Николай Константинович резко сжал ручки мехов. Воздушная струя вырвалась из стеблевого сопла — и эффектным фейерверком впрыснула опилки в ближайшее облако.
— Люблю грозу в начале сентября, — прокомментировал Алексей. — Когда осенний, первый гром, как бы резвяся и… Ё-о-олки! Ложись!
Облако загрохотало, забурчало, заискрилось — и прямо в раскаленную лаву ударила золотая молния.
Над Сибирским Магнитом расцветало полярное сияние.
Глава 2. Шестеренки
2 сентября
Российская империя. Сибирь. Иркутск. Особняк Бланка
Тишка
Лакей Тишка стоял под дверью Золотого кабинета и ждал приказаний.
Барон предупредил его, что если все сегодня пройдет удачно, то нужно будет сбегать в винный погреб за дивной «Вдовой Клико» 1811-го года, года Большой кометы. «И если ты бутылку, паршивец, по дороге разобьешь, — пригрозил барон, — клянусь, я из тебя ростбиф окровавленный сделаю, строго по Пушкину8». Потом пошутил, что лучше бы шампанское называлось «Вдовец», а не «Вдова Клико», а когда Тишка робко спросил, почему, — обозвал его дураком, сказал «меньше знаешь — лучше спишь» и послал за новой коробкой табака с вишенкой.
Гость пришел во время обеда. Это был юноша в шикарном черном плаще с алой подкладкой. Почему-то Тишке было знакомо его надменное лицо, но он никак не мог вспомнить, откуда. Представляться юноша не стал, процедил, что его ждут. И правда, барон тут же бросил недоеденный черепаший суп и приказал звать.
Встреча в кабинете продолжалась уже полчаса, и пока все было тихо.
Потом из-за дверей донеслось: «Тащи, батенька, тащи, паршивец!» — и Тишка рванул вниз по лестнице.
Бутылку с надписью «Vin de Bouzy 1811 de la Comete»9 на полуистлевшей от времени этикетке он нес, как новорожденного младенца.
В кабинете стояла радостная, расслабленная атмосфера. В воздухе витал легкий аромат вишневого дыма. Гость развалившись сидел в кресле и вертел в руках Перстень. Барон одной рукой вальяжно опирался о каминную полку каррарского мрамора, другой расстегивал тугой коралловый жилет. Тишка поклонился и приготовился открыть шампанское.
— Не трожь пробку, сам сделаю, — сердито сказал барон. — Ведь ты же, паршивец, весь нектар разольешь. Эх, и где найти достойных, выдрессированных слуг старой школы? О времена, о нравы! Ну и лакеи нынче пошли, сплошные непрофессионалы. Но ничего, через пару-тройку лет научатся, деваться им будет некуда… Сейчас, граф, вы испытаете убийственное наслаждение. Позвольте, батенька мой, познакомить вас с «Вдовой Клико» одна тысяча восемьсот одиннадцатого года!
Пробка хлопнула в потолок. Барон собственноручно разлил золотые пузырьки по бокалам.
Гость пригубил сияющий напиток и кивнул:
— Люблю все французское. Особенно если это вино или женщины.
И тут Тишка вспомнил, где он слышал этот высокий ломаный голос. Шоу «Великая княжна. Live». Точно. Честно говоря, Тишка и сам хотел принять в нем участие, но на носу как раз была сдача одного важного проекта, и ему ни на что не хватало времени. Все эпизоды он потом посмотрел в записи, и граф Вяземский на протяжении всего конкурса вызывал у него стойкое отвращение. Тишка отказывался верить, что интеллигентная Екатерина по своей воле взяла в женихи этого хама трамвайного с мелированными прядками и жутким самомнением. Не иначе как дворцовые интриги.
Но зачем граф явился сегодня к барону? И о чем они договорились?
Тишка перекинул через руку накрахмаленное полотенце и с отстраненным видом встал возле камина. Есть в лакейской службе один плюс — тебя считают за предмет мебели и не замечают. И прятаться за шторой не надо. Ты сам как штора.
Барон и правда не обратил на Тишку ни малейшего внимания. Залпом махнул половину бокала, потом стал смаковать шампанское скупыми глоточками, продолжив прерванный разговор:
— До меня дошли слухи, что она изменяет мужу с тем архитектором, Воронихиным…
— С кем, с Иваном? — Граф визгливо расхохотался. — У всех императриц судьба одна. Я знал, что не бывает порядочных женщин! А ведь какой недотрогой прикидывалась. Цену себе набивала, понятненько… Все, распечатана коробочка, пошли фавориты.
— Совершенно согласен, батенька, подпишусь под каждым словом, — удовлетворенно сказал барон, поглаживая лысину. — Где один фаворит, там и другой, и третий. Вот почему я уверен, что вы как по маслу войдете к ней в доверие… и быстро станете близким другом. Вы меня понимаете?
— Еще как! — Граф скабрезно ухмыльнулся и махнул Тишке: — А ну-ка мне еще шампусика, да пошевеливайся.
— Вы ее старый знакомый, сколько всего вместе пережили, темы для долгих задушевных бесед найдутся, — рассуждал барон. — А там, слово за слово, предложите выпить на брудершафт… и выполните задуманное.
— А яд надежный? — Вяземский с озабоченный видом потряс Перстень возле уха. — Не хочу ее казаку в лапы попасться. Он здоровый. Шире меня в два раза, деревенщина волжская.
— Надежный, батенька, надежнее не бывает, — успокоил графа Бланк, набивая трубку вишневым табаком и с наслаждением затягиваясь. — Из запасников испанской инквизиции. Насыплешь ей в березовый сок, — он доверительно перешел с сообщником на «ты», — поболтаешь часик, она почувствует, что у нее слипаются глаза, ляжет спать… и никогда уже не проснется. И вот так, мой милый, благодаря твоему героизму закончится четырехсотлетняя история мучений России под игом семьи Романовых. Катюшка последняя из них осталась. Старика смертельно ранили при обороне Шепси, Николашку смело вулканом — мне Ренненкампф доложил.
— А он-то откуда знает? — без особого интереса спросил Вяземский, поглядывая на свое отражение в мраморной глади полированного камина.
— Сам видел извержение — и как только выжил, паршивец, не представляю! — Барон пожал плечами. — Колдун он, что ли?
— Вот что, дайте мне двадцать рублей подъемных, — прервал его граф. — Куплю себе перекиси водорода. Еще прядок нужно насветлить. Перед встречей-то со старой любовью.
Барон усмехнулся.
— Тишка! Чего столбом стоишь, негодяй? Шкатулку мне с камина, и поживее.
Тишка с неловким поклоном и неким подобием реверанса подал хозяину резную шкатулку для мелких купюр. Барон возвел глаза к золоченой люстре, всем своим видом выражая возмущение дурными манерами лакея. Затем, не считая, бросил Вяземскому охапку бумажных рублей, которые из-за полной отмены электронных банковский операций ценились нынче дороже, чем когда-либо.
— Да тут не меньше сотни! — радостно сказал граф. Потом нахмурился: — Но это не отменяет обещанный пост посла в Париже!
— Само собой, батенька, само собой, — добродушно подтвердил барон. — Может, лучше в мои советники пойдешь? Я сегодня добрый, на все согласен.
— Нет, в Париж хочу, — наивно сказал граф. — Мне очень нравится Франция. Понимаете, барон, я изумительно смотрюсь в черном берете.
— Ну что ж, тогда выпьем за успех нашего благородного дела! — Бланк поднял бокал. — А, батенька? Чок?
— Чок! — поддержал тост Вяземский.
— Чпок, — сказал Тишка, запирая дверь кабинета со стороны холла. Потом присел на корточки и сказал в замочную скважину: — Вы арестованы за госизмену и попытку покушения на императрицу. Я вас отсюда не выпущу.
В кабинете поднялись страшные крики, в дверь забарабанили.
— Ты что себе позволяешь, паршивец? — возмущался барон. — Это — это же просто незаконно!
Граф вопил, что он опаздывает к брадобрею.
Тишка бросил лакейское полотенце на подоконник и с индифферентным видом уселся на стул возле двери. Он был готов дать отпор любому, кто пожелает освободить пленников. И пусть после этого барон еще раз скажет, что «компьютерщики — армия бесполезных людей».
До Великого электрического краха Тимофей был профессиональным дизайнером виртуальной реальности.
Он твердо решил и сейчас спроектировать ту реальность, в которой хотел бы жить.
2 сентября.
Российская империя. Сибирь. Иркутск. Парк при особняке Бланка
Флоп
Вот уже шестнадцать дней подряд Флоп каждое утро и каждый вечер приходил к барону Бланку в надежде получить ответ для Екатерины. Кровавые мозоли, натертые седлом с внутренней стороны бедер, давно уже зажили; жуткий насморк, подхваченный где-то на маршруте Петербург-Иркутск, прошел; а ответа все не было.
Новости в империи распространялись медленно и неохотно; слухов было много, но все это было сплошное вранье; единственная газета «Факел» печатала только хвалебные оды Биг Боссу Барону Бланку; потому Флоп не представлял, что творится сейчас в столице. Не сожгли ли город испанцы? Жива ли еще императрица? Не брала ли мадам Столыпина его дворцовый лэптоп, чтобы резать на нем елкокапусту для салата?
Наверняка Флоп знал только одно: ему поручили передать секретное письмо премьер-министру. Он передал, хотя ради этого ему пришлось впервые в жизни сесть на лошадь, настоящую, страшную, огромную лошадь, и сразу же проскакать на ней пять тысяч километров. Точнее — пять тысяч семьсот тридцать два километра. Он их все пересчитал своими бедрами. И теперь Флоп обязан был привезти абоненту ответ. Потому что абонент оплатил и обратную доставку. А еще потому, что на кону стояла судьба родного города.
Но сегодня, как и вчера, и позавчера, бородатый швейцар пожал плечами. Опять ничего. А на прием к барону записаться можно? Велено никого не принимать.
Не в окно же к барону лезть за ответом, в конце концов.
Хотя…
Флоп сошел с дорожки, усыпанной золотистым гравием, и шмыгнул в открыточные кусты роз. Укололся, конечно, и даже умудрился поцарапать многострадальные мозоли на бедрах — штаны порвал, когда лез через дурманящие алые дебри. Кое-как выбрался на аккуратную лужайку с фонтаном, раскинувшуюся под окнами столовой. Заглянул внутрь. Пусто. Много заманчивой еды на столе, в том числе тарелка с прозрачным бульоном, но людей нет.