Изображение стен Толедо из Codex Conciliorum Albeldensis seu Vigilanus, составленном в монастыре Св. Мартина в 976 г. и хранящемся в Эскориальской библиотеке (ms. Escorialensis d I 2, fol. 142). Воспроизведено по: http://www.vallenajerilla.com/albeldense/civitas.htm.
Один из наиболее крупных завоевателей эпохи – король Леовигильд, – сделав столицей Толедо из-за его стратегического положения на полуострове (el-Athir, p. 39), вынужден был осаждать свои же мятежные испанские города. Летом 583 г. он берет Севилью, в которой заперся его сын Герменегильд. Для этого король прибег к осаде и блокаде, перекрыв движение даже по реке Гвадалквивир, что привело к голоду и неудачной попытке осажденных дать бой вне стен. После чего город был взят штурмом (Joan. Biclar., а. 583). Естественно, блокирование города было вызвано его хорошими укреплениями, вокруг которых позднее Муса с победоносной арабской армией провел несколько месяцев (Ajbar Machmuâ, p. 29; el-Athir, p. 45; Al-Bayano’l-Mogrib, p. 21; En-Noweiri, p. 350).
Судьба взятых штурмом городов и их жителей была ужасной. Города подвергались разграблению (Julian. Hist. Wamb., 18). Ворвавшись в Ним (Невмаса), воины Вамбы стали резать не только людей, но даже и животных; причем тела мятежников некоторое время оставались непогребенными (Julian. Hist. Wamb., 19; 21). Судьба гарнизона захваченного города также была незавидной – он подвергался экзекуции, как это было в Медине-Сидонии в 571 г. и в восставшей Кордове в следующем году (Joan. Biclar., а. 571,3; 572, 2). С одной стороны, король не нуждался в последующей службе столь ненадежных сил, а с другой – это был наглядный урок потенциальным мятежникам, представлявший их будущую судьбу. Вражеских же пленников могли и казнить, как это было сделано после поражения свевов в 456 г. (Isid. Hist. Goth., 32), или просто отпустить восвояси в виде особой милости, как это сделал Вамба после завершения своей кампании в Септимании в сентябре 673 г., который отправил домой франков и саксов, вероятно для сохранения дружеских отношений со своим северным соседом (Julian. Hist. Wamb., 25), или выкупить у воинов за счет государства, как это сделал Сисебут после победы над византийцами (Isid. Hist. Goth., 61).
В 673 г. визиготы в Септимании не применяли осадных орудий. При осаде Нарбонны осажденные оборонялись стрелами, а осаждающие – бросали камни и пускали стрелы. Город же был взят штурмом, когда воины влезли на стену и подожгли ворота (Julian. Hist. Wamb., 12). При штурме восставшего Нима осаждающие с шумом шли к стенам, бросая камни, стреляя из луков и метая копья (spicula), тогда как осажденные оборонялись, метая копья (Julian. Hist. Wamb., 13; 17—18). Готы «зажигают ворота, поднеся огонь, и врываются, быстро приступив к стенам» (Julian. Hist. Wamb., 18). Таким образом, в кольце укреплений было найдено слабое место, коим оказались деревянные ворота, которые были просто подожжены, и тем самым осаждающим был обеспечен доступ в город.
Иногда считается, что осаждающие использовали камнеметы, поскольку Юлиан отмечает, что при осаде Нима тучи камней летели с большим свистом (Julian. Hist. Wamb., 18)[462]. Историк первой половины XIII в. Лука Туйский перелагает описание осады Юлианом: «Тучи камней fundibularii пускают с большим шумом» (Luca Tud. Chron., III, 38), вставив в текст лишь fundibularii. Поскольку Лука только раз употребил слово fundibularii, то сложно решить, имеются ли в виду пращники или метательные аппараты. Если обратиться к Вульгате Иеронима, игравшей важнейшую роль в формировании латинского лексикона священнослужителей, то тут fundibula обозначает пращу (I Macc., 6, 51), а fundibularii – пращников (Judith., 6, 8; ср.: Sept., Judith., 6,12). Современник Луки, епископ Родрига де Рада, использовал данное слово в этом же смысле (Roder. Hist. Hisp., IV, 2). Исидор же понимал термин fundibalum на основании изучения им римской литературы как метательную машину (Isid. Orig., XVIII, 10,2)[463], однако fundibularii у автора специального военного трактата Вегеция оказываются пращниками (Veget., III,14). Причем последние, судя по описанию Вегеция, были вооружены пращой-бичом, укрепленной на длинной рукоятке. Вероятно, отсюда и возникла путаница у авторов: поскольку данная праща не была простым ремнем, то ее стали воспринимать как отдельный метательный аппарат. Однако отметим, что первоисточник не говорит о том, что камни метались с помощью какого-то приспособления, и по argumentum ex silentio вполне можно полагать, что они бросались просто рукой, впрочем, ничего странного нет, если их метали с помощью той же пращи, которая была, в частности, на вооружении сервов в визиготской армии.
В конце существования визиготского королевства методы защиты городов также остаются прежними. Готы, несмотря на упадок своего прежнего боевого духа, предпочитают не сидеть в осадах, а выходить на врага в полевое сражение, предпочитая решить исход противостоя зараз. И это несмотря на разгром при Гвадалете! После своей победы Тарик направился к Эсихе. «Ахбар Маджмуа» рассказывает: «Жители этого города, усиленные некоторыми беглецами из великой армии, тут же дали ему [Тарику] сражение. Битва была очень горячей, и много мусульман было ранено или убито. Наконец, с помощью Бога они обратили многобожников в бегство, но никогда еще они не встречали такого упорного сопротивления» (Ajbar Machmuâ, р. 23). Видимо, самое яростное сопротивление было обусловлено тем, что в вылазке участвовали отступившие при Гвадалете части, которые хотели взять реванш, а также существовавшее в этот момент мнение, что мусульмане опять пришли лишь пограбить, но потом вернуться назад (Ajbar Machmuâ, р. 21; el-Athir, p. 44; al-Makkarí, p. 276), что вело к стремлению нанести захватчикам наибольшие потери и принудить их отступить. Лишь неожиданное пленение губернатора повлекло за собой сдачу города на приемлемых условиях (al-Makkarí, p. 276). В 713 г. «князь» Теoдимер выступил из Ориуэлы и дал мусульманам сражение на равнине, однако его воины не выдержали натиска противника и бежали по открытой местности, понеся такие потери при этом бегстве, что потом Теодимер вынужден был призвать на стены женщин[464]. Мерида оказала ожесточенное сопротивление армии Мусы. Уже за милю до города жители, во главе которых, очевидно, стояли «некоторые знатные испанцы» (по словам «Ахбар Маджмуа»), произвели атаку на мусульман. Атака, как представляется, была небезуспешной, поскольку уже на следующее утро, «как обычно» (по замечанию аль-Асира), была произведена вторая вылазка. Однако судьбу сражения решил конно-пеший отряд, поставленный Мусой ночью в засаду в горную лощину, который в ходе боя неожиданно атаковал испанцев в тыл и заставил их, неся значительные потери, отойти в город, который был «очень укрепленный, а его стены были такими, что никогда не строили в нем подобных», по словам «Ахбар Маджмуа». После нескольких месяцев осады мусульмане соорудили подвижную «черепаху», под прикрытием которой стали шанцевым инструментом разрушать стену, однако вылазка защитников, перебивших вражеских саперов, положила этому конец. Воспользовавшись своим успехом и поняв бесперспективность дальнейшего сопротивления, жители 30 июня 713 г. сдали город, выговорив достаточно выгодные условия[465]. Жители Сарагосы после двадцатидневной осады вышли на вылазку, но были разбиты сыном Мусы Мерваном, который на спинах проигравших ворвался в город (Koteybah, p. LXXVI—LXXVII). В ходе этой же кампании Мусы жители другого неназванного города во время вылазки так потеснили арабов, что лишь экстренные действия Мусы спасли положение (Koteybah, p. LXXVII).
Примеров долгого сопротивления мусульманам в осажденных городах также немного. Некоторое время войскам Тарика сопротивлялся гарнизон Сидонии (al-Makkarí, p. 275). В августе 711 г. военачальник Тарика Магит во главе 700 всадников подошел ненастной ночью к стенам Кордовы, которые плохо охранялись, с редкими перекличками стражей, и через брешь в стене вошел в город. Губернатор Кордовы, узнав об этом, выехал из города с 400—500 воинами, а также с некоторыми из жителей и нашел прибежище в окрестной церкви Св. Ацискула (San Acisclo), «стены которой были толстыми и прочными» и где был источник воды. Затем последовали трехмесячная осада, перекрытие источника воды, тайная попытка бегства губернатора, вслед за чем церковь была сожжена вместе с защитниками или, по другой версии, в нее ворвались мусульмане и всех оборонявшихся перебили[466]. Севилья была взята Мусой после осады в течение несколько месяцев, но ее жители смогли эвакуироваться в Бежу (Ajbar Machmuâ, р. 29; Razi, 142 (p. 356—357); Al-Bayano’l-Mogrib, p. 21; En-Noweiri, p. 350; al-Makkarí, p. 284). Одна из крепостей на левантийском побережье Испании оказала яростное сопротивление армии Мусы (Fath al-Andalus, p. 25).
Испанский хронист Лука Туйский приводит предание о том, что король Витица разрушил стены всех городов, кроме трех (Толедо, Лион и Асторга), и, таким образом, позднее города оказались беззащитными перед вторгшимися мусульманами (Luca Tud. Chron., III, 61—62). Если усматривать в данном свидетельстве некое историческое звено[467], то речь могла идти о мерах, направленных на борьбу с непокорной знатью, которая жила в городских центрах. Чтобы лишить последнюю надежду отсидеться за городскими стенами во время очередного мятежа, король мог приказать срыть все или часть городских укреплений, как это в свое время делали остроготские монархи. Это, скорее всего, могло быть определенным наказанием за непокорность, которое лишало знать надежды на будущее восстание. Хотя надо тут же указать, что уже через несколько лет, во время арабского завоевания, стены у испанских городов все же существовали. Кордова располагала крепкими стенами, и лишь местный пастух смог указать мусульманам брешь в стене (Ajbar Machmuâ, р. 24; Al-Bayano’l-Mogri, p. 15; al-Makkarí, р. 278). Уже говорилось о том, что Муса осаждал не один месяц Севилью и Мериду; Теодимер выставил женщин в качестве воинов на стены Ориуэлы. Все эти факты говорят против свидетельства Луки Туйского, в основе которого, впрочем, могли лежать некие одиночные факты, которые затем подверглись обобщению.