[554]. «На таком народном собрании можно также предъявить обвинение и потребовать осуждения на смертную казнь»[555].
В имеющихся в нашем распоряжении документах нет положений ни о государственном устройстве, ни о каких-либо политических органах, которые могли бы влиять на принятие решений в масштабе всей страны. В Испании еще до прихода готов существовала римская система права и институтов управления, поэтому готские языческие традиции управления не могли быть привнесены в более цивилизованную романизированную среду.
5. По утверждению Тацита: «Нет никого, кто был бы проникнут такою же верою в приметы и гадания с помощью жребия, как они. Вынимают же они жребий безо всяких затей…»[556]
Пример этому мы находим и у Иордана[557]. У Дексиппа также: «Мы предпочитаем мир войне не потому, что мы побеждены, хотя и не совершенно, но потому, что будущее неизвестно»[558]. Эти сообщения – яркое подтверждение того, какую роль играли в готской среде гадания и прорицания при решении вопросов, затрагивавших судьбу всего народа.
В Книге приговоров в книге VI есть титул 2 «О колдунах и их советчиках, а также об отравителях». Вполне естественно, что с принятием христианства колдовство, гадания и соблюдение языческих традиций были объявлены ересью и грехом, за которые были предусмотрены серьезные наказания. И вполне естественно, что данные языческие традиции не могли перекочевать в нормативно-правовую систему Толедского королевства. Однако на бытовом уровне готы вряд ли отказались от подобных предсказаний. Этим, скорее всего, и объясняется появление целого титула на данную тему. В Парижских фрагментах также нет подобных норм.
6. О сакральном отношении готов к войне и оружию мы находим сообщения во многих источниках. Тацит сообщает: «И гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом и претерпеть раны; больше того, по их представлениям, поWтом добывать то, что может быть приобретено кровью, – леность и малодушие»[559]. У Иордана мы находим подтверждение этому: «Лучше трудом (то есть войной) снискивать пропитание, чем самому в бездействии пользоваться благами от Римской империи, а людям – прозябать в жалком состоянии»[560]. Тацит пишет: «Бросить щит – величайший позор, и подвергшемуся такому бесчестию возбраняется присутствовать на священнодействиях и появляться в народном собрании, и многие, сохранив жизнь в войнах, покончили со своим бесславием, накинув на себя петлю»[561].
«…Ведь воздать похвалу оружием, на их взгляд, – самый почетный вид одобрения»[562].
«Любые дела – и частные, и общественные – они рассматривают не иначе как вооруженные»[563].
Эти фрагменты наиболее ярко характеризует сакральное отношение к войне и оружию всего готского общества.
В Парижских фрагментах эдикта мы не усматриваем ни буквы, ни духа этой готской традиции. В Книге приговоров есть лишь некоторые отголоски этой языческой традиции в книге IX, титуле 2. Так, за уклонение от воинской службы, дезертирство, неоказание помощи королю во время мятежа предусмотрены различные наказания, от штрафов до обращения в рабство и смертной казни.
7. Об отношении готов к браку Тацит сообщает: «Тем не менее браки у них соблюдаются в строгости, и ни одна сторона их нравов не заслуживает такой похвалы, как эта».
«Так ограждается их целомудрие, и они живут, не зная порождаемых зрелищами соблазнов, не развращаемые обольщениями пиров… Ибо пороки там ни для кого не смешны, и развращать и быть развращаемым не называется у них – идти в ногу с веком»[564].
Двоякое чувство возникает иногда при совмещении описаний некоторых сторон жизни готов. Так и в этом случае: как совместить вышеприведенное с описанием их дикости? Однако уже в CCCXXIII Парижских фрагментов читаем: «Если муж, имея при себе рабов жены либо своих собственных, получит какую-либо добычу, будучи в военном походе, пусть жена не смеет требовать себе из нее ни при жизни, ни после его смерти. Но муж, который имеет жену свою во власти согласно Священному Писанию, равным образом обладает властью и над ее рабами… и все остается в его власти». В этом фрагменте эдикта упомянуто Священное Писание, значит, наши выводы, приведенные выше об этом документе, верны.
Далее в CCCXXXIV: «Муж и жена наследуют друг другу лишь тогда, когда нет никого из ближних или родственников вплоть до седьмого колена…» Это более соответствует их менталитету? Может быть, это и есть нечто характерное для готов? Но эти фрагменты эдикта никак не коррелируются с сообщениями Тацита. Ведь институт семьи и брака в христианских государствах изначально приветствовался церковью, в Книге приговоров супружеским отношениям посвящена целиком книга III. В ней мы находим титулы следующего содержания: титул 1 – «О распоряжении относительно бракосочетания», титул 2 – «О незаконных бракосочетаниях», титул 3 – «О похищении девушек и вдов», титул 4 – «О прелюбодеяниях», титул 5 – «О кровосмесителях, вероотступниках, а также о мужеложцах», титул 6 – «О разводах и расторжении помолвок». Таким образом, очевидно, что забота о сохранении и чистоте супружеских отношений была важной составляющей жизни Толедского королевства. В данном случае налицо преемственность языческих (по Тациту) и христианских традиций вообще, и здесь сложно отделить чисто готские традиции от глубоких традиций народов. Однако как быть с положениями Парижских фрагментов? Неужели к XIII в. нравы настолько упали? Или перед нами некий «переходный» вариант?
8. Об отношении готов к убийству человека красноречиво сообщает Тацит: «…Ведь даже человекоубийство у них искупается определенным количеством быков и овец, и возмещение за него получает весь род, что идет на пользу и всей общине, так как при безграничной свободе междоусобия особенно пагубны»[565], а вот убить раба – дело обычное.
Во фрагментах эдикта об этом нет сведений, а в Книге приговоров в книге VI, титуле 5 «Об убийстве людей» подробно описана система наказаний за те или иные виды убийства. Например, за неумышленное убийство не предусмотрено никакого наказания, а за умышленное убийство близкого родственника – смертная казнь. Однако в некоторых случаях, как и в языческой традиции, предусматривались штрафы или обращение убийцы в рабство, а это свидетельство того, что ни готы, ни романизированное население Испании не были сторонниками жестокости в решении своих внутренних конфликтов. Но это не вяжется со сложившимся образом готов, основой жизни которых были война и грабежи.
9. Об отношении готов к рабам Тацит сообщает: «Рабов они используют, впрочем, не так, как мы: они не держат их при себе и не распределяют между ними обязанностей: каждый из них самостоятельно распоряжается на своем участке и у себя в семье. Господин облагает его, как если б он был колоном, установленной мерой зерна, или овец и свиней, или одежды, и только в этом состоят отправляемые рабом повинности. Остальные работы в хозяйстве господина выполняются его женой и детьми. Высечь раба или наказать его наложением оков и принудительною работой – такое у них случается редко; а вот убить его – дело обычное, но расправляются они с ним не ради поддержания дисциплины и не из жестокости, а сгоряча, в пылу гнева, как с врагом, с той только разницей, что это сходит им безнаказанно»[566].
Это положение соответствует сообщениям многих источников. Рабы составляли значительную часть готских образований, поэтому положения о них есть как в Парижских фрагментах, так и в более поздних правовых кодексах готов.
В Книге приговоров отдельного положения о рабах нет. Однако нормы об их жизни мы находим в каждой из 12 книг Вестготской правды. Эти положения регламентируют их имущественное состояние, их социальный статус, наказание за различные виды преступлений, определен перечень их возможностей – вступление в брак, право наследования, порядок освобождения и т. д. Исходя из этого можно заключить, что отношение к рабам в Толедском королевстве было более строгим, но вряд ли это следует считать доказательством отсутствия связи с традициями готов.
10. Об отношении готов к собственности Тацит сообщает: «Германцы столь же мало заботятся об обладании золотом и серебром, как и об употреблении их в своем обиходе. У них можно увидеть полученные в дар их послами и вождями серебряные сосуды, но дорожат они ими не больше, чем вылепленными из глины; впрочем, ближайшие к нам знают цену золоту и серебру из-за применения их в торговле и разбираются в некоторых наших монетах, отдавая иным из них предпочтение; что касается обитателей внутренних областей, то, живя в простоте и на старый лад, они ограничиваются меновою торговлей. Германцы принимают в уплату лишь известные с давних пор деньги старинной чеканки, те, что с зазубренными краями, и такие, на которых изображена колесница с парной упряжкой. Серебро они берут гораздо охотнее, нежели золото, но не из-за того, что питают к нему пристрастие, а потому, что покупающим простой и дешевый товар легче и удобнее рассчитываться серебряными монетами»[567].
«Ростовщичество и извлечение из него выгоды им неизвестно. Земли для обработки они поочередно занимают всею общиной по числу земледельцев, а затем делят их между собою смотря по достоинству каждого; раздел полей облегчается обилием свободных пространств. И хотя они ежегодно сменяют пашню, у них всегда остается излишек полей. И они не прилагают усилий, чтобы умножить трудом плодородие почвы и возместить, таким образом, недостаток в земле, не сажают плодовых деревьев, не огораживают лугов, не поливают огороды. От земли они ждут только урожая хлебов»