Я пью воду из бумажного стаканчика. Если бы стаканчик был свинцовый, я б открыла рот пошире и откусила кусок. Хрум, хрум, проглотили.
Они хотят, чтобы я заговорила.
«Ты чего молчишь?» «Господи, да открой же рот наконец!» «Ты не маленькая, Мелинда». «Скажи что-нибудь». «От твоего упрямства только тебе будет хуже». «Не понимаю, за что она с нами так».
Директор громко хмыкает и встает на самое видное место.
Директор Директор:
– Наша общая цель – помочь девочке. Начнем с оценок. Не такого мы от тебя ждем, Мелисса.
Папан:
– Мелинда.
Директор Директор:
– Мелинда. В прошлом году ты была твердой хорошисткой, нормально себя вела, уроки почти не пропускала. Но в этом году… что уж тут скажешь?
Маман:
– В этом все и дело – она ничего не говорит! Мне из нее слова не вытянуть. Как онемела.
Тьюторша:
– Мне кажется, необходимо разобраться с тем, как развивается ситуация в семье.
Маман:
– Она нами манипулирует, чтобы привлечь к себе внимание.
Я [у себя в голове]:
– А ты что, станешь слушать? Поверишь? Ага, жди больше.
Папан:
– В общем, что-то не так. Что вы с ней сделали? В прошлом году у меня была славная любящая дочка, а потом попала сюда – замкнулась, стала прогуливать, скатилась по учебе. Я, кстати, играю в гольф с председателем школьного совета.
Маман:
– Джек, твои знакомства никого не волнуют. Нужно, чтобы Мелинда заговорила.
Тьюторша [подается вперед, смотрит на Маман и Папана]:
– У вас в браке наблюдаются проблемы?
Маман посылает ее куда подальше. Папан предлагает совершить экскурсию в жаркий и страшный подземный мир. Тьюторша умолкает. Видимо, поняла, чего это я держу рот на замке. Директор Директор откидывается на спинку кресла, рисует на бумажке шершня.
Тиктиктик. У меня сейчас время для самостоятельной работы. Могла бы поспать. Сколько дней до выпуска? Сбилась со счета. Нужно найти календарь.
Папа с мамой извиняются. Затягивают в один голос:
– И что теперь? Что же теперь? Как без потерь разгрести эту херь? Что же, скажите, ну что же теперь?
В том мире, что у меня в голове, они запрыгивают к Директору Директору на стол и отбивают чечетку. В луче прожектора. Появляется кордебалет, тьюторша пляшет вокруг шеста в блестках. Я хихикаю.
Вж-жик. Обратно в их мир.
Маман:
– Тебе смешно, да? Речь о твоем будущем, твоей жизни, Мелинда!
Папан:
– Не знаю, где ты набралась такой безответственности, но уж точно не дома. Видимо, здесь на тебя плохо влияют.
Тьюторша:
– На самом деле у Мелинды прекрасные подруги. Я видела, как она участвует в деятельности этой группы, которая столько занимается волонтерством. Мег Харкат, Эмили Бригс, Шиван Фалон…
Директор Директор [бросив рисовать]:
– Прекрасные девочки. Все из хороших семей. – В первый раз смотрит на меня, склоняет голову набок. – Они твои подруги?
Они по собственному выбору такие тупые? Или от рождения. Нет у меня друзей. Ничего нет. Даже слов нет. Я – ничто. Интересно, долго ли ехать автобусом до Аризоны?
Пуп
После Уроков – Продленка. Такое вот Наказание. Прописано в договоре. Правду говорят: ничего не подписывай, не прочитав внимательно. А еще лучше заплати юристу, чтобы прочитал он.
Тьюторша изобрела этот договор после наших уютных посиделок в кабинете у директора. Там перечислен миллион вещей, которые мне нельзя делать, и какие за них последуют наказания. Наказания за мелкие проступки типа опоздания на урок вообще смех – писать сочинение! Я решила снова пропустить школу и – хоп! Схлопотала себе ПУП.
На самом деле это класс, выкрашенный в белый цвет, с неудобными стульями, а еще лампа тут гудит, как сердитый пчелиный рой. Арестантам велено сидеть в ПУПе и таращиться на пустые стены. Якобы от скуки мы станем менее строптивыми – или напрямую двинем в дур- дом.
В роли сторожевой собаки сегодня Мистер Череп. Скалится, глядя на меня, ворчит. Полагаю, его тоже наказали за ту хрень, которую он тогда устроил на уроке. Кроме меня, арестантов еще двое. Один – со злобной татуировкой на бритом затылке. Сидит как гранитная статуя, дожидающаяся резца, чтобы выковырять себя из скалы. Другой парень с виду совершенно нормальный. Ну шмотки немного странноватые, но это у нас считается проступком, а не нарушением. Когда Мистер Череп встает поприветствовать опоздавшего, с виду нормальный парень сообщает мне, что любит устраивать поджоги.
Последний наш товарищ по несчастью – Энди Эванс. Завтрак у меня в желудке превращается в соляную кислоту. Энди ухмыляется Мистеру Черепу и садится рядом со мной.
Мистер Череп:
– Опять прогуливал, Энди?
Энди Гад:
– Нет, сэр. Один из ваших коллег считает, что я слишком авторитетен. Представляете себе?
Мистер Череп:
– Рот закрой.
Я снова мультяшный Кролик, прячусь на открытом месте. Сижу, будто во рту у меня яйцо. Одно движение, одно слово – яйцо разобьется и разнесет весь белый свет.
Чего-то с головой у меня и правда плохо.
Мистер Череп отвернулся, и Энди дует мне в ухо.
Хочется его убить.
Пикассо
Ничего не могу делать, даже на рисовании. Мистер Фримен и сам специалист по глазению в окно, вот и решил, что разобрался в моих проблемах.
– У тебя паралич воображения, – объявляет он. – Нужно отправиться в путешествие.
Весь класс наставляет уши, кто-то даже убавляет звук радиоприемника. В путешествие? На школьную экскурсию, что ли?
– Нужно посетить разум кого-то из Великих, – продолжает мистер Фримен.
Шорох бумаги – весь класс выдыхает. Радио вновь начинает петь во весь голос.
Он отталкивает в сторону мое дурацкое клише, осторожно кладет мне на парту огромную книгу.
– Пикассо, – шепчет он голосом жреца. – Пикассо. Видевший истину. Изображавший истину, ваявший, выдиравший ее из земли двумя яростными руками. – Пауза. – Впрочем, это я увлекся. – Я киваю. – Посмотри Пикассо, – приказывает он. – Я тебе ничем помочь не могу. Путь к собственной душе прокладывают в одиночестве.
Бла-бла-бла. Но смотреть на картинки лучше, чем на снег за окном. Открываю книги.
Любил этот Пикассо голых теток. Чего их в одежде-то не нарисовать? Многие, что ли, сидят голышом, когда играют на мандолине? Рисовал бы голых мужиков, хоть было бы по-честному. Голые тетки – это искусство, голые мужики – да вы че. Так, видимо. Наверное, потому, что почти все художники мужики.
Первые несколько глав мне не понравились. Кроме голых теток, какие-то картинки голубого цвета, можно подумать, он только и делал, что бегал от красного и зеленого. Рисовал циркачей и танцоров, стоят в каком-то дыму. И почему-то не кашляют.
А вот от следующей главы у меня полный улет. В космос. Вообще-то непонятно, но какой-то кусочек мозга подпрыгивает и орет: «Все мне ясно! Ясно!» Кубизм. Видеть не то, что на поверхности. Сдвинуть нос и глаза на сторону. Нарезать тела, столы и гитары, как палочки сельдерея, перегруппировать – теперь чтобы увидеть, надо увидеть. Обалдеть. Как, интересно, он представлял себе мир?
Жаль, что он не учился в нашей школе. Мы б точно нашли общий язык. Просматриваю всю книжку – ни единого дерева. Наверное, у Пикассо они тоже не получались. За что мне такая дурацкая тема? Набрасываю кубистическое дерево с сотнями тощих прямоугольников вместо ветвей. Они похожи на шкафчики, ящики, осколки стекла, губы с треугольными бурыми листьями. Оставляю набросок на столе у мистера Фримена.
– Вот и сдвинулась с места, – говорит он мне. И показывает большой палец.
Поездка в метель
Я прямо такая хорошая. Целую неделю ничего не прогуливаю. Приятно снова быть в курсе, о чем говорят учителя. Тьюторша сообщила новости родителям. Они аж растерялись – то ли радоваться, что я исправилась, то ли злиться, что приходится радоваться такой ерунде: дочка каждый день ходит в школу.
Тьюторша им говорит, что меня нужно поощрить – купить собачке лакомство или типа того. Решают – пусть будет новая одежда. Почти из всего старого я выросла.
На шопинг с мамой? Лучше уж сразу пристрелите, чтоб не мучилась. Все что угодно, только не за шмотками с Маман. Она ненавидит ходить со мной по магазинам. В торговом центре шагает впереди – подбородок вздернут, веки подрагивают, потому что я отказываюсь примерять практичную «стильную» одежду, которая ей нравится. Маман – скала, я – океан. Приходится часами надувать губы и закатывать глаза, прежде чем она выдохнется и рассыпется на тысячу песчинок. Очень энергетически затратно. Мне сейчас не по силам.
Маман, похоже, и сама морально не готова выслушивать мое нытье. Объявив, что я заслужила новую одежду, они добавляют, что покупать ее будем в «Эфферте», чтобы Маман использовала свою скидку. После уроков я должна сесть в автобус и встретиться с ней в магазине. Я этому даже рада. Зашел, купил, вышел – быстро, как содрать пластырь с ранки.
Все хорошо, но, когда я выхожу на остановку у школы, на штат обрушивается вьюга. Температура под ветром, наверное, минус тридцать, а у меня ни шапки, ни варежек. Поворачиваюсь к ветру спиной, тут же леденеет попа. Лицом стоять вообще не вариант. Ветер задувает в глаза, набивается в уши. Вот я и не слышу, что рядом останавливается машина. Гудит – и я так и подскакиваю. Это мистер Фримен.
– Подвезти?
Машина у него просто отпад. Синий «Вольво», этакая шведская шкатулочка. А я думала – старенький «Фольксваген»-минивэн. Внутри чисто. Я думала увидеть всякие кисти и краски, плакаты, подгнившие фрукты. Залезаю – внутри негромко играет классическая музыка. Чего только на свете не бывает.
Сказал, что высадит меня в центре, – ему почти по пути. Рад будет познакомиться с моей мамой. Глаза у меня расширяются от ужаса. «Ну, может, не стоит», – говорит он. Я стряхивают с волос подтаявший снег, протягиваю руки к обогревателю. Он включает его на максимум.
Оттаивая, я пересчитываю километровые столбы у дороги, высматриваю интересные тушки сбитых животных. У нас в пригородах часто сбивают оленей