь шла в пользу амбаня и его подчиненных. Тем не менее подобная ситуация была гораздо выгоднее для иностранных купцов, в результате чего в Кульджу нередко везли «всякий плохой товар». Неудивительно, что Кульджинским трактатом от 25 июля 1851 г., которым Китай официально открывал Кульджу и Чугучак для торговли с Россией, для обоих городов предусматривался именно «чугучакский» вариант торговли, т. е. напрямую с купцами [Веселовский, 1908а, с. 179–181]. В 1860 г. в Пекине был подписан новый договор, которым подтверждалось право русских купцов напрямую торговать с китайцами и даже посещать дома своих партнеров [РКО, № 11, с. 36], которое раньше всячески ограничивалось цинской администрацией, требовавшей, чтобы на посещение китайцев (как администраторов, так и торговцев) русские получали специальные разрешения [Веселовский, 1908а, с. 178; Генс, 1855, с. 344–345; Рейнталь, 1866, с. 153].
В русско-китайской торговле не практиковалось заключение договоров: каждая сторона просто озвучивала свою цену, и если она устраивала контрагента, то сделка осуществлялась — в денежной (в Кульдже) или натуральной (в Чугучаке) форме [Веселовский, 1908б, с. 320]. При этом интересно отметить, что если ранее обычной практикой была продажа товаров в долг, то теперь она была отменена в правовом порядке. Дело в том, что и русские, и китайские торговцы в таких случаях нередко обманывали своих партнеров, и порой приходилось тратить немало времени на поездки из Кульджи в Чугучак и наоборот, чтобы не торговать новыми товарами, а лишь взыскивать прежние долги [Валиханов, 1985ж, с. 257; Ковалевский, 1846, с. 24]. Теперь, согласно ст. 12 Кульджинского трактата, отпуск товаров в долг считался незаконным, и консулы не принимали к рассмотрению жалобы по сделкам такого рода [РКО, 1958, № 8, с. 28].
Конечно, торговля была важнейшим стимулом развития отношений России с Китаем, и поэтому столь большое внимание уделялось именно организации торговли через Кульджу, из которой товары шли в Восточный Туркестан и те области внутреннего Китая, которые не охватывались ранее открытой русско-китайской торговлей через Кяхту. Однако уже в том же договоре 1851 г. предусматривалась возможность особого дипломатического статуса русских подданных в регионе — в частности, учреждение должностей консулов в Кульдже и Чугучаке для защиты интересов своих соотечественников перед китайскими властями. Консулы совместно с представителями цинской администрации даже могли разбирать мелкие споры и ссоры российских и китайских подданных. Кроме того, в обоих городах учреждались также торговые фактории для проживания русских купцов и хранения их товаров (см.: [Кудрявцева, 2018, с. 64]).
При этом нельзя не отметить, что пределы полномочий консулов и правовой статус факторий были весьма ограничены. По условиям трактата 1851 г. китайцы не несли ответственность за сохранность товаров в факториях, и самим русским подданным следовало обеспечить их охрану (равно как и по пути следования — от набегов казахов, которые считали себя китайскими подданными). Более того, фактории не считались территорией России, на которой действовали бы ее законы: их обитатели пользовались только религиозной свободой, посягать на которую не могли представители цинской администрации [РКО, 1958, № 8, с. 27, 28].
У консулов поначалу не было значительных полномочий даже для решения вопросов чисто экономического характера. Так, когда в 1855 г. в Чугучаке была разграблена и сожжена местными жителями русская фактория, властям Западной Сибири в последующем пришлось направлять в Кульджу в помощь консулу специального уполномоченного чиновника — пристава у казахов Старшего жуза подполковника М. Р. Перемышльского (которого сопровождал Ч. Ч. Валиханов) [Валиханов, 1985а, с. 171–172]. И лишь к 1858 г. кульджинскому консулу И. И. Захарову удалось решить с цинскими властями вопрос о денежной компенсации за причиненные убытки в размере 200 тыс. руб., за что он был возведен в ранг генерального консула: это должно было расширить его возможности по взаимодействию с китайскими властями [Васильев, 1885, с. 15].
Рост авторитета российских дипломатов существенно повлиял на отношение местного (некитайского) населения к русским подданным, чем время от времени старались воспользоваться и представители цинских властей. Так, П. Я. Рейнталь, побывавший в Кульдже летом 1864 г., в период между двумя витками антикитайского восстания дунган, отмечал, что цинские чиновники, принимавшие его миссию, всячески старались подольше продержать российских эмиссаров в Кульдже, поскольку восставшие дунгане не атаковали китайцев, пока русские находились в их укреплении. Кроме того, китайцы просили вновь направить в Кульджу консула «с большим отрядом», надеясь, что факт присутствия русских в городе устранит опасность его захвата восставшими [Рейнталь, 1866, с. 147–148, 153, 156]. На этот раз, впрочем, российским представителям удалось воспользоваться своим особым положением в Кульдже: 25 сентября 1864 г. был подписан очередной русско-китайский договор, известный как Чугучакский протокол, которым четко устанавливалась граница владений обеих империй и упорядочивался статус населения по обе ее стороны, устраняя проблему двоеданничества кочевников — казахов Старшего жуза и киргизов [РКО, 1958, № 15, с. 46–49][170].
Итак, анализ сообщений российских путешественников позволяет сделать вывод, что в рассматриваемый период Кульджа, формально являясь частью империи Цин, фактически была особым «буферным» регионом, в котором устанавливался специальный правовой режим как для местного населения, так и для иностранцев, в том числе и русских, связи с которыми были выгодны не только для населения, но и для маньчжурской администрации региона. Статус Кульджи, таким образом, является ярким примером подобных «буферных зон» между крупными континентальными державами, в которых их представители могли устанавливать и развивать отношения, прежде всего в торговой, а затем и в дипломатической сфере (при формально-юридических ограничениях на взаимодействие), со временем постепенно закрепляя их и на международно-правовом уровне.
Вместе с тем сохранение региональной специфики во многом облегчило местным мусульманам отделение Илийского края от империи Цин во время вышеупомянутого мусульманского восстания 1864–1877 гг. Вскоре после отъезда П. Я. Рейнталя маньчжурские власти были изгнаны из Кульджи, и здесь возник Кульджинский (или Таранчинский) султанат, некоторые сведения о государственности и праве которого мы находим в записках А. В. Каульбарса, побывавшего в Кульдже в 1870 г. с дипломатической (и одновременно разведывательной) миссией по поводу улаживания пограничного инцидента с нападением казахов из числа подданных Кульджи на российский отряд.