Установлено, что Аммиан Марцеллин не посещал Северного Причерноморья, которое тогда было далекой северо-восточной окраиной Римской империи. Но отсутствие аутопсии он компенсировал активным использованием сообщений своих предшественников и другими источниками[52]. В своем труде Аммиан неоднократно обращался к этногеографии Северного Причерноморья. В первый раз мы встречаемся с ней в XXII книге, где речь зашла о сарматских племенах язигов и роксоланов, постоянно угрожавших Дунайским провинциям Империи[53]. В полном согласии с более ранней античной географической традицией (но не современной ему реальностью) он локализует эти сарматские народы западнее и севернее Меотиды (XXII.8.31). Однако ко времени вторжения гуннов здесь уже давно господствовали остроготы-гревтунги, а к востоку от них — аланы-танаиты (XXXI.3.1). Названные же Аммианом сарматские племена еще несколько столетий назад откочевали далеко на Запад, на Средний Дунай, где и представляли постоянную угрозу Империи (XVII. 12.1-7; 13.1-33; XIX 11.1-16). В XXII книге Аммиан некритически использовал устаревшие к его времени данные Клавдия Птолемея, отражавшие этнографические реалии первых веков н.э., на что обратил внимание еще Т. Моммзен[54].
Такой же далекой от исторической реальности нарочитой ученостью и книжностью грешит описание Причерноморья в аланском экскурсе Аммиана (XXXI.2.13-16). В нем изложены традиционные для позднеантичной географии сведения о народах, некогда обитавших на просторах южнорусских степей. В массе своей они восходят к Геродоту, а иногда к сочинениям Плиния Старшего, Помпония Мелы, Клавдия Птолемея[55]. Поэтому и рассматриваемая этнокарта Причерноморья у Аммиана Марцеллина, написанная по давно выработанной в античной географии схеме, носит чисто ученый, «антикварный» характер, на что, впрочем, указывает и сам писатель, обронивший при упоминании меланхленов и антропофагов характерную фразу: «как я читал» (XXXI.2.15)[56]. Но весьма важно, что никаких анахронизмов уже нет в интересующем нас пассаже Аммиана о вторжении гуннов и разгроме «владений» Эрманариха (XXXI.3.1—3). В нем описана совсем другая этнополитическая ситуация, нежели в книге XXII.8. Она относится к самому началу гуннского вторжения в Европу, т.е. примерно к 375 г. Совершенно очевидно, что в основе этого рассказа Аммиана лежат иные, современные автору источники.
В описании 375—378 гг. ощущается, что Аммиан использовал те ужасные слухи о драматичных событиях в Причерноморье и на Дунае, которые доходили до римлян[57]. Однако основные сведения о готах и их короле Эрманариха историк мог получить не от римлян, а из устных рассказов самих участников событий — готов, особенно после их переселения в 376 г. за Дунай в провинцию Мезия[58]. Вполне определенный, если так можно сказать, «готский взгляд» явственно просматривается у Аммиана в образе воинственного короля Эрманариха, «которого страшились соседние народы из-за его многочисленных и разнообразных военных подвигов» (XXXI.3.1), а возможно, и в изложении самого хода событий гунно-готской войны 375 г. К тем же устным источникам, скорее всего, восходят имена десяти готских королей и вождей, которых упоминает писатель в разных частях своего труда (“Viderich”, “Vithimir”, “Alatheus”, “Saphrax”, “Athanarich”, “Munderich”, “Lagarimanus”, “Alaviv”, “Fritigern”, “Farnobius”). Одним из весьма компетентных информаторов Аммиана вполне мог быть готский военачальник Мундерих, который участвовал в походе готов Атанариха на помощь узурпатору Прокопию в 367 г., а затем дослужился в римской армии до довольно высокого поста “dux limitis per Arabias” (XXXI.3.5). В 380-е гг. Аммиан имел возможность получить информацию о готах непосредственно и от других военачальников римской армии — готов по происхождению Ботериха, Эриульфа, Фравитты, Тайны, Руиморида[59].
Ценные сведения о народах Северного Причерноморья Аммиан мог услышать от участников боспорского посольства к императору Юлиану в 359 г. Историк сообщает, что «с севера и пустынных пространств, по которым впадает в море Фасис, ехали посольства боспорцев и других неведомых ранее народов с мольбой о том, чтобы за внесение ежегодной дани им позволено было мирно жить в пределах родной им земли» (ХХII.8.13). По существу, здесь речь идет об одном из самых последних событий в истории Северного Причерноморья, непосредственно предшествовавших гуннскому вторжению.
Есть данные, что Аммиан мог использовать и документальный материал. Так, одним из его источников о войне готов на стороне Прокопия в 367 г. были донесения послов Виктора и Аринфея, на что прямо указал сам историк: “cum propositis condicionibus adsentiri Gothos docuissent litteris veris...” — «когда они подтвердили в своих донесениях, что готы согласились на предложенные условия...» (XXVII.5.9). Здесь “littera” — специальный термин для обозначения военного донесения, рапорта (XIV.9.1; XXI.7.6; XXX. 1.4; XXXI. 1.6).
Подведем итоги анализа «Римской истории» Аммиана Марцеллина как источника по истории готов до их вынужденного переселения на Запад. По существу он открыл миру не только имя готов-гревтунгов[60], но и важнейший этап их собственной истории. Ранее римляне имели дело или с готами вообще, или с готами-тервингами, проживавшими по соседству с римским лимесом на Дунае. Данные Аммиана о причерноморском периоде истории готов и королевстве Эрманариха весьма немногочисленны, но в целом представляются достоверными. Они во многом аутентичны, т.к. были собраны историком по живым свидетельствам участников и современников событий гибели готской государственности. Поэтому обрисованная им ситуация в Северном Причерноморье накануне и в самом начале гуннского вторжения, на наш взгляд, в целом весьма близка исторической реальности. Упрекать же Аммиана в некоторой односторонности в освещении истории остроготов или гуннов на том основании, что он не упомянул о судьбе Боспорского царства или других народов, которые входили в «державу» Эрманариха[61], было бы исторически неправомерно. Нельзя забывать, что экскурс о государстве Эрманариха играл в «Римской истории» Аммиана необходимую, но все-таки второстепенную, служебную роль. Без него читателю было бы непонятно, почему годом спустя на римлян обрушились бедствия, фактически ознаменовавшие начало конца их Империи. Для изучения интересующей нас темы важно, что для Аммиана королевство Эрманариха — историческая реальность совсем недавнего прошлого. В то же время непредвзятое свидетельство римского историка не оставляет сомнений в эфемерности остроготской государственности в Причерноморье, которая стремительно рухнула под ударами гуннов и покоренных ими аланов.
§ 2. Ранневизантийские историки Евнапий и Зосим
Среди историков IV—V вв., писавших о готах, особого внимания заслуживают Евнапий и Зосим. Мы их рассматриваем в одном параграфе, потому что последний широко использовал труд первого.
Евнапий (345—после 414 гг.), малоазийский грек из древнего лидийского города Сарды. Выходец из достаточно состоятельной греческой семьи, Евнапий получил превосходное образование в Афинах — последнем центре античной науки и философии. Обладая богатыми знаниями в различных сферах науки, он прослыл среди своих современников ученейшим мужем и приобрел известность как философ, ритор и историк[62]. Известны два сочинения Евнапия: «Жизнеописания философов и софистов» и «Продолжение истории Дексиппа»[63]. Нас будет интересовать лишь последнее.
Его 14 книг освещали историю Поздней Римской империи от времени императора Клавдия Готского до Юлиана Отступника (270—355).
Большая часть произведения Евнапия посвящена современной ему истории. Историк придерживается исследовательского принципа Геродота — записывать то, что рассказывалось до него, включая и неправдоподобные сведения. Но вместе с тем он намерен показывать в своем сочинении и другое, то, что «более соответствует истине»: первое — легенды — он собирается оставлять как некое «историческое предположение», а второе — правдоподобные сообщения — хочет привлечь, как «истину» (Eunap., 41)[64].
Являясь современником начала Великого переселения народов, Евнапий оставил ряд ценных сообщений о готах. Следует напомнить, что по традиции, восходящей к Дексиппу и другим историкам III в., он именует готов на старый манер «скифами». У Евнапия сохранилось свидетельство об участии готов в войне на стороне узурпатора Прокопия, пытавшегося захватить власть в Империи в 356 г. При этом готы описываются им весьма негативно как высокомерные и дерзкие варвары, склонные к бесчинствам и обидам. Он приводит описание внешнего вида готов, при этом обращает внимание на их высокий рост, что может свидетельствовать об аутопсии: «Вид их тела, вытянутого в безобразную длину, слишком тяжелого для их ног, а в пояснице перехваченного, как Аристотель описывает насекомых, внушал к ним презрение» (Eunap., 38). Ему бросались в глаза длинные волосы готских воинов. Как известно, длинные волосы у германцев считались признаком свободного человека[65]. Но для римлян длинные волосы в сочетании с гладко выбритым лицом служили важным этнографическим признаком варваров-готов, что нашло отражение и в позднеантичной иконографии, в частности, в манере изображения готских телохранителей императора Феодосия на серебрян