Вместе с тем тяжкие преступления российские судьи разбирали со всем тщанием и выносили суровые приговоры. Так, российский дипломат и публицист Э. Э. Ухтомский подробно описывает суд над тремя местными жителями, которые при ограблении ювелирной лавки в Чарджуе убили еврея-приказчика. Поскольку преступление было совершено на российской территории и в отношении русско-подданного, судья был вправе вынести решение на основе российских законов: убийца был приговорен к повешению (приговор привели в исполнение на следующий день), а двое других, укрыватели преступника и краденого, отделались менее суровым наказанием [Ухтомский, 1891, c. 165–170].
В 1895 г. Бухара (как и Хива) была включена в таможенную черту Российской империи, что имело следствием, во-первых, освобождение бухарцев от уплаты таможенных пошлин при пересечении российской границы; во-вторых, передвижение российских таможен к границам эмирата с Афганистаном (при этом сам эмир не пострадал, поскольку продолжал взимать пошлины с ввозимых и вывозимых товаров в свою пользу) [Чарыков, 2016, с. 143] (см. также: [Почекаев, 2016а]). Появление на границе российских таможенников вместо бухарских чиновников стало настоящим шоком как для бухарцев, так и для афганцев: как вспоминает туркестанский чиновник (впоследствии выдающийся советский востоковед) А. А. Семенов, местные торговцы на таможне под Кулябом пытались торговаться с русскими пограничниками и просто-напросто отказывались поверить, что таможенный тариф является фиксированным [Семенов, 1902, с. 100].
Налоговая система эмирата, как отмечалось выше, после установления протектората Российской империи фактически не подверглась никаким изменениям, однако бухарские власти нашли возможность ввести некоторые дополнительные повинности, «прикрываясь» политикой имперской администрации. Так, например, в конце 1880-х годов в ряде бекств население более массово и на более длительный срок стало привлекаться к строительству и ремонту дорог и мостов. Правда, как отмечает российский военный чиновник Н. Н. Белявский, побывавший в эмирате в 1889 г., это никоим образом не ухудшило отношения простых бухарцев к России — напротив, они были благодарны русским за улучшение состояния дорог, что стимулировало дальнейшее развитие торговли и проч. [Белявский, 1894, с. 121][184].
Начиная с 1890-х годов представители российских властей уже не ограничивались сбором сведений о положении национальных меньшинств в Бухаре, начав принимать меры по улучшению их правового положения. Правда, учитывая формально сохранявшуюся самостоятельность эмирата, старались делать это путем «рекомендаций», создавая впечатление, что решения в этой сфере принимает сам эмир. Весьма характерный пример подобных действий приводит Н. А. Варенцов. Примерно около 1893 г. эмир решил приобрести роскошный фруктовый сад у крупного бухарского торговца-еврея А. Пенсахова, который, согласно традиции, предложил властителю принять его в дар. А на вопрос, что же он хочет получить взамен, попросил, чтобы его сородичей избавили от прежде наложенных на них ограничений — обязательства носить особую одежду и проч. Как сообщает Варенцов, эмир не только выполнил эту просьбу, издав соответствующий указ, но и заплатил полную стоимость сада. Если учесть тесные связи А. Пенсахова с российскими торговыми кругами, такая покладистость эмира становится вполне понятной [Варенцов, 2011, с. 278]. Впрочем, как отмечали В. П. Панаев в 1897 г. и даже И. С. Васильчиков в 1908 г., определенные ограничения для бухарских евреев (и тем более индусов), в том числе и в отношении одежды, продолжали сохраняться — при том что в правовом отношении власти относились к ним достаточно терпимо [Васильчиков, 2002, с. 67; Олсуфьев, Панаев, 1899, с. 166–167] (см. также: [Л. С., 1908, с. 11; Ржевуский, 1907, с. 279–280]).
Уроженцы Персии по-прежнему оставались востребованными в качестве высших администраторов, успешно строя не только свою карьеру, но и «пристраивая» своих родственников, а также заботясь о других жителях эмирата персидского происхождения. В связи с этим не приходится удивляться, что они пользовались влиянием при дворе, неизменно сохраняя милость эмира и, соответственно, вызывая негодование и ненависть местного суннитского большинства. Результатом стали весьма драматически события, получившие название «суннитско-шиитской резни» 1910 г. (см. подробнее: [Тухтаметов, 1977, с. 30–50]), приведшие к беспорядкам в столице и ряде регионов и урегулированные лишь при помощи срочно вызванных российских войск, принявших сторону шиитов. Один из русских очевидцев приводит интересные подробности этих событий, позволяющие понять, каково было положение персов в Бухаре в начале XX в. Во-первых, хотя столкновения инициировали сунниты, их пострадало больше, поскольку персы-шииты оказались лучше вооружены и организованы. Во-вторых, хотя кушбеги Астанакул и был отправлен в отставку, он не утратил милости эмира и не лишился своих богатств [Диноэль, 1910, с. 189–191].
Убедившись, что русские не ведут себя в эмирате как завоеватели, представители властей и даже население в целом изменили отношение к подданным Российской империи, бывавшим в Бухаре. Военный специалист И. Т. Пославский, посетивший эмират в 1886 г., отмечал, что почтительное и радушное отношение местные жители выказывали только тем русским, кто обладал высоким статусом и передвигался по городу в сопровождении многочисленной охраны, тогда как лица без официального статуса могли испытать грубое обращение со стороны бухарцев — брань, плевки, толчки и проч. [Пославский, 1891, с. 77–79]. Российский исследователь М. А. Варыгин, побывавший в эмирате уже в 1915 г., также отмечает, что в провинции ходили слухи про «дурной глаз уруса», так что, при приближении его экспедиции все калитки каждого кишлака запирались и жизнь, казалось, замирала [Варыгин, 1916, с. 786–787]. Очевидцы упоминают случаи, когда бухарские чиновники позволяли себе применять телесные наказания в отношении местных жителей, являвшихся русско-подданными [Рок-Тен, а, с. 3].
Зато если речь шла о путешественнике, который совершал поездку по личному разрешению эмира или кушбеги, ситуация существенно менялась. Их сопровождал специальный уполномоченный чиновник[185], готовый выполнить любое их пожелание, а представители региональных властей и население демонстрировали к ним уважение и желание всячески услужить. Русский ученый А. В. Нечаев, посетивший эмират с научной экспедицией, вспоминает, что приставленный к нему мирза-баши, чтобы повысить статус своего гостя, пугал местных беков и амлякдаров тем, что русский «тура» (т. е. господин, начальник) путешествует по указанию кушбеги — с целью выявить недостатки в управлении. Естественно, те старались оказать ему наиболее щедрое гостеприимство и выполнить любую его просьбу [Нечаев, 1914, с. 13–14].
Итак, на основании свидетельств современников можно сделать вывод, что российское влияние стимулировало определенные изменения в политической и правовой жизни Бухарского эмирата. Однако можно ли говорить об эффективности процесса фронтирной модернизации? Ответ на это также содержится в записках путешественников. Так, в частности, И. С. Васильчиков уже по итогам поездки констатировал, что Россия никоим образом не изменила ни структуру управления эмирата, ни систему налогов и сборов. Более того, сам он признавался, что во время поездки планировал поднять перед центральными властями вопрос об активизации преобразований в Бухаре, однако вскоре убедился в их невозможности, если не будет сделан решительный шаг, и эмират не станет частью Российской империи [Васильчиков, 2002, с. 68, 70]. А именно этот шаг имперские власти и не планировали, хотя дискуссии по данному вопросу шли в центральных властных кругах не одно десятилетие.
§ 2. Изменения в государственности и праве Бухары под российским протекторатом в оценках западных путешественников
Подчинение Бухары Российской империи сделало пребывание иностранцев в эмирате безопасным, а строительство Среднеазиатской железной дороги в 1888 г. стимулировало интерес представителей западного мира к таинственной Средней Азии — в особенности к тем ее государствам, где до сих пор сохранялись средневековые традиции. Неудивительно, что с конца 1880-х годов в Бухаре побывало большое количество европейцев — англичан, испанцев, французов и др. [Ney, 1888, p. 424].
По подсчетам исследователей, только за 1890–1898 гг. Русский Туркестан и Бухарский эмират посетили более 250 европейцев с самыми различными целями — от туристических поездок до религиозных миссий [Горшенина, 1999, с. 98–99]. Соответственно, в рассматриваемый нами период (1870–1910-е годы) западных путешественников в Бухарском эмирате было гораздо больше. Естественно, далеко не все из них оставили отчеты или мемуары о своих поездках. А те записки путешественников, которые дошли до нас, различаются по глубине наблюдений, охвату различных аспектов политико-правовой жизни и проч. Кроме того, некоторые авторы ограничивались исключительно записью собственных впечатлений, другие же сочетали личные наблюдения со сведениями местных информаторов (в том числе и российских чиновников), превращая таким образом путевые заметки в исследовательские труды.
Записки западных путешественников о Бухаре неоднократно привлекались исследователями истории эмирата, однако их правовая составляющая до сих пор не становилась предметом исследования. А в них немало сведений о статусе российских чиновников в Бухаре, их влиянии на политику и экономику эмирата и т. д. Соответственно, ниже мы намерены проанализировать сведения западных (европейских и американских) путешественников о российском влиянии в различных сферах политического и правового развития Бухарского эмирата.
Начнем с того, что противоречивый характер правового статуса эмирата и его правителя по отношению к России не остался незамеченным иностранными путешественниками, что и отразилось в их свидетельствах. С одной стороны, иностранц