Впрочем, к такой позиции Логофет пришел не сразу. В 1908 г. его очерк под тем же названием был опубликован в «Биржевых ведомостях» и перепечатан в «Закаспийском вестнике»: автор давал мрачную картину положения в Бухарском эмирате и жестко критиковал российские власти за невмешательство в его дела — причем власти в целом. Публикация попала к туркестанскому генерал-губернатору П. И. Мищенко, охарактеризовавшему ее как «фельетон» и «статью нежелательного направления» [Левтеева, 1986, с. 117]. Видимо, Логофету дали понять, что принадлежность к военному ведомству не позволяет ему критиковать деятельность своего прямого руководства. Поэтому в книге, увидевшей свет в следующем году, акценты были расставлены более определенно.
Так, Д. Н. Логофет заявляет, что эмир Бухары при поддержке русского оружия покончил с противниками внутри эмирата, присоединил области, ранее не признававшие его власти, и стал более самовластным монархом. Это отразилось даже на процедуре приема им имперских чиновников: если в 1870–1880-е годы во время приезда туркестанского генерал-губернатора эмир встречал его далеко от своей столицы, то в начале ХХ в. уже ожидал высокопоставленного гостя в своем дворце[206]. Конечно, рассуждает Логофет, к этому можно отнестись как к мелочи, но на Востоке из таких мелочей и складывались отношения между государствами [Логофет, 1909, с. 6, 17–18]. Эмир облагал народ непосильными налогами, а чиновники, отвечавшие за их сбор, брали с плательщиков и сверх установленных ставок, утверждая, что делают это по поручению российских властей, тем самым возбуждая среди населения антироссийские настроения [Там же, с. 51].
Российские же власти никоим образом не контролировали деятельность эмира и его чиновников, что воспринималось последними как слабость России. В результате русско-подданные, которым по договорам 1868 и 1873 г. предоставлялись многочисленные льготы и привилегии в эмирате, всячески притеснялись местными властями, испытывали ограничения в торговле, не имели права приобретать недвижимость на территории Бухары и т. д. [Логофет, 1909, с. 23].
Кто же, по мнению Логофета, был виноват в сложившейся ситуации? Ответ однозначен: дипломатическое ведомство России, с конца XIX в. «перехватившее» у администрации Туркестанского края (подведомственной Военному министерству) полномочия по контролю за Бухарой[207]. Имея туманные представления о географии и политико-правовой ситуации в эмирате, МИД выработал «особую систему невмешательства», чтобы не вызвать негативной реакции со стороны Англии. В результате руководство МИД и его представители в Бухаре воспринимали эмират как самостоятельное государство и считали, что не вправе вмешиваться в его внутреннюю политику [Там же, с. 7, 141–142, 207, 208].
Обвиняя дипломатическое ведомство, Логофет не ограничился констатацией того, что его представитель в Бухаре (русский политический агент) получил «удобную, хорошо оплачиваемую должность», но и развивает тему с так называемыми бухарскими подарками. Согласно восточной традиции, бухарские власти вручали высоким гостям богатые дары, что, по мнению автора «Страны бесправия», побуждало российских дипломатов закрывать глаза на бедственное положение эмирата. И когда политический агент узнавал о проблемах в эмирате и направлял своих чиновников для выяснения ситуации на местах, эмир давал указания наместникам областей оказывать содействие этим чиновникам. Наместники же понимали содействие, как организацию торжественной встречи, богатый ужин («достархан») и вручение даров [Там же, с. 159–164]. Логофет прямо не обвиняет дипломатических представителей во взяточничестве, но всячески намекает, что именно эти дары усиливали пассивность позиции российских чиновников в Бухаре[208].
Единственное, что способствовало укреплению российского влияния в Бухаре, продолжает автор, было создание в 1880–1890-е годы российских поселений на территории эмирата — благодаря усилиям Военного министерства, а не МИД. Это не только обеспечило безопасность границ (большинство русских поселений было создано для размещения воинских гарнизонов на бухарско-афганской границе), но и позволило бухарцам, непосредственно взаимодействуя с русскими, убедиться в их благих намерениях [Там же, с. 171].
Завершает свою книгу Логофет призывом к III Государственной Думе пересмотреть договоры 1868 и 1873 г., передать фактическое управление эмиратом компетентным российским чиновникам (не дипломатам!), поначалу оставив эмира в качестве «внешнего декорума», а затем — прямо включив территорию эмирата в состав России [Там же, с. 211–213].
Итак, автор вполне четко обозначил свою позицию, жестко критикуя деятельность в Бухаре МИД России и полностью одобряя действия Военного министерства. Столь «некорректные» высказывания в адрес внешнеполитического ведомства со стороны военного чиновника, высокопоставленного в Средней Азии, но незначительного в имперском масштабе, объяснялись поддержкой его непосредственного начальства. Причиной тому — многолетние разногласия Военного министерства и МИД по вопросам центральноазиатской политики Российской империи: военные выступали за широкую экспансию России, тогда как дипломаты, опасаясь осложнений с Англией, добивались уменьшения активности империи в регионе. Неслучайно книгу издал «комиссионер» В. Березовский, получавший специальные субсидии от Военного министерства на свои издания [Левтеева, 1986, с. 56].
А уже 2–3 февраля 1909 г. туркестанский генерал-губернатор Мищенко провел так называемое ташкентское совещание, на котором эта, в общем-то, публицистическая работа была подробно разобрана представителями военного и дипломатического ведомств. Еще до совещания книгу было поручено изучить представителям обоих министерств — генералу М. Дрягину и дипломатическому чиновнику А. Калмыкову, на основании заключений которых и разгорелась бурная дискуссия, нашедшая отражение в «журнале» совещания. Каждый из «обвинительных пунктов» Логофета вызывал бурные обсуждения, в ходе которых генерал-губернатор, по сути, повторял его критические замечания (это является еще одним подтверждением того, что автор «Страны бесправия» выражал официальную позицию военного ведомства), а русский политический агент в Бухаре Я. Я. Лютш старался их опровергать [ЦГА РУз, ф. И-2, оп. 31, д. 251/24, 251/29].
На замечание Мищенко о том, что невмешательство русских властей способствует росту антиэмирских и антироссийских настроений, Лютш ответил довольно неопределенно, что «политическое агентство делает шаги к сближению бухарцев с формами более культурной жизни». Так же он отреагировал на сведения об ограничении прав русских в эмирате, заявив, что ему о таких фактах неизвестно, но если бы они обнаружились, то «политическое агентство приняло бы против этого меры». Наиболее противоречиво Лютш отвечал на обвинение, что политическое агентство игнорирует факты злоупотреблений бухарских чиновников при сборе налогов, в результате чего ухудшалось отношение населения к русским (в пользу которых якобы эти налоги собирались). Лютш отмечал, что в его полномочия не входит контроль бухарского бюджета, однако «по сведениям, добытым частным путем и заслуживающим доверия», масштабных злоупотреблений в этой сфере нет, и доходы эмира в несколько раз меньше, чем утверждает Логофет.
Активно обсуждался вопрос о статусе российских поселений в эмирате. Мищенко отметил неопределенность их правового положения и предложил Лютшу добиться от центральных властей империи передачи ему (агенту) полномочий «начальника области», т. е. главы этих поселений. Тем самым генерал-губернатор пытался упрочить собственное влияние в эмирате: ведь поселения, как отмечалось выше, являлись преимущественно военными гарнизонами, и если бы Лютш возглавил их, он должен был бы формально подчиняться начальнику этих гарнизонов — туркестанскому генерал-губернатору, являвшемуся и командующим Туркестанского военного округа! Однако агент, вероятно, понял намерения Мищенко и ограничился обещанием поднять вопрос, чтобы при нем была учреждена должность чиновника, который и стал бы исполнять обязанности «начальника области».
Совещание окончилось ничем: представители МИД раскритиковали книгу Логофета, а представители военного ведомства не без иронии посоветовали им более внимательно прочесть ее. Примечательно, что деликатный вопрос о «бухарских подарках» не был затронут на совещании: его обсуждали уже на уровне центральных органов власти, причем Военное министерство выступало за полное прекращение практики одаривания русских чиновников (впервые подобную позицию озвучил военный министр А. Н. Куропаткин еще в 1898 г.), но МИД выступил за ее сохранение: подарки в глазах эмира и его сановников — это разновидность дани и, следовательно, признания зависимости Бухары от России, и если от них отказаться, то бухарские власти сочтут это за отказ империи от сюзеренитета над эмиратом (см. подробнее: [Дмитриев, 2008, с. 119–128]).
Еще одну попытку использовать «Страну бесправия» в августе того же 1909 г. предпринял новый туркестанский генерал-губернатор А. В. Самсонов, однако с тем же итогом: участники согласились с необходимостью включения Бухары в состав России, но представители МИД остались при мнении, что пока этот шаг преждевремен, поскольку Бухара по своему уровню развития не готова стать частью империи, хотя военное ведомство придерживалось противоположной точки зрения [Брежнева, 2009, с. 14; Дмитриев, 2008, с. 121; Тухтаметов, 1966, с. 69–70]. Таким образом, результаты публикации книги и ее обсуждения в Ташкенте оказались скромными: МИД удалось «спустить на тормозах» все инициативы Военного министерства: эмиру лишь было «рекомендовано» начать процесс преобразований.
Можно согласиться, что позиция Д. Н. Логофета отнюдь не была оригинальной, и «Страна бесправия» привлекла внимание лишь потому, что была написана ярким и выразительным языком [Becker, 2004, p. 167–168]. Однако вышесказанное позволяет предположить, что она могла быть «информационным проектом» Военного министерства, целью которого было четкое определение его полномочий в решении «бухарского вопроса». Для этого к «Стране бесправия» и было привлечено столь широкое внимание, инициированы «ташкентские совещания» и т.