Российские власти не вмешивались в систему налогообложения, однако ловкие бухарские беки умели пользоваться изменением статуса эмирата в собственных интересах. Они увеличивали налоги с подвластного им населения под предлогом, что должны делать подарки русским чиновникам и офицерам — а если таких подарков не будет, то придут русские войска [Благовещенский, 2005, с. 268–269][191].
Сведения иностранных путешественников, касающиеся экономических изменений в Бухарском эмирате под влиянием «российского фактора», позволяют проследить не только факты, но и эволюцию этих изменений. Прежде всего это касалось русского торгового присутствия в Бухаре. В середине 1870-х годов Г. Лансделл и Ю. Скайлер отмечали, что в эмирате было всего два-три русских торговца [Lansdell, 1875, p. 88; Schuyler, 1877, p. 94–95] (см. также: [Hellwald, 1874, p. 285]). А уже в конце 1880-х годов лорд Керзон писал, что Россия установила в эмирате монополию на торговлю иностранными (даже английскими) товарами, что в Бухаре открылись представительства Императорского русского банка, ряда государственных и частных торговых фирм [Curzon, 1889, p. 189–190]. Вторит ему и Д. Добсон, отмечающий, что после проведения железной дороги русские взяли под контроль всю торговлю Бухары [Добсон, 2013, с. 200].
Путешественники также отмечают, что русские банки и торговые агенты существенно влияли на развитие даже внутренней торговли Бухарского эмирата, а из местных торговцев преуспевали лишь несколько наиболее состоятельных, способных на равных взаимодействовать с представителями имперской экономики [Curzon, 1889, p. 152; Graham, 1916, p. 36; Norman, 1902, p. 294; Olufsen, 1911, p. 230]. Русские компании арендовали в Бухаре недвижимость под торговые конторы, склады, производство тканей и табака [Le Messurier, 1889, p. 176; Olufsen, 1911, p. 497], брали в разработку золотые копи (платя при этом эмиру роялти в размере 5 % от добычи и ренту за пользование землей) [Norman, 1902, p. 295]. Ими было также стимулировано развитие виноделия и виноторговли в Бухаре, а торговля шкурами и мехами (в том числе и ввозившимися в Бухару) осуществлялась через российских дилеров [Norman, 1902, p. 295–296; Skrine, Ross, 1899, p. 382]. Все эти действия никоим образом не регламентировались международно-правовыми актами, а оформлялись на уровне частноправовых договоров, правда, в присущем Востоку порядке: путем издания бухарским эмиром соответствующих указов-ярлыков[192]. Даже сам эмир вложил 9 тыс. руб. в создание в Бухаре телеграфа (плюс 3 тыс. руб. зарплаты его работникам); при этом он имел по 10 коп. с каждого слова, однако немало терял при обмене русской валюты на местную [Le Messurier, 1889, p. 164].
Из иностранных источников становится известным и изменение отношения в Бухаре к российскому рублю. Юридически его хождение в эмирате закреплено не было, однако менявшиеся со временем обычаи делового оборота сделали его, пожалуй, даже более значимым средством платежа, чем бухарская таньга. Уже в середине 1870-х годов бухарские торговцы применяли в качестве платежного средства русские золотые полуимпериалы [Lansdell, 1875, p. 185]. И если лорд Керзон по итогам своей поездки по Центральной Азии писал, что бухарские торговцы с подозрением относились к бумажному рублю, предпочитая ему серебро (которое для ведения расчетов возилось даже из Гамбурга) [Curzon, 1889, p. 152][193], то другой европейский путешественник, побывавший в Бухаре чуть позже, прямо утверждает, что русские рубли ходят по всему Бухарскому эмирату по курсу 1 руб. за 4 таньга [Le Messurier, 1889, p. 163][194]. Уже на рубеже 1880–1890-х годов власти эмирата оценивали в рублях торговый оборот государства [Добсон, 2013, с. 205–206], а в начале ХХ в. богатые бухарские торговцы вели дела почти исключительно в рублях [Olufsen, 1911, p. 204–205].
Развивая торговлю и производство, представители российских властей и предпринимательских кругов много внимания уделяли и развитию коммуникаций: в 1880–1890-е годы начинается активное строительство дорог и мостов по всему ханству [Ibid., p. 18–19, 23][195]. Несомненно, важнейшим событием стало строительство на территории Бухарского эмирата железной дороги, связавшей Бухару с Ташкентом, Оренбургом и европейской частью России. В связи с этим нельзя не упомянуть сообщений иностранцев о появлении в Бухарском ханстве «русских колоний» с особым статусом.
Уже вскоре после подчинения Бухары в ней появляются российские укрепленные поселения с гарнизонами: американский корреспондент Мак-Гахан, участвовавший в походе на Хиву 1873 г., упоминает укрепление Св. Георгия в бухарском селении Хала-Ата, в 1880-е годы такие же укрепления появляются в Чарджуе и Керки. Как и предоставление торговцам земли и строений, подобные вопросы тоже решались путем издания личных указов («позволений») эмира представителям русских властей [Мак-Гахан, 1875, с. 90; Olufsen, 1911, p. 567; Skrine, Ross, 1899, p. 357].
А после открытия железной дороги и постройки станций в самой Бухаре, Чарджуе и Кермине русские обособленные поселения стали появляться и там[196]. Формально это объяснялось благоразумным нежеланием русских беспокоить местных жителей видом непривычного им железнодорожного транспорта [Olufsen, 1911, p. 502], почему станции и строились в нескольких километрах от городов. Однако вскоре вокруг них стали возникать настоящие «русские города» с соответствующим населением, инфраструктурой и проч. Так появляется Новая Бухара, возникшая вокруг столичной железнодорожной станции, а также обособленный русский город в Чарджуе, во главе которого стоял district governor[197] (см.: [Curtis, 1911, p. 127; Norman, 1902, p. 288; Olufsen, 1911, p. 152, 570; Phibbs, 1899, p. 180; Rickmers, 1899, p. 598; 1913, p. 112]). Особое же негодование англичан вызывали русские пограничные посты и таможни на границах Бухарского эмирата: они опасались, что значительное увеличение таможенных пошлин подорвет британскую торговлю в Средней Азии [Добсон, 2013, с. 201, 202; Graham, 1916, p. 32; Rickmers, 1899, p. 617][198].
Как отмечали западные путешественники, русским удалось внести некоторые изменения в регулирование статуса отдельных слоев общества. Например, было запрещено оскорбление словами и действием со стороны бухарцев представителей национальных и религиозных меньшинств — в частности, путешественники упоминают о существенно улучшившемся в этом отношении положении бухарских евреев [Olufsen, 1911, p. 298, 300], что совпадает со сведениями российских путешественников 1880-х годов, которые мы анализировали в предыдущем разделе. Представители религиозных меньшинств апеллировали к политическому агентству при возникновении проблем с эмирскими властями и мусульманским духовенством [Ibid., p. 546].
Самым главным событием в социальной сфере стала отмена рабства, предусмотренная ст. 17 Договора 1873 г. [Сборник, 1952, с. 139] (см. также: [Olufsen, 1911, p. 574]), хотя на практике этот процесс затянулся на долгие годы. Иностранные путешественники свидетельствуют, что формально работорговля была под запретом, но фактически она — по-прежнему распространена во всем эмирате, причем и эмир за ее счет пополнял свой гарем [Lansdell, 1875, p. 185]. Достаточно сказать, что официальный указ эмира о запрете работорговли был издан лишь в 1886 г. [Curzon, 1889, p. 160; Yate, 1887, p. 151] (см. также: [Чарыков, 2016, с. 143])! Соответственно, представителям русских властей приходилось «собственным примером» подталкивать бухарские власти к выполнению этого обязательства: известно, что они выкупали пленников и освобождали их [Добсон, 2013, с. 140] (см. также: [Чарыков, 2016, с. 139–140]).
Зато, как постоянно имели случаи убедиться иностранцы, весьма скрупулезно бухарские власти соблюдали другое договорное положение — о том, что все внешние контакты эмират будет осуществлять исключительно при посредстве России [Curtis, 1911, p. 122; Rickmers, 1913, p. 111]. Уже с середины 1870-х годов существовал запрет на въезд иностранцев в Бухару без согласования с русскими властями [Мак-Гахан, 1875, с. 104]. А когда в Бухаре появилось Русское политическое агентство, то именно его представители стали встречать всех прибывавших в Бухару иностранцев (в противном случае бухарские власти направляли иностранцев в российское представительство), и сопровождали их в поездках по эмирату (см., например: [Добсон, 2013, с. 139, 146–147; Bookwalter, 1899, p. 466; Curzon, 1889, p. 154, 170; Olufsen, 1911, p. 105, 114]). Лишь очень немногих из иностранцев сопровождал эскорт, предоставленный самим эмиром [Phibbs, 1899, p. 156; Rickmers, 1899, p. 596][199]. Интересно отметить, что чрезмерные трудности в получении иностранцами разрешения русских властей на поездку в Бухарский эмират (отмечаемые, впрочем, и в отечественной историографии (см., например: [Горшенина, 1999, с. 98])) являлись, по-видимому, расхожим стереотипом, который опровергали сами путешественники. Так, англичанин Биддюльф утверждал: «Затруднения в получении от русского правительства разрешения посетить Закаспийский край далеко не так велики, как их обыкновенно себе представляют» [Биддюльф 1892, с. 211].
Соответственно, по всем вопросам, так или иначе связанным с международными отношениями, эмир Бухары и его приближенные отсылали иностранцев к политическому агентству. Д. Добсон вспоминал, что когда его спутник-француз предложил бухарским сановникам отправить на Парижскую выставку местные товары, ему пообещали, что его предложение будет передано эмиру, а ответ получен через русское представительство. Аналогичным образом по всем остальным вопросам, касавшимся торговли Бухары с другими странами, гостям было предложено обращаться непосредственно к агенту Н. В. Чарыкову [Добсон, 2013, с. 147–148] (см. также: [Ney, 1888, p. 426]).