— Я ничего не знаю о судьбе вашего сына. Может быть, ведает о том лишь король. Если так угодно судьбе, ведите на цепь, а добавить мне нечего.
Илья посмотрел на Елену. Она поняла его вопросительный взгляд.
— Он лжёт. Отправь его в темницу. Он знает, куда увезли нашего сына. Посидев рядом с мерзкими тварями, он одумается и скажет, — произнесла Елена и ушла.
Ивана Сапегу в тот же час посадили в каменный каземат под замок. В цепи его не заковали, но от этого ему не было легче. Из каменной подвальной твердыни с железными дверями и с оконцем в две ладони наверху, перехваченным железным крестом, убежать было невозможно. В каземате стоял деревянный топчан, на нём лежали соломенный тюфяк и овчинная полость.
Потекло время заключения. Два раза в день узнику приносили пищу. Страж каждый раз спрашивал, не передать ли что‑либо княгине Елене. Сапега постоянно отвечал одно: «Нет!» Дворецкий мог бы вселить в Елену некую надежду на возвращение сына, но он не хотел делать это. Он всё чего‑то ждал и держался: страж, приносивший пищу, заболел, и вместо него пришёл человек, которого Иван Сапега с первого часа появления в Бреславле мечтал увидеть. Это был его человек, Митька Фёдоров. Сапега благословил его пребывать при великой княгине ещё в Вильно. Митька был в неоплатном долгу у Сапеги. В Кракове, будучи слугой, Митька дерзнул украсть золотое блюдо, но был пойман и только благодаря Сапеге король Александр миловал его и сослал на конюшню, отменив казнь.
Увидев Фёдорова, Сапега воскликнул:
- Митенька! Выходит, Бог‑то милостив ко мне. Как долго я тебя ждал! Уже зима, поди, на дворе.
- Январь, батюшка, январь. А меня прости, ясновельможный, со дня твоего появления в замке рвусь в каземат. Да око недреманное за мной ходит, вот и боялся открыть себя. Митька подал Сапеге в оконце пищу и спросил:
— Что повелишь, вельможный? Готов служить.
Сапега испугался, что Митька может больше не прийти, заторопился, суетливо достал из‑под рубахи ладанку, в которой прятал зелье, и подал Митьке.
— Надень, Митенька, спрячь на груди да в сыту, кою готовят королеве, и опорожни. А большей службы от тебя не прошу. И помни: сей замок будет твой. Сам король отпишет и титул баронский даст.
Митька радовался. Он уже пол года ходил в слугах при великой княгине, а дело ему поручили вовсе пустяковое: горшки по утрам выносил из опочивален. Но проныра много раз приносил в те же опочивальни кубки с сытой, передавая их Пелагее или Анне Русалке. Замок ему нравился и титул барона, величание тоже.
— Спасибо, благодетель. А сидеть‑то тебе тут день-другой осталось, — отозвался Митька.
— Ты слушай: как выпьет сыту Елена, в ту же ночь и приходи, выручай меня. И воинов моих приготовь в ворота прорваться. Елена же умрёт лишь на четвёртый день, так мы уже будем далеко. И близ Пелагеи будь осторожен, лови миг передать сыту Анне Русалке.
— Всё исполню лучшим образом, батюшка ясновельможный пан, — заверил Митька Сапегу и покинул каземат.
Днём 20 января 1513 года в церкви Пречистой, что высилась неподалёку от замка Миндовга, состоялось венчание побратима Ильи, боярского сына Карпа, и неразлучной с Еленой многие годы боярыни Анны Русалки, вдовствующей со времён войны с Литвой 1503 года. Они были уже немолоды: Анне — за тридцать, Карпу — около сорока — а любил Карп Анну с той самой далёкой поры, как она появилась в Вильно при Елене. Но так уж повелось среди россиян и россиянок, что по разным причинам они скрывали свою любовь годами, и если бы не великая княгиня, знавшая их страдания, не быть бы им в супружестве, пока служили Елене.
Во время венчания случилось событие, которого Елена и Илья ждали пять лет. В храм вошли два монаха и молодая женщина, державшая за руки двух мальчиков, очень похожих друг на друга, только у одного глаза были тёмно–вишнёвые в пушистых ресницах, а у другого — голубые под белёсыми бровками и ресницами.
Пришельцы прошли к амвону и разом встали на колени перед Ильёй и Еленой. Один из монахов достал с груди крест и поцеловал его. Перекрестившись, он сказал: Матушка великая княгиня, князь Ромодановский, мы выполнили волю игумена Нифонта, святого отца нашего, и сохранили ваше дитя. Вот один из отроков ваш. Ищите его.
Князь и княгиня лишь глянули в тёмно–вишнёвые глаза малыша, как оба опустились перед ним на колени, и Елена воскликнула:
— Сыночек, Иванушка! Господи милосердный, спасибо, что дал выстрадать его. Я счастлива! — И Елена прижала сына к груди.
После венчания в замке Миндовга было большое пированье. В трапезной зале собрались все обитатели замка от придворных до челяди и дворни. Никто никого не чурался, все пили крепкие меды за здоровье и счастье молодых, за боярского сына Карпа, за боярыню Анну. Ещё пили за княгиню и князя, которые сидели во главе стола. Между ними восседал вновь обретённый княжич Иванушка.
Княгиня Елена тоже пила хмельное вместе с Ильёй, а захмелев, отведала медовой сыты, кою на сей раз ей подала боярыня Мария Сабурова. Выпив сыты, Елена почувствовала, как к ней прихлынуло веселье. Она даже в пляс пошла вместе с Карпом и Анной, обнимала их и желала им счастья. Потом она вдруг ощутила блаженную слабость и зашаталась. К ней поспешил князь Илья, и Елена попросила его:
- Родимый, обессилела я от счастья, отведи меня в опочивальню.
Он вёл её по зале, по лестнице, по длинному коридору, а она шептала ему ласковые слова, нежно повторяла, как любит она его и ещё доченьку Софью и сынка Иванушку. Елена всё просила Илью заботиться о них, а о Пелагее сказала такое, от чего у Ильи защемило сердце:
— Моя боярыня Пелагея всегда за матушку Софьюшке была и Ванюшке будет. А я только до утра прилягу. Я так хмельна, как никогда не бывала.
Илья привёл Елену в опочивальню, уложил в постель, укрыл одеялом, и она смежила веки. Он присел рядом и, не отрывая взора, смотрел на бесконечно дорогое ему лицо. Хотя оно и было спокойным, и Елена улыбалась — было отчего — в душе у Ильи нарастала тревога. Он вспомнил смерть короля Александра, выражение его лица и вдруг обмер. Елена спала перед ним с одинаковым безмятежным видом. Александр умер счастливым, Елена засыпала тоже счастливой. Перед взором Ильи мелькнул образ Сапеги. Князь поднялся с ложа, накинул кафтан, схватил саблю и, пробежав мимо Пелагеи, помчался в подвал замка. Когда Илья с обнажённой саблей вбежал в каземат, где сидел Сапега, то увидел Карпа и Глеба, которые стояли перед двумя трупами. Илья шагнул к ним, глянул и узнал Сапегу и Митьку Фёдорова. В руках у них были сабли. Замок от двери каземата валялся на полу. Илья всё понял.
— Что здесь было? — спросил он.
— Ты уж прости, княже, — ответил Глеб. — Думали живыми взять, чтобы ты их судил, да не дались. Бежать надумали, да мы им помешали…
Наутро Елена не проснулась. Илья попросил Пелагею и других женщин как‑то привести её в чувство, но все их старания ни к чему не привели. Илья послал в город Дмитрия Сабурова за врачом Аксельмо. С той поры, как Аксельмо вылечил Илью, он поселился в Бреславле и врачевал горожан и обитателей замка. Аксельмо пришёл вскоре же. Он поил Елену какими‑то настоями, растирал жгучими мазями, делал уколы иглами, но никакого успеха не добился за полный день.
Прошло ещё два дня в тревоге, в ожидании чуда. Оно не произошло. На четвёртый день, так и не пробудившись ото сна, Елена Ивановна, великая княгиня литовская и русская, королева польская, скончалась. Это случилось 24 января 1513 года. Говорили женщины, которые были возле неё, что перед рассветом в спальню прилетел белый ангел — видели, как распахнулось окно, как заколыхались шёлковые шторы, как душа усопшей легла в руки ангела, — и он улетел, унёс её светлую душу в Царство Небесное.
Илья рыдал возле усопшей несколько часов, затем будто обезумев, бросился прочь. В зале, где хранилось старинное оружие, он схватил тяжёлый бронзовый меч и ринулся в подвал замка. Глеб, который в эти часы ни на шаг не отходил от князя, бежал следом. Он догадался, что князь мчался в каземат, где сидел Сапега. Понял Глеб, что князь хотел сорвать там своё горе, свою боль, ненависть к злодею, к месту, где тот торжествовал. Так оно и было. Когда Илья и Глеб вбежали в каземат, князь со страшной силой стал бить мечом по топчану, потом упал на него и забился в истерике.
Глеб пытался привести его в чувство, что‑то говорил, даже бранил, но князь был словно глухой, лишь стоны и рыдания взлетали под своды каменного каземата. Совсем неожиданно для Глеба в каземате появилась Пелагея. Она прошла мимо него, упала рядом с Ильёй на колени и что‑то зашептала ему на ухо. Он затих. Спустя минуту–другую Пелагея помогла Илье встать, сняла с головы платок и отёрла им лицо князя, затем освободила из окоченевшей руки меч и, отдав его Глебу, молвила ему:
- Иди, родимый, а мы за тобой следом…
- Да–да, так лучше, ответил Глеб и покинул каземат.
Позже побратим Ильи Глеб сказал, что это была не боярыня Пелагея, а судьба Ильи в знакомом женском обличье.
Спустя год Илья и Пелагея обвенчались. Они прожили долгие годы в благости и любви, вернулись в родную Москву, подняли на ноги полдюжины детей. Илья исполнил последнее желание своей незабвенной Елены: приёмной матушкой их дочери и сына стала Пелагея — душа, беззаветно преданная государыне, как был предан ей Илья.
Великую княгиню литовскую и русскую, королеву польскую Елену Ивановну похоронили в православной церкви Пречистой в Бреславле. Близкие ещё долгие годы хранили о ней светлую память, и для многих россиян гибель её не осталась незамеченной.
Как только государь всея Руси Василий Иванович узнал о злодеянии в Бреславле, учинённом над его сестрой, он немедленно объявил Сигизмунду войну и двинул на Литву более чем стотысячное войско.
Во всех западных землях Руси горожане и селяне скорбели о любимой государыне. Благодаря ей, сохранившей православие, десятки русских князей и бояр, многие тысячи россиян вырвались из‑под ига Литвы и Польши и вернулись в лоно отечества.