Мисс Коннорс:
– Заступ.
Одноклассники хихикают.
Заступ, он же зашаг. Я выставила вперед не ту ногу, заступила за линию. Но у меня есть вторая попытка. Теннис и в этом штука цивилизованная.
Стучу желтым мячиком, раз, другой. Подбрасываю вверх, будто птицу или яблоко, завожу руку назад, разворачиваю плечо, вкладываю в удар всю мощь и злость, не забываю прицелиться. Ракетка живет своей жизнью – это сгусток энергии. Настигает мяч, пулей отправляет его за сетку. Мяч взрывается на корте, оставляет на нем воронку – Николь не успевает даже моргнуть. А потом мяч пролетает мимо и врезается в ограждение, оно дребезжит. Никто не смеется.
И никакого вам заступа. Очко. В результате Николь побеждает, но с минимальным перевесом. Все скулят, что у них руки в волдырях. А у меня на ладонях мозоли от уборки листьев. Я крепкая – могу играть, я сильная – могу побеждать. Может, уговорю Папана пару раз со мной потренироваться. Если я хоть кого-то хоть в чем-то превзойду, настанет звездный час этого паршивого года.
Школьные альбомы
Нам раздали школьные альбомы. Похоже, что смысл этого ритуала понимают все, кроме меня. Выслеживаешь всех, кого знаешь хотя бы в лицо, и заставляешь написать в своем альбоме, что вы лучшие друзья, никогда друг друга не забудете, и вообще, помни ____ класс (вписать нужную цифру), и прекрасного тебе лета. Оставайся таким же цыпочкой.
Вижу, как некоторые просят раздатчиц в столовой написать им в альбоме. И что те пишут? «Да не изойдут кровью ваши куриные котлеты»? Или: «Да трясется ваше желе до скончания века»?
Чирлидерши явно получили особое разрешение на то, чтобы шляться по коридору компаниями, с ручками наготове, и выпрашивать автографы у сотрудников и учеников. Когда они проплывают мимо, я так и чувствую, что их распирают соки конкуренции. Они ведут счет записям.
Появление альбомов проясняет для меня еще одну загадку старшей школы – почему все популярные девчонки мирятся с мерзкими привычками Тодда Райдера. Настоящий свин. Сальный, липкий, немытый, изо рта воняет – после школы ему самое место в ремеслухе. Но популярные девчонки весь год за ним бегают. Почему?
Тодд Райдер делает фотографии для альбомов.
Пролистай альбом – и сразу поймешь, кто у него в фаворе. Если ты у Тодда на хорошем счету, он тебя сфотографирует так, что модельные агентства потом оборвут твой телефон. Если ты Тодда обидел – будешь выглядеть как бомж, да еще и неудачно причесавшийся.
Если бы я была директором старшей школы, я бы все это сообщала в первый же день, вместе с правилами поведения. Я понятия не имела, какая власть в руках у Тодда. Меня он щелкнул один раз – я ухожу прочь от объектива, на мне страшное зимнее пальто, плечи задраны до ушей.
Альбом я покупать не буду.
Больше не волосатая
Волосатая коротко подстриглась. Прядки длиной в сантиметр, на голове теперь как бы мех, куцый и шипастый. Черного цвета – никакого больше искусственного оранжевого. А еще у нее новые очки, бифокальные, с фиолетовой оправой, на веревочке из бусинок.
Не знаю, чего это она. Влюбилась, что ли? Развелась? Съехала из родительского подвала? Никто не думает, что у учителей есть родители, а ведь наверняка есть.
Некоторые говорят – это она чтобы сбить нас с толку, пока мы работаем над итоговыми сочинениями. Ну не знаю. Нам дали выбор. Можно писать про «Символизм в комиксах» или «Как книга изменила мою жизнь». Мне кажется, дело в чем-то другом. Наверное, она нашла хорошего психиатра, а может, наконец-то опубликовала роман, который писала с самого начала времен. Интересно, будет ли она работать в летней школе?
Айви сидит на рисовании за моей партой, из узла на голове торчат четыре маркера без колпачков. Я встаю, она поворачивает голову, и – оп! – на футболке у меня радуга. Она приносит мне сто миллионов извинений. Будь это кто-то другой, я заподозрила бы злой умысел. Но мы с Айви в последние недели типа как дружим. Вряд ли она бы стала меня злить.
Мистер Фримен отпускает меня в туалет, я пытаюсь отодрать пятна. Я, видимо, похожа на щенка, гоняющегося за собственным хвостом – кручусь, верчусь, стараюсь разглядеть в зеркало пятна у себя на спине. Открывается дверь. Входит Айви. Открывает рот, я поднимаю руку.
– Ну все, хватит. Знаю, что ты извиняешься. Но ты ж случайно.
Она указывает на маркеры, которые все еще торчат у нее из узла на голове.
– Я колпачки надела. Мистер Фримен заставил. А потом отправил узнать, как ты там.
– Он за меня переживает?
– Не хочет, чтобы ты сбежала. С тобой же такое случалось.
– Не посреди урока.
– Все когда-то происходит в первый раз. Иди в кабинку, а футболку давай сюда. Не сняв, ее не застираешь.
По-хорошему, кабинет Директора Директора нужно устроить в туалете. Тогда он, может, кого-то наймет, чтобы здесь поддерживали чистоту, или заведет вооруженную охрану, которая не позволит забивать унитаз бумагой, курить и писать на стенах.
– Кто такая Александра? – спрашиваю я.
– Не знаю я ни одной Александры, – отвечает Айви поверх шума воды в раковине. – Может, в десятом какая и есть. А что?
– Тут почитать – получается, что она довела кучу народу. Кто-то написал крупными буквами, что она шлюха, другие добавили мелких подробностей. Переспала с этим, переспала с тем, и вообще со всеми одновременно. Нехило для десятиклассницы.
Айви не отвечает. Смотрю в щелку между дверью и стеной. Она открывает контейнер с мылом, обмакивает туда мою футболку. Оттирает пятна. Я передергиваюсь. Стою в лифчике, не таком уж чистом, кстати, а в кабинке жуткий холод. Айви поднимает футболку к свету, хмурится, продолжает тереть. Хочется вдохнуть поглубже, но слишком уж здесь воняет.
– Помнишь, ты сказала, что Энди Эванс – сволочь?
– Ага.
– А почему ты так сказала?
Она споласкивает футболку.
– Ну репутация у него такая. У него только одно на уме, и, если верить слухам, он всегда своего добивается, любыми способами. – Она выжимает футболку. Слышен стук капель по кафелю.
– Рейчел с ним встречается, – говорю я.
– Знаю. Прибавь это к списку глупостей, которые она наделала за этот год. А что она о нем говорит?
– Мы не разговариваем, – отвечаю я.
– Ты имеешь в виду, что она сука. Думает, что мы все ее недостойны.
Айви нажимает серебристую кнопку на сушилке для рук, подставляет под нее футболку. Я перечитываю надписи. «Я люблю Дерека». «Мистер Череп козлина». «Школа говно». «Сиракузы дыра». «Сиракузы бордель». Список красоток, список отморозков, список лыжных курортов в Колорадо, о которых все мечтают. Номера телефонов, выцарапанные ключами. Кабинка хранит в себе целые беседы. Такая местная хроника, металлическая газета.
Прошу Айви дать мне маркер. Дает.
– Все-таки придется отбеливать, – говорит она и заодно передает мне футболку. Я ее натягиваю через голову. Все равно сырая. – Тебе маркер зачем?
Я держу колпачок зубами. Начинаю на стене новую беседу. «Парни, к которым лучше не подходить». Первый в списке – Гад. «Энди Эванс».
Торжественно распахиваю дверь.
– Та-да!
И указываю на свое рукоделье.
Айви ухмыляется.
Подготовка к выпускному
Приближается пик сезона спаривания – Выпускной Вечер. Стоило бы на эту неделю отменить занятия. Если мы и приобретаем какие новые знания, так только о том, кто поведет кого (или пойдет с кем? Нужно спросить у Волосатой), кому купили платье на Манхэттене, какая фирма по аренде лимузинов не настучит, если пить в машине, где дают напрокат самые дорогие фраки и т. д. и т. п. Энергии сплетен хватило бы, чтобы подавать в школу электричество до самой выдачи аттестатов. Учителя бесятся. Ученики не сдают домашнюю работу, потому что у них запись в студию загара.
Гад Энди пригласил Рейчел. Поверить не могу, что мама ей позволила, – хотя, возможно, только потому, что с ними еще будут брат Рейчел и его девушка. Рейчел – одна из немногих девятиклассниц, приглашенных к старшеклассникам на выпускной; акции ее взлетели до небес. Все-таки она, похоже, не получила мою записку – или решила ее проигнорировать. Или, например, и вовсе показала Энди, и они дружно над ней посмеялись. Может, с ней ничего и не будет, может, ее он послушает. Может, мне лучше больше не перемалывать это в голове, а то свихнусь.
Хезер приползла на животе умолять о помощи. Маман обалдела: к ее дочке-социопатке явилась настоящая живая подруга! Я выдергиваю Хезер из когтей Маман и волоку к себе в комнату. Мои плюшевые зайчики вылезают из норок, дергают носами – розовый зайчик, сиреневый зайчик, полосатый зайчик от бабушки. Радуются не меньше Маман. Гостья! Смотрю на комнату сквозь зеленые тонированные линзы Хезер. Она ничего не говорит, но явно думает, что комната дурацкая – как у мелкой, повсюду зайцы, не меньше сотни. Маман стучит в дверь. Принесла нам печенье. Хочется спросить, не заболела ли она. Передаю пакет Хезер. Она берет одну штучку, начинает обкусывать края. Я из чистой вредности сжираю пять. Ложусь на кровать, закрывая собой зайчиков у стены. Хезер воспитанно сбрасывает грязные шмотки со стула и водружает на него свою тощую задницу. Я жду.
Она пускается в плаксивый рассказ о том, как ей надоело «мартовское» рабство. Просто какая-то долговая кабала. Ее все время используют, ею командуют. По оценкам она съехала на B, потому что только и делает, что прислуживает Старшим «Мартам». Папа ее подумывает, не перевестись ли на работу в Даллас, и она, в принципе, не против нового переезда, ну совсем не против, потому что слышала: на Юге школьники не такие задаваки, как здесь.
Я продолжаю жевать печенье. Пытаюсь справиться с шоком – виданое ли дело: у меня гостья! Хочется даже ее вытурить – слишком будет больно, когда комната опять опустеет. Хезер говорит, что я умная, «…такая умная, Мел, что тебе хватило мозгов послать этих дурищ. Год у меня был просто ужасный – ни одного хорошего дня, и мне, идиотке, не пришло в голову их послать, как тебе».