Не выписывайте на него требований и не спрашивайте у сотрудников».
После прихода к власти коммунистов в Чехословакии будет переработано на макулатуру почти 70 процентов «чтива».
«Операция по изъятию, операция по замене» — так это называлось — продолжаются в Чехословакии вплоть до 1958 года. Лишь после 2000 года историк литературы из Карлова университета Павел Яначек изучит и опишет этот процесс.
Дешевку буржуазную замещает соцреалистическая, написанная новыми авторами.
Еще три года назад Энди из «Истории черного боксера» (1950) так сделал бы предложение своей девушке:
— Прошу тебя стать моей женой.
— Любимый, ты даже не представляешь, как мил моему сердцу, — голос Рут теплеет.
Теперь любовным признаниям отказано в праве служить исключительно личным целям. Поэтому Рут добавляет:
— Мы, как весь трудовой люд, должны бороться за выживание. Но ты никогда не побелишь в одиночку. Ты — часть целого.
В другой книге Павел Яначек вместе с Михалом Ярешом проследили, как сложились биографии более ста авторов довоенных дешевых романов.
Почти никому не удается укорениться в новой системе.
Многие пытаются забыть о своем прошлом. «Едва мои книги убрали из библиотек как антихудожественный брак, я сразу перестала писать и теперь стараюсь стереть из памяти свои литературные грехи», — в шестидесятые годы говорит руководству Литературного института Мария Кизлинкова, автор «Изголодавшегося сердца». После расправы с грехами она как жена железнодорожного инспектора будет заниматься только домашним хозяйством.
Многих вычеркивают раз и навсегда. Коммунисты не принимают их обещаний стать хорошими писателями. Йова Паточкова в письменной форме убеждает Министерство информации: «В моем романе “Ослепленный солнцем ищет тень” побеждает девушка с безупречным характером. Я ведь социалистка и не могу не знать, как выглядит настоящая жизнь. В своей книге я противопоставляю честную девушку с положительным отношением к труду женщине прошлого — ленивой, беспутной, ветреной».
Министерство не верит Паточковой и не дает разрешения на издание романа. Писательницу исключают из общественной жизни.
Существует только один автор, который изымает и заменяет себя сам.
Сначала его зовут Эдуард Кирхбергер.
Потом — Карел Фабиан.
Это два совершенно разных писателя.
Удачное превращение занимает у него три года. Социалистические литературные словари не упоминают о прошлом Фабиана.
В новом воплощении он даже подписывается другим почерком.
Первый пишет о духах, монстрах, колдуньях, разбойниках и убийцах. Второй пишет о рабочих, партизанах, коммунистах и врагах народа.
В произведениях первого наводят ужас разверстые могилы, в которых лежат женщины с вырванными после смерти сердцами. У второго — эксплуататоры, наживающиеся на рабочем люде.
У первого были сплошные вампиры. У второго — производственные достижения.
Первый предпочитал таинственные пещеры, подвалы, высеченные в скале святилища, подземелья с демонами. Второй же, если и описывал какой-нибудь подвал, то в нем помещался штаб агентов американского империализма.
— Я изумился, — говорит Павел Яначек, — когда понял, что эти два стилистически совершенно непохожих писателя — один и тот же человек. Его мимикрия под певца коммунистического режима впечатляет. — И добавляет: — Он прирожденный рассказчик. Придумывал истории с такой легкостью, как другие дышат. Если бы он жил в Штатах, за один хоррор покупал бы дорогую машину. Оттого и не мог позволить себе молчать только потому, что к власти пришли коммунисты. Вот причина, по которой Кирхбергер перестал существовать.
Часть 2: Причина
Было ли это превращение для него болезненно?
Старается ли человек, делающий все, чтобы понравиться тоталитарной власти, одновременно понравиться каждому?
Доставляет ли ему удовольствие подхалимство?
Способен ли он в какой-то ситуации сказать «нет»?
Стал ли в результате новый человек внутри него важнее, чем он сам?
Карела Фабиана спрашивают, что он делал до войны. В официальных версиях биографии упоминаются «публикации». «Я не придаю им никакого значения», — сразу же добавляет он, хотя рассказы Кирхбергера пользовались большой популярностью.
Система определенно знает об этой метаморфозе. Почему же тогда коммунисты с таким пониманием отнеслись к его превращению, в то время, как сотню авторов они вычеркнули из публичной жизни?
«Вот что — самое интересное. Может, вы это выясните», — подстрекает меня Павел Яначек.
Эдуард Кирхбергер / Карел Фабиан умер в 1983 году, с тех пор прошло двадцать два года. Я ищу тех, кто его знал, роюсь в архивах.
Одну дочь нахожу в Германии. Она была журналисткой в Братиславе, эмигрировала в 1980 году. Они с мужем и сыном делали вид, будто едут в отпуск в Швейцарию. «Всю дорогу мы были начеку и в машине разговаривали только о пустяках. Чтобы органы ничего не просекли, если нам поставили жучок».
Все в ней перевернулось, когда она стала свидетелем падения самолета с людьми на борту в водохранилище недалеко от Братиславы. Самолет врезался носом в дно, пассажиры, сидящие сзади, задохнулись. Никто не знал, как их вытащить. На берегу стояла толпа, милиционеры вынимали у людей пленки из фотоаппаратов. Когда она вернулась в редакцию, шеф спросил, какого черта она туда пошла и не проверял ли кто у нее документов. Она сказала, что хотела бы описать увиденное. «Забудь об этом, — прозвучало в ответ. — И запомни: у нас самолеты не падают».
— Узнав о том, что я сбежала за границу, — рассказывает дочь-журналистка, — наш папа потерял дар речи. Ведь он мне эти свои коммунистические воззрения буквально вбивал в голову. Хорошо, что он был тогда уже на пенсии и не писал, иначе у него были бы из-за меня крупные неприятности.
Вторую дочь, пенсионерку, бывшую секретаршу, я нахожу в Праге. Она не эмигрировала. Сидит и смотрит взятый напрокат фильм ужасов — внук приносит, и они стараются смотреть по фильму в день.
Все эти годы она жила с мамой. К сожалению, жена Фабиана месяц назад умерла. «А перед смертью сожгла все его бумаги. Собственно, мне и самой интересно, как он жил. Поменял имя на этого Фабиана, чтобы выжить?»
В новой системе К. Ф. использует свой талант так: «Наши металлургические заводы, — пишет он, — это желудок государства. Уголь — это его сердце. Электричество, пар и газ — кровь».
1949 год. В экономике объявлен пятилетний план — так называемая пятилетка. Считается, что благодаря нему все будут хорошо одеты, сыты, будут жить в прекрасных квартирах и ни у кого не останется никаких экзистенциальных проблем. К. Ф. становится репортером еженедельника «Кветен» в Праге. Дебютирует на последней странице, но вскоре его репортажи открывают практически каждый номер. «Пятилетка против столетий» — называет он один из своих текстов, чем заслуживает благосклонность главного редактора.
«Что такое электрополотер, электрическая стиральная машина, электроподушка или электрическая детская бутылочка?» — спрашивает он в одном репортаже.
И сам же отвечает: «Это служители Пятилетки».
В «Проблемах с кирпичом» К. Ф. подчеркивает: сегодня фундамент семьи уже не ребенок, а кирпич. «Кирпич — это хлеб. Кирпич — дом. Кирпич — рай на земле».
Уже на третий месяц после принятия пятилетнего плана в его репортаже с текстильной фабрики кадровик, горячий приверженец нового режима, заявляет: «Мы живем как в сказке». «И все люди хорошие, — добавляет бухгалтер. — Среди нас нет плохих и нечестных».
К. Ф., должно быть, самый счастливый писатель 1949 года, ибо именно его перу принадлежит первый в Чехословакии соцреалистический роман.
Роман называется «У нас на электростанции» и выходит в первую годовщину победы коммунизма в Чехословакии.
Но еще за два дня до победы Э. К. был антикоммунистом.
До войны он сотрудничал с «Народними листами» — печатным органом партии «Чехословацкая национальная демократия», который до образования Чехословакии был важнейшим в монархии изданием чешской буржуазии. В 1937 году, после смерти Томаша Гаррига Масарика — отца Чехословакии, философа и президента, которого коммунисты будут систематически очернять, — Э. К. публикует стихотворение, в котором обещает, что за демократию и Масарика прольет кровь и отдаст жизнь.
После войны Э. К. появляется в Либерце.
Улыбается, не раскрывая рта.
Работает в банке, а рассказы печатает в еженедельнике социал-демократов «Страж севера». Через три года после окончания войны Чехословакия — единственное оставшееся демократическим государство советского блока. У коммунистов только сорок процентов мест в парламенте, на втором месте национал-социалисты, затем аграрники и социал-демократы. Главный редактор «Стража севера» — депутат от демократов доктор Веверка.
Когда 20 февраля 1948 года двенадцать некоммунистических министров из коалиционного правительства подают в отставку (чем инициируют осуществленный за пять дней полный переход власти к Коммунистической партии Чехословакии, названный впоследствии «Победным февралем»), Э. К пишет своему главному редактору письмо:
«Дорогой Пепичек,
пишу, чтобы придать тебе сил. После того, что я слышал о событиях в Праге, полагаю, в любой момент за тобой могут прийти. Сейчас я вижу вокруг себя слабаков, которые поворачивают налево только потому, что “как-никак, у них есть семья”, но, к счастью, эти люди — не из наших рядов.
Поэтому хочу тебе сказать, Пепичек, что на меня ты можешь полностью положиться, так же, как и на всех нас, кого ты здесь, в Либерце, воспитал. Мы готовы пойти в тюрьму, ибо знаем, что коммунизм — это тоталитаризм, а против тоталитаризма в любой форме мы всегда боролись. Может, коммунизм продлится даже год, но свобода придет, ибо таковы законы природы.
Можешь верить этим словам — они неожиданно выплеснулись в моем кабинетике — сами собой».
Рано утром он кладет письмо на стол Веверки, который так никогда его и не прочитает. Через час главным редактором «Стража» становится коммунист. Он отдает конверт службе госбезопасности.