Кстати, этот самый вопрос про скепсис в отношении чего-то – неплохой иногда способ смягчить атмосферу. Выражая сомнение, недоверие или прямое неприятие чего-то, люди отвечают на ваш вопрос, то есть вам-то они говорят «да».
Очень важно, чтобы эти вопросы не оказались «учительскими»: «Кто знает, поднимите руку!» Даже если аудитория молодая, а вы человек известный и уважаемый, не надо. Может, и ответят, – но вы включаете всю систему «школьных» рефлексов.
Само собой, со статусными аудиториями вся эта игра становится невозможной – активное предложение аудитории что-то сделать (сказать) означает равенство, а то и превосходство (отсюда и опасность впасть в учительский или шоуменский тон). Но уж если очень охота побалансировать на краю дозволенного, можно сделать из вопроса предположение: «Если бы вас спросили о реальной эффективности этих мер, мы услышали бы самые разные ответы, не так ли?» (Я-то не спрашиваю, это неприлично, но все мы знаем, что данный эксперимент не везде прошел успешно, ага…) Но уж тогда надо смотреть в оба, это не поддержка, а диагностический выпад с целью выяснения чьих-то установок.
Наконец, бывают вопросы, которые предполагают содержательный ответ. Интересные, что называется. «Что бы вы предположили, если бы на наших глазах?..» – это смесь предложения представить нечто и собственно вопроса. Может быть шуткой, может и не быть.
«Давайте вспомним, как эта проблема решалась в прошлом? – мы знаем, что некоторые из этих решений были эффективны. Какие же вспоминаются решения?» Это вопрос-аукцион, мы собираем коллекцию решений (и уж точно знаем зачем, иначе не стоит).
«Какие ассоциации возникают первыми, когда вы слышите словосочетание „серебряный век“?» Это формирование коллективного образа, который вам зачем-то понадобился и служит поддержкой какому-то вашему тезису. Разумеется, вы не будете его задавать, если есть риск услышать в ответ: «Какой-какой век?»
И тут стоит подумать о том, зачем вообще задавать содержательные вопросы. Если аудитория может и захочет сказать что-то осмысленное, это хорошо. Для процесса, для контакта.
Но содержание может сильно «перекосить», а выступающему станет труднее управлять ситуацией. Когда с места звучат разные, противоречащие друг другу и действительно интересные ответы, это может быть чудесно при определенных целях выступления – и совершенно некстати при других. И вероятность хаоса и неразберихи тем выше, чем неопределенней ваш вопрос.
Спросите в любой момент у любой аудитории: «Что вы об этом думаете?» – и вы получите или насупленное молчание, или десяток монологов обо всем на свете. Но люди же не виноваты, что их так спросили, – они вполне невинно отвечают на поставленный вопрос и говорят о том, что «думают об этом». Веря, между прочим, что кому-то есть дело до их дум. Не нужны ответы – зачем спрашивать?
Резюме: прежде чем задавать вопросы аудитории, стоит подумать, хотите ли вы, чтобы ваш призыв был понят буквально и люди действительно стали отвечать? Оно вам надо? Если да – вперед, вы получите живые ответы, половина из которых будет вообще не на ваш вопрос, но у кого-то душа просит! Все это можно обыграть, повернуть к теме и цели выступления, диалог с залом станет как раз той самой поддержкой. Однако времени и усилий это потребует. Порой проще задать вопросы себе и самому же на них ответить. Чистая риторика, но ситуация остается управляемой. – Вопросы есть? Нет вопросов, переходим к пункту 9.
Ну да, конечно. Именно его интонация, жест или перемещения в пространстве помогают (или мешают) восприятию содержания. По минимуму – «отбивают» элементы структуры, служат выделению главного. Пауза не только дает возможность аудитории додумать только что прозвучавшую мысль, а еще и «объявляет» предъявление следующей, готовит к ней. Но если посмотреть на хорошо говорящих, мы заметим и другие возможности.
«На первый взгляд, эти показатели кажутся довольно обычными. Посмотрим на них с другой стороны (короткий шаг с поворотом) – и мы увидим…» – Здесь говорящий не просто маркировал движением новую мысль – в письменной речи это был бы абзац, – но и немного обозначил эту самую «другую сторону». Если до того он говорил интересно, на него смотрят. Глаза слушателей следуют за ним и повторяют его движение. Они как будто действительно посмотрели на что-то «с другой стороны». Новой информации обеспечивается не только внимание, но и «режим наибольшего благоприятствования» – прямые ассоциации с рассмотрением чего-то «с другой стороны» облегчают принятие нового, это же так естественно – посмотреть по-другому и увидеть другое…
«Единственным приемлемым решением в этой ситуации является изменение тактики: договор, подготовительные работы, согласование проекта и начало основных работ в зависимости от погодных условий. Второй и третий шаги могут делаться одновременно, обеспечивая готовность к четвертому». – Перечисление «шагов» сопровождается короткими жестами, интонация утвердительная, падающая. Так диктуют служебные записки – и вообще «диктуют». Если внимательно рассмотреть скупые жесты, мы увидим: руки почти незаметно «сыграли» важные комментарии к утверждению. Первый жест («договор») чуть легче остальных: это само собой разумеется. Второй и третий шаги подчеркиваются двумя руками, четвертый снова одной, притом жест длиннее, направлен скорее в сторону, как бы не вполне завершен. На словах про одновременность – снова две руки, пальцы соприкасаются.
Говорящий не думал об этом специально (я проверяла), просто ему было важно подчеркнуть возможную одновременность «второго и третьего шагов», когда разные люди займутся разными делами независимо друг от друга, когда «правой руке» не обязательно ведать, что делает «левая». Менее определенный и уходящий в сторону жест «четвертого шага» тоже продолжает мысль: основные работы – дело долгое, погода от людей не зависит, надо будет ориентироваться по ситуации, но для этого следует быть готовыми, и побыстрее. И тут снова подключаются две руки и словно показывают упомянутую одновременность разных действий, причем пальцы соединяются на словах «обеспечивая готовность к четвертому». Легко догадаться, что в следующем блоке выступления речь пойдет о втором и третьем шагах, конкретизируя их.
Об этом человеке никто и не скажет, что его выступление «выразительно» – и не надо, он ведь и обидеться может. А ведь выразительно! В том смысле, что выражает именно то, что хотел сказать этот суровый деятель, реалист и практик. Он ни секунды не думал о том, что делают его руки. А они честно работали поддержкой его основного тезиса, экономя время и слова. Рук как таковых никто не запомнил – и не надо. Чай, не Вертинского в костюме Пьеро слушали.
Когда действия выступающего придают словам дополнительные смыслы, акцентируют, придают оттенки – это эффективная и порой ускользающая от сознательного внимания поддержка. Она уточняет и усиливает мысль, не бросаясь в глаза.
Когда выразительное поведение «один к одному» дублирует сказанное, это похоже на сурдоперевод или, что еще хуже, на плохой театр.
О них сказано так много и так хорошо, что добавить нечего. Разве что… Поговаривали, что в «Harward Business Review» был один материал, результаты какого-то там survey… И результаты оказались таковы: при постоянном использовании слайдов презентационные навыки ухудшаются даже у тех, у кого они когда-то были. А чему тут удивляться?
Если при здоровых ногах все время ходить на костылях, с ногами что-нибудь нехорошее да произойдет.
Слайды «Атрофия» и «Говорящие головы», пожалуйста.
Из десяти видов поддержек три-четыре всегда окажутся и к месту, и по душе.
Вот как много есть приправ и ингредиентов, с помощью которых из отвратительной мороженой трески можно приготовить что-нибудь съедобное или даже вкусное. Но пока всеми этими луковичками, грибочками и стручками перца жонглировала я.
Правда, все время до этого не упуская случая показать и подчеркнуть, как это делают и сами участники и как это работает. Вот у Марьиванны карандаш или ручка с красными чернилами и отмечает ошибки, а у меня «чернила» явно какого-то другого цвета: я отмечаю удачи, даже микроскопические. Просто так не хвалю, да и вообще не хвалю – здесь не в похвале дело, а в том, что некоторые присвоенные на тренинге полезные штуки не вовсе чужды, кое-что из этого и так уже использовалось.
И мы стремимся к тому, чтобы новые композиционные или любые другие приемы органично вписались в нажитый речевой строй человека. Говоря портновским языком, отделка не должна вызывать нездорового интереса и казаться нарочитой, она – часть общего дизайнерского замысла.
Право на чушь(О том, как легко изменять законному содержанию)
И есть у нас еще одна чудесная возможность прочувствовать могущество формы – тут и использование поддержек, и композиция, и поиск «хода», который позволил бы развернуть содержание под непривычным углом, а разворачивать его придется, ох придется, потому что задание мое сделало бы честь и самой Бабе-яге. Старушка, как вы помните, любила озадачить.
Наши прекрасные участники, знающие свой предмет и находящиеся под злыми чарами этого знания, – шаг вправо, шаг влево приравнивается… (далее по тексту) – должны совершить невозможное. Они должны сделать хорошее интересное выступление на тему, в которой не разбираются. Ну то есть совсем. При этом им дозволяется практически все, включая прямую ложь. Но только форма должна быть продуманной, а исполнение достойным, иначе зажарю. Можно сформулировать цель упражнения так: мы работаем с содержанием, которым не владеем – чтобы оказаться в ситуации, когда и оно не владеет нами.
У нас короткий и бурный «роман с формой», законному и надоевшему содержанию сейчас место в шкафу – как мужу-рогоносцу в куртуазной комедии. Авантюра? Безусловно. Как на такое можно пойти? Легко. Предлагается этот ужас, конечно, в качестве то ли четвертого, то ли пятого выступления, когда все всё уже поняли. Поэтому безумное и как бы даже невыполнимое задание часто воспринимается просто как еще одно упражнение «на растяжку», от которого будет очевидная польза. И будет ведь, вот что самое интересное.