Исследователь глубоко и детально разработал хронологию и историю внутренней и внешней борьбы, сопровождавшей утверждение христианства у готов. Он показал, что она сопровождалась гонениями и проходила в несколько этапов. По мнению Э. А. Томпсона, обращение готов в арианство завершилось между 382—395 гг., когда они переселились в Византийскую империю и расселились в Нижней Мёзии[108]. До этого среди готов не было даже конфессионального единства. Они состояли из авдиан, ариан, сторонников ортодоксального христианства[109]. Э.А. Томпсон показывает, что вестготское общество в IV в. уже не было социально однородным и к новой религии тянулись преимущественно «бедные люди», которые п подвергались за это преследованиям со стороны «лучших» (optimales) и «великих» (μεγισταυες)[110]. Он справедливо отмечает, что в основе преследований христиан в Готии лежали политические причины: гонения были организованы племенными вождями в качестве антиримской меры, чтобы остановить влияние империи на готов и поддержать старую племенную религию[111].
Однако Э.А. Томпсон не учитывал характера и особенностей уровня этнополитической консолидации готов к моменту распространения у них христианства. Готов, которые в IV в. размещались на территории бывшей римской провинции Дакия, он рассматривал в статике, вне тех интегративно-консолидационных процессов, которые особенно активизировались у них к моменту переселения в империю. В IV в., когда готы вплотную подошли к границам Византийской империи, ожи состояли из нескольких племенных групп и объединений, каждое из которых принимало новую религию по-своему. Отсюда отчасти и такая амальгама верований: авдианство, арианство, ортодоксальное христианство, племенная религия готов. Выясняя конкретный путь утверждения у готов христианства в форме арианства, Э.А. Томпсон не всегда принимал во внимание эволюцию взаимоотношений Византийской империи с готами, сложную конфессиональную ситуацию в IV в. в самой империи. Когда готы находились за римским лимесом, империя была заинтересована в принятии ими христианства. Ибо оно тогда выступало как проримская сила и вносило раскол среди готов, отвлекая их от борьбы с империей, в чем последняя и была заинтересована. Но, когда готы оказались на территории империи, она попыталась приостановить или, если это не удавалось, изолировать их от никейского православия и направить к принятию арианства.
В своих исследованиях Э.А. Томпсон не уходит от вопроса, который до сих пор вызывает споры в историографии[112]: почему готы, как, впрочем, и другие германские племена, приняли христианство в форме арианства? Он скептически высказывается относительно таких аргументов, как решающая роль авторитета Ульфилы или непонимание готами разницы между арианством и ортодоксальным христианством[113]. Более убедительным он считает предположение И. Цайлера о том, что иерархичность Троицы в арианском толковании была ближе к организационной структуре власти у германских племен[114]. Он справедливо обращает внимание на то, что арианство не представляло собой сильно централизованной организации, а состояло из ряда достаточно разъединенных, локальных и изолированных церквей. Организационно оно более, чем никейское православие, подходило готам, которые, как считает Э. А. Томпсон, желали сохранить внутри империи свою социальную одинаковость[115]. Однако в этом предположении не учитывается такой фактор, как отношение Византийской империи к процессу обращения готов в арианство. Империя не являлась пассивным зрителем христианизации готов. Известно, что в 380 г. был издан эдикт, согласно которому все подданные византийского императора должны были придерживаться никейского православия. Арианство стало считаться религией варваров. Официальное запрещение арианства в империи на фоне антиримских настроений готов, вероятно, косвенным образом закрепило их интерес к нему. Можно также предположить, что предпочтение, отдаваемое готами арианству, связано и с тем, что в кульминационные моменты их отношений с Византийской империей они имели дело с арианами в лице императоров или епископов.
В 60—70-е годы как в отечественных, так и в зарубежных археологических изысканиях продолжалось привлечение материала письменных источников для этнического определения населения Черняховской культуры, а также для установления принадлежности готам отдельных археологических памятников. В работах советских археологов Э.А. Рикмана, Э.А. Сымоновича, Г.Б. Федорова, а также в исследованиях румынских археологов Р. Вулпе, Б. Митри, К. Хоредта анализировались археологические материалы Северо-Западного Причерноморья в сопоставлении с сообщениями Иордана, Аммиана Марцеллина, Зосима и других древних авторов[116]. В одной из своих работ Э.А. Сымоновичем был еще раз поставлен вопрос о необходимости выявления степени соответствия данных письменных источников археологическому материалу применительно к пути движения готов и следам их присутствия в Северном Причерноморье[117]. Задача дальнейшего углубленного изучения письменных источников встала не только в связи с полемикой об интерпретации этнической принадлежности памятников Черняховской культуры, которая продолжалась в работах Ю.В. Кухаренко, В.В. Кропоткина, В.П. Петрова, М.Ю. Смишко[118], но и в связи с проблемой этногенеза славян, исследуемой Б.А. Рыбаковым, В.В. Седовым, П.Н. Третьяковым, В.Д. Бараном[119].
Исследования советских историков отличаются вниманием к свидетельствам письменных источников и их глубоким анализом. Так, А.М. Ременников, изучая историю племен Подунавья и Северного Причерноморья, в том числе готских племен, анализировал произведения различных жанров: исторические сочинения (латинские и греческие), хроники, речи, письма[120]. В работах советских византинистов исследуются социально-политические основы мировоззрения ранневизантийских историков, сочинения которых, как, например, Аммиана Марцеллина и Евнапия, содержат уникальную информацию о готах, анализируется творчество Зосима с точки зрения отношения этого историка к варварским
народам[121].
Здесь мы должны обратить внимание на один существенный момент. К 60—70-м годам в советской исторической науке готская проблема окончательно переходит в зону внимания археологов, которые привлекают письменные свидетельства о готах преимущественно как подсобно-иллюстративный материал. При этом в настоящее время ряд археологов связывают с готами не только Черняховскую, но и вельбарскую культуру. Памятники этой культуры прослеживаются в районах Северо-Восточной Польши и на территории УССР, преимущественно в Западной Волыни[122]. В западноевропейской историографии проблемный стержень изучения готского вопроса также смещается. Главными становятся сюжеты, связанные с «северным периодом» жизни готов, с выявлением их прародины. В этот период публикуются исследования, которые дают или по крайней мере намечают контуры ответов на вопросы: откуда, как и когда пришли готы в Северное Причерноморье и на Балканы, какие традиции они с собой принесли и насколько удалось им их сохранить до VI в., что представляли собой готы в культурно-историческом и этнографическом плане[123]. Продолжается также дальнейшее тщательное изучение в этот период на письменном и археологическом материале конкретных вопросов политической истории готов III—IV вв.[124] Однако появление, например, объемистого тома очерков А. Альфельди, посвященных исследованию кризиса Римской империи III в. и вторжения готов в числе других варваров в римские пределы[125], не повлекло за собой ни ощутимых качественных перемен в разработке готской проблемы, ни привлечения внимания к дискуссионным проблемам истории готов III—IV вв. В то же время работы таких исследователей, как Н. Вагнер, И. Свеннунг, Э.А. Томпсон, Р. Венскус показали, что рассматривать готскую проблему в рамках старой традиционной концепции представляется невозможным. Это особенно ярко продемонстрировала дискуссия, начавшаяся в литературе после выхода книги западногерманского археолога Рольфа Хахмана «Готы и Скандинавия»[126]. К концу 60-х годов созрели предпосылки и обострилась потребность в более широких синтетических работах, охватывающих не отдельные стороны, но готскую проблему в целом или по крайней мере комплекс ее стержневых аспектов. Именно работа Р. Хахмана явилась ярким проявлением этой тенденции. Она произвела впечатление настоящего взрыва. И объясняется это не только неожиданным ударом по некоторым конкретным положениям традиционной концепции истории готов, но главным образом предложенным Р. Хахманом новым подходом к ее решению. Автор не только обосновал назревшую необходимость изменить метод исследования, но и продемонстрировал его на примере анализа вопроса происхождения готов из Скандинавии.
В своей монографии Р. Хахман поставил задачу рассмотреть ее как «пример историко-филолого-археологического исследования»[127]. Уже сама структура этого исследования красноречиво демонстрирует подход Р. Хахмана. Монография состоит из четырех частей. Три из них (филологическая, историческая, археологическая) полностью изолированы одна от другой. Четвертая представляет собой попытку синтезировать выводы филологии, истории и археологии в качестве своего рода методической надстройки над этими тремя частями. Подобная структура работы объясняется тем, что Р. Хахман выступает против «смешанной» аргументации. Он отмечает, что готская проблема зашла в тупик. И ставит вопрос: как можно выйти из этой безвыходной ситуации? Предложенный им метод одновременно и прост и сложен. Простота его очевидна, ибо исследователь предлагает в готской проблематике время от времени переходить от обобщающих, универсальных исследований к работам, в которых ставились и разрабатывались бы отдельные частные вопросы проблемы