И тут Брайан увидел виновника только что разыгравшейся перед ним маленькой драмы. Это был невысокий, очень смуглый, очень холеный, очень восточный человек, обрамленные очень длинными ресницами глаза которого не выразили никакого смущения от того, что сам господин директор ему прислуживает. Хотя был он облачен в спортивный костюм английского джентльмена и поблагодарил Яна на отличном оксфордском английском. Бросалось в глаза, что он не англичанин и не джентльмен, а некто совсем иной, от рождения привыкший, чтобы ему почтительно подавали все, что он пожелает.
Он, единственный из присутствующих, сидел в кресле, а за его спиной стояли два арабских жеребца, втиснувших свои могучие мышцы в будничную современную одежду, и облаченная в джинсовый костюм рыжая кобыла европейских кровей. Все трое широко улыбались лучезарными искусственными улыбками, которым в спецшколе для телохранителей обучают вместе с приемами карате.
Но Ян не сробел при виде их улыбок. Он поставил чашку с кофе перед высокопоставленной персоной и внятно представился, закончив фразу вопросительной интонацией. Вежливому восточному господину, изображающему из себя джентльмена, ничего не оставалось, как с любезностью, воспитанной многолетней оксфордской выучкой, назвать свое имя:
– Харун ибн Каххар шейх уль Мюлюк.
– О-о, какая честь! – Ян склонил голову в почтительном узнавании. – И вы находите время на чтение ученых книг, ваше высочество?
Тут директор выступил вперед, решительно оттесняя Яна от царственного гостя:
– Высокочтимый шейх уль Мюлюк давний патрон нашей библиотеки.
Разве? А Брайан и не знал, хоть вспомнил сейчас, что видел его портрет на стене в директорском кабинете. Брайан так и стоял бы в центре гостиной, пригвожденный к полу необычайностью происходящего, если бы прямо ему в ухо не ввинтился пронзительный шепот ненавистного казначея:
– Что вы тут застряли, Брайан? Разве сегодня не ваша очередь разливать чай?
Брайан ахнул и поспешил занять свое место, где его немедленно атаковала толпа жаждущих. Они окружили его столик, поочередно протягивая ему истомившиеся в их руках чашки, так что ему не удалось разглядеть поверх голов, пригласил ли шейх Яна выпить с ним кофе или нет. Но, по всей видимости, не пригласил, потому что вскоре и Ян предстал перед Брайаном с чашкой в руке. Что ж это вполне естественно, патроны библиотеки вовсе не обязаны оказывать такую честь каждому гостю. Впрочем, возможны и исключения, – взять, к примеру, миссис Муррей…
Стоило Брайану подумать о миссис Муррей, как она тут же материализовалась перед ним, нарядная, помолодевшая на полстолетия без своего кресла на колесиках. Правда, ей не удалось полностью раскрепоститься – металлическая рама, на которую она опиралась одной рукой, все равно скользила по паркету при помощи колесиков, но это было уже не то рабство. Под локоть второй руки ее поддерживал немолодой, но моложавый господин спортивного типа, который держал наготове высокую чашку старинного фарфора, из тех, что хранились под замком в застекленной горке в директорском кабинете.
– Пожалуйста, милый Брайан, налейте мне сегодня чай в мою личную чашку, ваши слишком маленькие для такого торжественного дня, – попросила старая дама.
– А что, у вас сегодня, день рождения? – полюбопытствовал вежливый Брайан, наливая чай.
– В каком-то смысле! Можно считать, что, избавившись от этого ужасного кресла, я родилась заново, – счастливым голосом пропела миссис Муррей. – Но, главное, профессор Бенуа любезно предложил мне быть членом его жюри! За это надо бы выпить шампанское, но пока придется удовольствоваться чаем.
– Кто здесь собирается пить шампанское? – вывернулся из-за спины миссис Муррей бородатый человечек в длинной рясе православного священника, наводящей почему-то на мысль о маскарадном костюме. Именно маскарадность одежды человечка напомнила Брайану, что он, кажется, зарегистрировал его вчера в читальном зале. Только вчера тот был в другом маскарадном костюме, который, пожалуй, лучше вязался с его шутовским обликом. Как бы желая рассеять сомнения Брайана, что это был именно он, человечек представился профессору Бенуа:
– Отец Георгий, иерей из Бухареста.
И не дожидаясь ответного представления, бросился в атаку:
– Господин профессор, по какому принципу вы приглашаете людей в свое жюри? Я узнал, что вы пригласили миссис Муррей, преподобного Харви и еще какого-то замшелого профессора, но почему никого из нас, молодых борцов за права святой церкви в условиях тоталитарных режимов?
– Дело в том, что в это жюри, которое вы ошибочно называете моим, приглашены представители тех стран, армий которых участвовали в битве при Ватерлоо, – терпеливо разъяснил профессор с сильным французским акцентом. – А ваша Румыния, как я понимаю…
– Ну что за формализм! – нетерпеливо перебил отец Георгий. – Ведь вам наверняка понадобится суждение лица, так сказать, нейтрального, неинтересного… – он на секунду осекся, усомнившись в правильности выбранного слова, – нет, безынтересного… неинтересантного…
Тут он, видимо, отчаялся адекватно выразить себя по-английски и зачастил на каком-то незнакомом Брайану диалекте французского, в котором чувствовал себя, как рыба в воде. В ответ на его пылкую тираду профессор Бенуа попытался втолковать ему что-то по-французски, но отец Георгий не поддавался и настаивал на своем. На лице профессора отразилось легкое недоумение, и он поспешил завершить беседу по-английски.
– Хорошо, я посоветуюсь с коллегами, – бросил он через плечо и, ловко балансируя полной до верха чашкой чая, бережно повел миссис Муррей к свободному столику. Неудовлетворенный таким ответом священник рванулся было за ними, но Брайан задержал его вопросом:
– Вы говорите по-французски?
– Нет, – ответил тот, вырываясь от Брайана. – Но зато я говорю по-румынски.
И поспешил вслед миссис Муррей, громко предлагая в случае отсутствия шампанского распить его цуйку.
Пока Брайан, решивший было, что цуйка – это вышитая жилетка, в которой отец Георгий щеголял вчера, недоумевал, как можно ее распить, у его столика появился японец Кузава, попросил чаю и объяснил, что цуйка – это ядовитая румынская водка, которую он вчера попробовал и все-таки остался жив. Во всяком случае, так Брайан понял пространную речь Кузавы, шелестящую лишними шипящими звуками в самых неподходящих местах.
Покончив с Кузавой и еще с десятком чашек, попеременно жаждущих то чаю, то кофию, Брайан нацедил себе полчашки того, что осталось, и присел на подоконник, так как ни одного свободного стула в гостиной не нашел. Не успел он отхлебнуть первый глоток остывшей коричневой жидкости, как на подоконник рядом с ним пристроился Ян и спросил:
– А что, эта миссис Муррей очень богатая женщина?
– Почему вы так решили? – удивился Брайан, который никогда раньше над этим не задумывался.
– Ну, все здесь так с ней носятся. Например, сейчас какой-то француз пригласил ее в жюри битвы при Ватерлоо. Да вы сами давеча рассказали, что у нее здесь есть личная библиотека.
– Не библиотека, а небольшое частное собрание редких книг.
– Но почему оно хранится здесь, а не у нее дома?
– Так пожелал ее муж. Он был удивительный чудак, – все, что у него было, он вкладывал в редкие книги и рукописи, которые хранил у нас. И завещал это все библиотеке при условии, что дирекция возьмет на себя заботу о его вдове, которую он любил почти так же, как древние рукописи. Дело в том, что из-за чрезмерной любви к рукописям он не оставил ей больших денег, а книги продавать не разрешил. Вот мы с ней и носимся, пыль с нее вытираем, – совсем как с редких изданий.
Тут в гостиной началось коллективное коловращение, центром которого был шейх уль Мюлюк, двинувшийся к выходу в окружении своей свиты, директора, казначея и полудюжины подлипал. Сидящие вокруг столиков и стоящие в проходах гости начали отступать, пропуская их процессию, причем те, что в центре, теснили тех, что подальше, а те, в свою очередь, теснили тех, что расположились по краям. В результате в кильватере шейха образовался широкий свободный от людей проход, по которому, подметая пол рясой, бежал отец Георгий и на чистом румынском языке приглашал уходящих подняться к нему в комнату, чтобы отведать его чудодейственной цуйки.
Ури
Пригревшись в розовом тепле настольной лампы, Ури чуть было не проспал появление принца в читальном зале. Целый день он, как проклятый, мотался под дождем по Честеру, выполняя многочисленные поручения Меира, который при этом строго-настрого наказал быть обратно к пятичасовому чаю, чтобы занять в читальне стол, удобный для наблюдения за входом в аннекс. Так что Ури пришлось отказаться и от обеда, и от чая, не говоря уже о мечте вздремнуть хоть часок между тем и другим.
К чаю Ури, собственно, мог бы успеть, если бы не необходимость следить за входом в аннекс. Но после приезда из Честера он заглянул в читальный зал и обнаружил, что на первом ярусе есть только один свободный стол, который он поспешил завалить своими книгами, чтобы отпугнуть других претендентов. А пока он смотался к себе наверх наскоро принять душ и сменить белье, чаепитие подошло к концу. Приближаясь к приоткрытой двери гостиной, Ури увидел, что принц со своими телохранителями движется к выходу, а следом за ними, воздевая вверх руки, семенит невысокая фигурка в черной рясе, – то ли проклиная, то ли благословляя.
Ури некогда было вдумываться в поведение этого таинственного сына церкви, ему пришлось поспешить в читальный зал, чтобы быть на месте, когда принц туда войдет. На чай времени тоже не хватило, и он опустился в кресло у стола, облизывая пересохшие губы. Сразу за ним в зал стремительно вошел неотступный японец, на миг замер у порога, оценил ситуацию и пустился бродить среди столов в надежде куда-нибудь пристроиться. Безуспешно побродив взад-вперед, японец понял, что место внизу он прозевал, и, приютившись на лесенке, ведущей на второй ярус, углубился в чтение толстого фолианта с золотым обрезом. «А где его неразлучный компьютер?» – подумал Ури, тихо радуясь своей предусмотрительности, которая обеспечила ему кресло в первом ряду партера, хоть и не спасла от надзора японца.