Сначала я подумал, что он сошёл с ума от несчастий. Но нет, он командовал бодро, и распоряжения его не были похожи на бред сумасшедшего. Тогда мне сделалось жаль пороху, который я привык беречь ещё с раннего детства. Я пробрался сквозь сизый дым к моему несчастному капитану, генералу и барону и сказал в промежутке между выстрелами:
— Что вы делаете? Зачем стреляете?
— Мы пробуем орудия и порох, — ответил он. — И я буду пробовать их каждый день под окнами губернатора, пока он мне не даст все, что должен…
Порох не был потрачен напрасно. Пушки возымели своё действие. Очевидно, губернатор понял, что иметь дело с Беспойском небезопасно. Уже вечером того же дня он прислал нам записку, что даёт несколько связок мануфактуры и железные изделия для мены с туземцами. Даже лекарств немного обещал из неприкосновенного запаса. Беспойск потребовал водки, и она была отпущена. Мы выиграли кампанию.
«Постильон» был срочно погружён под присмотром Сэно. Мы ушли из Иль-де-Франс 15 января вечером. Противные ветры мешали нашему плаванию. И только 1 февраля мы были у Мадагаскара.
2. Тапробана в натуральном виде
Конечно, я поумнел теперь уже настолько, что не рассчитывал найти на Мадагаскаре, хоть он и оказался Тапробаной, готовое Государство Солнца. Письмо Ваньки меня подготовило к тому, что остров этот значительно хуже Формозы. Но то, что я увидел в день своего прибытия, превзошло все мои опасения.
Мы подошли к Мадагаскару утром. Перёд нами был низкий зелёный берег, за ним чернел мрачный лес, и ещё дальше возвышались громады гор, неприступных и суровых. Мы стали на якорь в бухте Антонжиль, далеко вдающейся в остров. Беспойск приказал дважды выпалить из орудия, чтобы все наши узнали о приходе «Постильона».
Выстрелы прозвучали, но никто не вышел к нашему кораблю. И только после десятого выстрела мы увидали трёх человек, которые нам махали чем-то с земли. Мы спустили шлюпку и очень скоро оказались на берегу.
Лапин, Сибаев и инженер Корби стояли на поваленном дереве. Их трудно было узнать, так они пожелтели и похудели. Они были вооружены ружьями, но ружья едва держались в их руках.
— Как дела? — спросил я Сибаева.
— Плохо. Вчера Андреянов жену похоронил.
Беспойск просил проводить нас в лагерь. Мы пошли вверх по берегу, к лесу, над которым высокие пальмы распустили свои крылья. Не доходя с версту до леса, мы наткнулись на какое-то подобие забора, построенного из сучьев, кольев и гнилушек. Забор этот в одном месте был довольно низок. Нам сказали, что это ворота. Мы перелезли через толстое дерево и оказались в лагере.
Там не было никаких хижин, были только жалкие шалаши, в которые можно было проникнуть, став на четвереньки. Перед шалашами сидели волонтёры и мастеровые с тусклыми глазами и медленными движениями. Они все были больны тропической лихорадкой. Несколько связанных туземцев под охраной больных солдат лежали на земле в центре лагеря. Тут же рядом стоял один-единственный чёрный горбатый бык.
— Где Ванька? — спросил я Лапина.
— Помирает. Вон в том шалаше лежит.
Я побежал к шалашу и влез в него. Ванька лежал на подстилке из пальмовых листьев. Глаза его были закрыты. Я растолкал его и разъяснил, что мы приехали. Ванька грустно посмотрел на меня.
— Все равно я умру, Лёнька. Здесь не жизнь, лихорадка одна.
— Брось, Ванька. Ты уж, никак, пятый раз умираешь. Почему домов не построили, а на земле спите?
— Да, построишь тут дома! В лесу обезьян видимо-невидимо, как заорут — мороз по коже пробирает, несмотря на жару. А за каждым деревом — чёрный. Копьями бьют с дальнего расстояния. Трёх французов убили. Не дают леса резать. А главное — работать некому. Все вповалку валяются.
— С нами сорок человек приехало. Пушки с собой привезли.
— Что с ними делать? Лихорадку из пушки не проймёшь.
— Хинной корки привезли целый мешок, уксуса.
— Все равно города не выстроим. Не признают нас чёрные.
— Но ведь Беспойск приехал, Ванька. Посмотри, как дело закипит!
— Где там!
Дальше мне Ванька рассказал, что с туземцами с самого начала установились враждебные отношения. Откуда-то они получили известие, что Беспойск приедет отбирать скот и жечь рис. Поэтому мальгаши отказались вести торговлю. Явились с копьями. Наши не пустили их в лагерь. Тогда мальгаши начали бросать копья, убили трёх французов. Волонтёры стреляли, ранили семерых, троих в плен взяли. С тех пор пошла война. Чёрные подкарауливают у воды и в лесу. Приходится ходить в лес группами и с оружием. И пищи нет — быков и рис съели.
Мне стало жаль бедного Ваньку. Я дал ему белый сухарь, а потом выволок его из шалаша на солнце. На свету он был жёлт до невероятности.
Недалеко от Ванькиного шалаша Беспойск уже стоял на каком-то ящике и кричал на весь лагерь:
— Ничего не сделали, тысяча ведьм вам в глотку! Зачем с мальгашами перессорились? А хворать разве не стыдно? Что вы, дети, что ли? Никаких разговоров! Все на разгрузку, кто может ноги таскать.
Ему возражал инженер Корби, но он и слушать не хотел. Приказал всем идти к берегу.
Две шлюпки начали свозить с «Постильона» наши запасы: пушки, порох, бочонки с водкой. Все это стаскивалось в лагерь при громких криках радости. Даже больные вылезли из шалашей и кое-что несли. Французы сейчас же начали шутить и русские заулыбались.
Беспойск для начала приказал выпалить из пушки. Потом открыл бочонок с водкой и стал поить всех желающих. Передал докторам мешки с лекарствами и уксус и велел начать лечение. Даже пленных не забыл: подошёл к ним, разрезал верёвки, вызвал переводчика.
Пленные были здоровые, немного сухощавые молодцы с блестящим коричневым телом и прекрасными длинными зубами. Они, должно быть, ждали, что их сейчас лишат жизни. Мрачно и зловеще смотрели на нас, как бы готовясь к прыжку.
Я думал: вот люди, ради которых мы приехали на остров. Сумеют ли они понять нас, поддержат ли наши планы? Первое впечатление от них было самое безотрадное. Казалось, что это звери, попавшие в беду.
— Объяви им, что они свободны, — сказал Беспойск переводчику.
Тот произнёс несколько туземных слов. Но пленные по-прежнему стояли без движения. Очевидно, освобождение при таких обстоятельствах не укладывалось в их понимании.
— Водки! — закричал Беспойск. — Мы их сейчас развеселим!
Принесли целый кофейник водки. Беспойск налил полную чарку и поднёс одному из мальгашей. Тот думал, что это яд, и выплеснул водку на землю. Тогда Беспойск налил другую чарку, выпил её сам и захохотал. Потом снова поднёс мальгашу. Тот выпил и закричал:
— Бо!
Беспойск споил мальгашам весь кофейник. А затем велел переводчику сказать:
— У нас не будет вражды. Кто завтра придёт без копья в лагерь, получит по кружке водки. Пусть приходит много народу. Мы здесь будем строить дом. Кто будет нам помогать, тем мы будем платить. Гоните сюда быков и тащите рис. Мы всё купим немедленно и вас не обидим. А теперь идите!
Чёрных вывели за ограду, и они, как волки, пустились бежать со всех ног. Даже не оглядывались ни разу. Лес закрыл их своими листьями. И я понял, почему наши боятся ходить в лес поодиночке.
Инженер Корби, когда у него под руками были материалы и здоровые люди, мог проявить себя с самой лучшей стороны. Через час после нашего появления в лагере он уже соорудил из холста большую палатку. Это был наш провиантский склад. Туда мы вкатили наши бочки с порохом и водкой, а пушки расставили вдоль забора, по указаниям майора Мариньи, командира волонтёров.
Когда склад был готов и меры обороны лагеря приняты, Беспойск послал меня на «Постильон» к Сэно. Надо было везти на берег мелкие товары, предназначенные для мены. Но когда я сказал об этом Сэно, он сделал удивлённое лицо и заявил, что на корабле больше ничего нет. Сначала я думал, что он решил украсть всю партию сразу и морочит меня. Я полез в трюм, но там действительно ничего не было, кроме ненужного корабельного старья. Тогда я вернулся к Сэно:
— Где же те вещи, которые губернатор пообещал отпустить нам?
— Он их оставил у себя на Иль-де-Франс. Сказал, что нам довольно и пушек.
— Но чем же мы будем платить туземцам за работу?
— А это вы узнайте у господина Беспойска…
Я поспешил к Беспойску и сообщил ему прискорбную новость.
— Я так и думал, — сказал он спокойно. — Не мог же Майар не устроить нам прощальной пакости.
— Но что же мы будем давать мальгашам, барон?
— Прежде всего не зови меня больше бароном. Здесь не Париж. Зови губернатором. Ведь я губернатор Мадагаскара. А что касается товаров, то нам надо что-нибудь придумать. Может быть, кому-нибудь придётся съездить на Иль-де-Франс. Он сделал несколько распоряжений и уехал ночевать на «Постильон», где у него остались жена и маленький сын. А. я пошёл по лагерю без всякой определённой цели. У ворот Андреянов приколачивал доску. На ней по-французски и по-русски было написано:
«По распоряжению губернатора к реке ходить только с оружием. В лес не ходить совсем».
Вот в какую сторонку занесло нас в конце концов! Я припомнил мученическую смерть Панова и стрелу, которая оставила метину у меня на плече. Стало невесело.
Вечером мы все собрались в палатке, которую Беспойск велел разбить на всякий случай. Наступила чёрная ночь. Огненные жуки, как пули, протыкали воздух. Из лесу неслись странные крики, и нельзя было понять, кричали это люди или звери. Обстоятельный Сибаев высказывал свои соображения о колонии:
— Жить здесь не сладко будет. Больно страна сырая. А лес тесный, не пройдёшь сквозь него. И чёрные злые.
— Да, не разживёмся здесь, — простонал Чулошников, который все ещё надеялся разбогатеть.
— Ничего, братцы, как-нибудь обернёмся, — пытался смягчить положение Ерофеев. — Тоже ведь не лыком шиты.
Мы ещё поговорили некоторое время, а потом легли спать. Я долго не мог заснуть и вышел посмотреть на небо. Оно не было похоже на наше, камчатское. Все звёзды другие. И это подействовало на меня скверно. Как будем дальше жить? Ведь платить чёрным за рис нечем. Даже думать не хотелось об этом. Одно оставалось — лечь спать. И я заснул, утешив себя пословицей, что утро вечера мудреней.