Поэтому расширять свои арктические границы скандинавские страны стремятся до максимально возможных пределов, выдвигая претензии «с запасом» и отстаивая их до последнего, вычерпывая буквально «до дна».
Весьма показательны, с этой точки зрения, наши взаимоотношения с Норвегией, которая сначала, в 1920 году «отжала» у охваченной гражданской войной России Шпицберген, а затем почти сто лет отстаивала и шаг за шагом расширяла свои права на «территориальные воды» вокруг него. В результате между нашей страной и Норвегией возникло много спорных вопросов, включая часть Баренцева моря площадью 155 тысяч квадратных километров. Сорок лет по ней шло дипломатическое перетягивание каната и, надо, к нашей чести, сказать, проявили достаточно упорства и гибкости, чтобы добиться результата, который полностью соответствует тем интересам, которые были заявлены еще в 70-е годы прошлого века.
Во-первых, у нас теперь полностью урегулированы все территориальные споры с одним из важнейших арктических государств, которым является Королевство Норвегия. Хотя надо понимать: это вовсе не значит, что достигнутый консенсус как-то повлияет на остальные спорные вопросы двусторонних отношений.
Во-вторых, создан еще один – после договора по Аляске 1867 года – прецедент для определения и закрепления национальных границ в Арктике на основе двухсторонних соглашений. А два прецедента – это уже полноценная правоприменительная практика. То есть на западе и на востоке Арктики наши государственные границы теперь полностью определены, осталось определить их на севере, то есть договориться с Канадой и Данией – без вмешательства третьих стран. Надо понимать, что пределы «декретного» советского сектора в Арктике, установленные в 1926 году, касались только земель, которые могли быть внутри него обнаружены, а не водных пространств, покрытых льдами. Тогда это было полностью оправданно, поскольку изучение Арктики только начиналось, сейчас же, 90 лет спустя, каких-то географических «белых пятен», «земель Санникова» за Северным Полярным кругом практически не осталось, но если вдруг они обнаружатся, то мы по-прежнему будем вправе на них претендовать. Но акватории вокруг территорий, их правовой статус и режим регулируется международным морским правом, и тут Россия вынуждена считаться не только с остальными арктическими странами, но и со всем международным сообществом, многие члены которого претендуют на изучение и освоение Арктики, не имея в данном регионе суверенных территорий. Сейчас эти проблемы обсуждаются и решаются через созданный в 1996 году по инициативе Финляндии Арктический Совет, своего рода международный клуб полярных стран, куда допускаются далеко не все желающие и только на определенных условиях. Кстати, своеобразная скандинавская солидарность проявилась в том, что полноправными членами Арктического Совета являются Швеция и Исландия, не имеющие прямого выхода к Северному Ледовитому океану.
Арктические права Дании основаны на её суверенитете (окончательно закреплённом только в 1933 году) над Гренландией, территорией площадью более двух миллионов квадратных километров. Пусть там лёд, эскимосы, но, кроме этого, там расположены военные базы США, которые имеют колоссальное стратегическое значение, особенно авиабаза в Туле, особенно в рамках развёртывания системы американской противоракетной обороны. Потому что в случае полномасштабного глобального конфликта хоть стратегические бомбардировщики, хоть баллистические ракеты и в Россию, и в США будут лететь через Северный полюс: так ближе, а значит – быстрее. В 1941 году, после оккупации Дании Третьим рейхом, США включили Гренландию в зону действия пресловутой «доктрины Монро», и до сих пор она там находится.
Проход между Гренландией, Исландией и Соединенным Королевством является главным противолодочным рубежом НАТО против советского, а теперь – российского флота. С некоторым оживлением патрулирования российского ВМФ в Северной Атлантике этот рубеж снова приобрел для наших западных партнёров стратегический характер. И в Копенгагене очень хорошо понимают, что Гренландия придаёт им такой вес на мировой арене, которого бы они в противном случае никогда не имели.
При этом постоянное население Гренландии пока очень маленькое – всего лишь около 60 тысяч человек, и в экономическом смысле они почти полностью зависят от работы американских военных баз, да и такие отрасли, как рыболовство, во многом ориентированы на рынки США и Канады. К тому же, гренландский менталитет существенно отличается от датского. Например, в языке гренландских эскимосов существует 27 слов для обозначения разных типов снега, и эти слова заимствованы гренландским вариантом датского языка. Коренные гренландцы, которые переезжают или после получения образования остаются в «метрополии», как правило, в девяти случаях из десяти, не находят себе места в датском обществе и спиваются. Зато у себя дома они полностью адаптированы, поэтому гренландский национализм не просто существует – он с большой долей вероятности будет усиливаться по мере глобального потепления и развития экономики этого острова. То же самое можно наблюдать и на Фарерских островах, также входящих в состав Дании.
Разумеется, будущее Арктики пока покрыто льдами. Но это не значит, что оно «заморожено» навсегда. Сто лет назад все думали, что рыбу в Балтике и Атлантике можно ловить бесконечно, что её хватит на всех и навсегда. Мне довелось переводить изданный ЦРУ Атлас Арктики и Антарктики. Там известная всем нам сегодня по магазинам ледяная рыба обозначалась как «редкий глубоководный вид несъедобной рыбы, несколько раз попадавший в тралы исследовательских судов». Сейчас это один из важнейших промысловых видов – вот как меняется ситуация.
Пятьдесят лет назад никто не предполагал, что на арктическом шельфе можно будет добывать нефть. Сегодня запасы шельфовой нефти рассматриваются как главный резерв «чёрного золота», который пока добывать технологически сложно, чересчур дорого и опасно. Но по мере развития технологий, исчерпания традиционных запасов и климатических изменений, которые сейчас проходят под маркой «глобального потепления», и таяния полярных льдов, – ситуация неизбежно изменится. Конечно, при нынешней цене на нефть добывать её на арктическом шельфе нет никакого экономического смысла, но эти цены могут, как мы видели, меняться чуть ли не на порядок всего за несколько лет.
Стоит принять во внимание и гигантские запасы газогидратов на дне Северного Ледовитого океана, технологии добычи и использования которых еще не разработаны. Не говорю уже о Северном морском пути, который в полной мере может заработать только в кооперации России с Норвегией и Данией. Всё это является объективным фундаментом для формирования долгосрочной арктической политики нашей страны в отношениях со скандинавскими государствами. Мы с ними исторически сотрудничаем, на их суверенитет не посягаем, и намерены продолжать сотрудничество во взаимовыгодном формате. Индивидуальное строительство, обслуживание инфраструктуры – например, очистка дорог от снега и льда, другие «полярные» технологии, сотрудничество в сферах метеорологии, гляциологии, изучения биоресурсов и так далее, – всё это направления, взаимно интересные для наших стран. Даже приграничная торговля важна, поскольку наши северные районы в этом смысле сильно оторваны от Большой Земли. Поэтому не в наших интересах обострять военно-политическую обстановку в Арктике. Но и «сдавать» свои интересы в этом регионе Росси нельзя. Взлёты и падения – сколько их было в истории?! Но сейчас мы – даже более северная нация, в широком смысле этого слова, чем скандинавы. И утрачивать это преимущество нам нельзя. Поэтому все разговоры о том, что Россия должна осваивать Север только вахтовым методом, «как в Канаде», а люди пусть живут в более южных зонах – нельзя рассматривать всерьёз. Во-первых, на перевозку людей туда-сюда будет затрачиваться едва ли не больше ресурсов, чем на создание комфортных условий для постоянной жизни на Крайнем Севере.
Несомненно, Россия должна приложить все усилия для того, чтобы обеспечить свои права в Арктике и расширять там своё присутствие. И эти усилия уже прилагаются. Если посмотреть на то, сколько образцов специализированной техники, военной и гражданской, для работы в арктических условиях начала выпускать российская промышленность за последние годы: это и самолёты, и вертолёты, и снегоходы, и спецодежда, и снаряжение, и даже «арктические» образцы оружия, сколько ледоколов у нас заложено, какие инфраструктурные проекты реализуются за Северным полярным кругом, – ничего подобного ни в одной другой стране мира нет: ни в США, ни в Канаде, ни в Норвегии с Данией. К тому же, недавнее падение мировых цен на нефть очень ударило по норвежской экономике, сильно урезав финансирование связанных с Арктикой программ.
Трудно нашим лодкам выходить на позиции в Северной Атлантике? Почему бы не использовать соответствующие позиции в нашей полярной зоне, соответствующим образом их дооборудовав?
Почему нашим рыбакам выгодно сгружать весь улов за рубежом? Потому что таковы действующие нормы законодательства, которые нужно изменить в соответствии с национальными интересами России. Контроль за биоресурсами, в том числе – и в Арктике, у нас поставлен явно недостаточно, и дальше мириться с этим нельзя.
Само наличие мощного социально-экономического и военно-политического потенциала России за Северным полярным кругом будет действовать на наших западных, в том числе – скандинавских, партнеров отрезвляюще.
Станислав ВарыхановКанада – арктический антипод России
Общая длина береговой линии Северного Ледовитого океана составляет 45 389 км, из которых 19724 км (43,45 %) приходятся на Россию, а 8153 км (17,96 %) – на Канаду. Страна Кленового Листа является вторым по величине арктическим государством мира (свыше 2,2 млн. кв. км заполярных территорий), и, соответственно, крупнейшим внешнеполитическим контрагентом Российской Федерации в северном Заполярье. И – поскольку официально это федеративное государство возглавляет королева Великобритании Елизавета II – можно говорить о том, что Москва ведёт полярный диалог не только с Оттавой, но и с Лондоном.