ется, оставило их равнодушными, поскольку они посчитали себя свободными сразу же, как только русские вступили на территорию ханства, т. е. еще в мае. Более того, сочтя себя свободными и находящимися под покровительством России, они стали самовольно покидать своих хозяев и в некоторых случаях даже предпринимали попытки расправиться с ними [Гродеков, 1883, с. 278–279] (см. также: [Терентьев, 1906, с. 263]). Неудивительно, что хан вместе с советом поспешил издать соответствующий указ, хотя К. П. фон Кауфман рекомендовал ему не торопиться и все обдумать [Мак-Гахан, 1875, с. 205].
Российское влияние способствовало также отмене ряда ограничений в отношении национальных и религиозных меньшинств. В частности, если еще в конце XIX в. евреев в ханстве практически не было, то теперь они стали приезжать для ведения дел даже из Бухары [Афанасьев, 1915, с. 17].
Ряд иностранцев, которые, мягко говоря, не приветствовали усиление контроля Российской империей над Центральной Азии в ущерб британским интересам, склонны видеть в российском влиянии больше отрицательных, чем положительных черт. Так, британский офицер Ф. Барнеби, умудрившийся, несмотря на запрет российской администрации, на несколько дней пробраться в Хиву в 1875 г., в своих записках несколько раз упомянул, что хан платит дань русскому царю, что заставляет его облагать дополнительными налогами своих подданных, в результате чего средний сбор с кибитки в хивинских владениях составляет 11 руб., тогда как русско-подданные кочевники на другом берегу Амударьи платят лишь 4 руб. Соответственно, хивинцы не расположены к своим завоевателям [Burnaby, 1876, p. 273, 307, 315]. Вторит ему и швейцарец А. Мозер, который связывает обеднение хивинских подданных с огромной контрибуцией, наложенной русскими на Хиву [Moser, 1885, p. 281–282]. Еще один англичанин, Р. Джефферсон, побывавший в Хиве в самом конце XIX в., также описывает ханство как государство, пребывающее в упадке, приводя при этом целый ряд причин: отторжение Россией хивинских территорий, наложение огромной контрибуции, проведение железной дороги в обход Хивы, что лишило ее статуса транзитного центра и проч. [Jefferson, 1900, p. 274–276].
Однако, как справедливо указывали российские современники, утратив ряд владений на Амударье (и, соответственно, некоторое количество налогоплательщиков), хан укрепил свою власть над мятежными прежде туркменскими племенами, которые должны были ему с лихвой компенсировать эти потери [Стеткевич, 1892, с. 193].
И хан, и его подданные с той же целью поправки своего благосостояния изучили новые приемы зарабатывания денег, в том числе и в ущерб интересам России, и ее подданных. Так, туркестанский чиновник В. Г. Янчевецкий (впоследствии — известный советский писатель В. Ян) сообщает о покровительстве ханом Мухаммад-Рахимом II контрабандистам, которые ввозили заграничные товары в имперские владения империи через Хиву, пользуясь тем, что с 1895 г. ханство было включено в таможенную черту Российской империи, и товары, провозимые через русско-хивинскую границу, не досматривались [Ян, 1989, с. 524]. Городская администрация в ханствах всячески старалась создавать барьеры для нормальной деятельности и расширения российских предприятий, вышедших на хивинской рынок — исключительно с целью заставить их владельцев или представителей раскошелиться на взятки. Так, власти города Ханка (в 27 верстах от Хивы) перекрыли въезд в здание «Восточного общества» и заявили, что для его открытия надо будет платить ежегодный сбор за пользование прилегающим участком, через который и осуществлялся въезд. Правда, когда то же самое попытались проделать хивинские городские власти с обществом «Кавказ и Меркурий», российские бизнесмены оказались предусмотрительнее и заранее выкупили соответствующий участок земли [Икс, с. 76–77].
Подобные действия властей, конечно же, способствовали снижению уважения к закону и у рядовых хивинцев. Российский писатель К. В. Афанасьев, побывавший в Хиве в начале XX в. передает свой разговор с местным евреем, который констатировал, что в ханстве стали больше воровать: теперь стало опасно считать деньги на улице или не запирать на ночь лавки, как это практиковалось ранее [Афанасьев, 1915, с. 17].
Вместе с тем даже недоброжелатели России все же вынуждены признать, что, благодаря усилиям русских, уже в 1870-е годы в ханстве были отменены многие жестокие наказания, запрещены работорговля и грабительские набеги туркмен [Burnaby, 1876, p. 296; Moser, 1885, p. 282]. Примечательно, что враждебно относившийся к России Ф. Барнеби более высоко оценил достижения России в изменениях в Хиве в сфере наказаний, чем российский же подданный В. Г. Ян, который отметил, что в ханстве сохранились все феодальные законы, «лишь отчасти смягченные русским влиянием», обратив внимание, в частности, на отмену лишь членовредительских наказаний (отрезания носа и ушей), битья палками и отрубания головы. Сам будущий писатель связывает незначительность изменений с тем, что Россия сама себя ограничила в праве активно влиять на ханство. Так, когда он после посещения хивинской тюрьмы описал тяжелые условия содержания в ней заключенных в письме своему начальнику — военному губернатору Закаспийской области Е. Е. Уссаковскому, тот весьма гневно выразил свое недовольство вмешательством подчиненного во внутреннюю жизнь ханства [Ян, 1989, с. 522, 526].
Наконец, еще одним следствием установления российского протектората стало появление на территории ханства значительного числа русских. И если с торговцами, как уже отмечалось выше, и власти, и простые хивинцы не только примирились, но и научились извлекать прибыль из взаимодействия с ними, совершенно иная ситуация сложилась в отношении чиновников и ученых, многие из которых прибывали в Хиву по приглашению хана для решения внутренних хивинских проблем.
Например, с целью повышения эффективности сельского хозяйства и изучения возможностей расширения ирригационного земледелия в Хиву в начале XX в. прибыли русские землемеры. По распоряжению хана они были объявлены его «гостями» и, в качестве таковых, должны были содержаться за счет наместников регионов, в которых проводили изыскания. В результате местному населению приходилось содержать самих русских «тура», т. е. начальников, а также приставленных к каждому из них дивана (секретаря), переводчика и пятерых рабочих [Афанасьев, 1915, с. 31–32]. Естественно, подобные случаи не увеличивали популярности русских в ханстве.
Таким образом, в Хиве, как и в Бухаре, влияние России можно оценить как противоречивое. А причины этой противоречивости крылись в незаконченности и непоследовательности имперской политики в протекторатах, которые были проанализированы и раскритикованы еще одним российским путешественником, произведениям которого посвящен завершающий параграф этой главы.
§ 4. Провал российской правовой политики в протекторатах? Книга Д. Н. Логофета «Страна бесправия» и причины ее написания
Проанализированные выше сообщения российских и западных путешественников по Бухарскому эмирату дают основание для выводов о существенном влиянии России на его политическое и правовое развитие на рубеже XIX–XX вв. Вместе с тем нельзя не отметить определенную противоречивость действий российских властей в протекторате, результатом которой стали совершенно не те политические и правовые последствия, на которые они рассчитывали. Так, условия договоров 1868 и 1873 г., оформивших зависимость Бухары от России, давали основания считать, что были созданы условия для интеграции эмирата в имперское политико-правовое пространство. Однако и десятилетия спустя эмир правил как абсолютный монарх, взимая с населения многочисленные налоги и все более разоряя его.
В результате не только иностранцы, но и сами же российские чиновники порой позволяли себе довольно жестко критиковать действия имперских властей. Ситуация в Бухаре была ярко описана в книге высокопоставленного военного чиновника и известного востоковеда Д. Н. Логофета «Страна бесправия. Бухарское ханство и его современное состояние» (1909), в которой резкой критике подверглись власти эмирата, система управления и имперская администрация, не пытавшаяся влиять на государство, находившееся под российским протекторатом.
«Страна бесправия», немедленно после выхода получившая несколько рецензий и вызвавшая даже полемику в прессе [Д. Н. Логофет, 1908; Мустафин; Ответ Мустафину], уже вскоре стала использоваться как источник по истории Бухарского эмирата и русско-бухарских отношений. Но специалисты расходились в ее оценках: одни подчеркивали, что автор подробно, на основе конкретных фактов и цифр, сумел показать отсталость бухарской системы управления и экономики, злоупотребления чиновников, пороки российской «политики невмешательства»; другие критиковали Логофета за фактические ошибки и намеренное искажение фактов (см. подробнее: [Брежнева, 2009, с. 14]; ср.: [Азизов, 2014]). Большинство исследователей согласно в том, что целью книги была не забота о населении Бухары, а стремление убедить имперские власти в целесообразности присоединения эмирата к России [Арапов, 1981, с. 71; Глущенко, 2010, с. 380–381; Тухтаметов, 1966, с. 69–70]. Автора книги характеризовали как поборника активной завоевательной политики России в Средней Азии, выразителя интересов крупной российской буржуазии и даже черносотенца [Арапов, 1981, с. 69; Левтеева, 1986, с. 56; Pierce, 1960, p. 59].
Таким образом, Логофета оценивали как востоковеда и эксперта по Средней Азии, при этом забывая о его официальном статусе. Но если мы обратим на него внимание, причины и цели написания книги предстанут совсем в ином свете. Д. Н. Логофет в первую очередь был профессиональным военным и с конца XIX в. служил в Туркестанском крае. На рубеже 1890–1900-х годов он командовал пограничным отрядом на территории Бухарского эмирата, проведя там несколько лет, и ко времени написания «Страны бесправия» имел чин подполковника [Басханов, 2005, с. 142]. Естественно, принадлежа к военному ведомству, он не мог не быть выразителем его интересов в регионе.