Что-то там дипро.
Ему нужно каждое утро давать с апельсиновым соком. Я с ним ходила в кино – он прямо во время ТИТРОВ полез мне в трусы!
Это не все. Разные ручки, разные почерки, диалоги, стрелки, отсылающие к длинным записям. Лучше, чем плакат повесить.
Мне кажется, я сейчас взлечу.
Отпилить лишнее
На следующее утро, в субботу, я просыпаюсь под вой бензопилы – звук проходит уши насквозь, круша планы поспать подольше. Выглядываю в окно. Арбористы – специалисты по деревьям, которых Папан позвал спилить с дуба сухие ветки, – стоят у ствола, один жмет на газ пилы, будто это какой спорткар, другой оглядывает дерево. Я спускаюсь к завтраку.
Мультики не посмотришь. Завариваю себе чая и выхожу на улицу, к Папану и стайке соседских детишек, которые наблюдают за представлением с подъездной дорожки. Один арборист ловко пробирается сквозь бледно-зеленую крону, на толстой веревке затягивает наверх пилу (выключенную). И, точно скульптор, начинает отсекать мертвые ветки. Бр-р-р-ру-у-у-у. Пила вгрызается в дерево, ветки летят на землю.
В воздухе кружатся опилки. Из открытых ран на стволе сочится сок. Он убивает дерево. Оставит голый пень. Дерево гибнет. И ничего не скажешь, не сделаешь. Мы молча смотрим, как дуб ветка за веткой валится на мокрую землю.
Убийца с бензопилой спрыгивает вниз, на роже улыбка. Ему вообще пофиг. Какой-то мелкий спрашивает у Папана, зачем дядя рубит дерево.
Папан:
– Он его не рубит, а спасает. Эти ветки уже давно высохли от болезни. С растениями всегда так. Убрав зараженную часть, он помогает дереву расти дальше. Вот увидишь – к концу лета это будет самое зеленое дерево во всем квартале.
Терпеть не могу, когда Папан прикидывается, будто что-то в чем-то понимает. Он торговец страховками. А не лесник, который знает все про жизнь леса. Арборист закидывает культиватор в кузов своего грузовичка. С меня хватит. Я хватаю велосипед и – прочь отсюда.
Первая остановка на заправке, подкачать шины. Уж и не помню, когда в последний раз ездила на велосипеде. Утро теплое, ленивое – такая медленная суббота. Парковка у продуктового магазина забита. За зданием начальной школы играют в софтбол, но я не останавливаюсь посмотреть. Еду вверх по склону, мимо дома Рейчел, мимо нашей школы. Вниз быстрее и легче. Я даже снимаю руки с руля. На большой скорости переднее колесо не виляет. Поворачиваю влево, снова влево, с холма на холм, сама не понимая, куда направляюсь.
Но что-то внутри меня заранее проложило курс: хитроумный внутренний компас повел меня в прошлое. Улочка кажется незнакомой, пока в виду не показывается амбар. Давлю на тормоз, велосипед почти заносит на гравиевой обочине. В телефонных проводах над головой гудит ветер. Белка пытается удержаться на ветке.
На подъездной дорожке ни одной машины. Над почтовым ящиком надпись: «Роджерсы». На стене амбара баскетбольное кольцо. Его я не помню, да и как было разглядеть в темноте. Иду с велосипедом в дальний конец участка, туда, где деревья проглатывают солнце. Велосипед приваливается к покосившемуся забору. Я опускаюсь на землю, совсем холодную в тени.
Сердце стучит, как будто я все еще поднимаюсь по склону. Руки дрожат. Совершенно обычное место, из амбара и дома его не видно, довольно близко к дороге – слышно проезжающие машины. На земле скорлупа от желудей. Хоть приводи сюда детский садик на пикник.
Думаю, не прилечь ли. Нет, не надо. Скрючиваюсь у ствола дерева, поглаживаю кору, отыскиваю шрифт Брайля, ключ, инструкцию: как вернуться к жизни после долгой спячки под снегом. Я выжила. Я здесь. Запуталась, извелась – но я здесь. Как же быть дальше? Может, существуют бензопилы для душ, может, есть топор, чтобы отрубить память и страх? Скребу пальцами землю, сжимаю в ладони комок. Что-то маленькое и чистое внутри меня очень хочет согреться, пробиться на поверхность. Спокойная Девочкамелинда, которой я не видела уже много месяцев. Вот это зернышко я и буду растить.
По окрестностям
Домой я возвращаюсь к обеду. Делаю два бутерброда с яичным салатом, выпиваю огромный стакан молока. Съедаю яблоко, ставлю посуду в посудомойку. Всего-то час дня. Нужно, наверное, пропылесосить и вымыть кухню, но окна открыты, на газоне поют малиновки, и там же дожидается куча мульчи, на которой написано мое имя.
Мама возвращается к ужину и здорово впечатляется. Газон перед домом очищен, подправлен, подстрижен, под кусты насыпана мульча. А я даже и не запыхалась. Мама помогает мне вытащить из подвала пластмассовую садовую мебель, я оттираю ее отбеливателем. Папа привозит пиццу, мы едим ее на веранде. Мама с папой пьют чай со льдом, никто не огрызается и не скандалит. Я уношу грязную посуду, выкидываю коробку из-под пиццы в мусор.
Лежу на диване, смотрю телик, но глаза закрываются, вырубаюсь. Просыпаюсь уже за полночь, кто-то накрыл меня пледом. В доме тихо, темно. Прохладный ветерок шевелит занавески.
Сна ни в одном глазу. Зато под кожей все гудит – мураши побежали, так это называет мама. На месте не усидеть. Нужно чем-то заняться. Велосипед все еще стоит во дворе, под остриженным дубом. Поеду покатаюсь.
Вверх, вниз, поперек и по диагонали; ноги гудят, но я мчусь по улицам сонного пригорода. Кое-где в спальнях мерцают экраны телевизоров. У продуктового магазина стоит несколько машин. Представляю, как там подметают полы, перекладывают хлеб на полках. Проезжаю мимо домов бывших своих знакомых: Хезер, Николь. Поворачиваю за угол, переключаю передачу, сильнее жму на педали – поднимаюсь вверх, к дому Рейчел. Там горит свет: родители ее ждут, когда дети вернутся с волшебного выпускного вечера. Можно постучать в дверь и спросить, не хотят ли они сыграть в карты или типа того. Не, не стоит.
Еду, будто у меня выросли крылья. Никакой усталости. Похоже, сон мне теперь не нужен совсем.
После праздника
К утру понедельника о выпускном уже слагают легенды. Драма! Слезы! Страсти! Нужно немедленно снять про это телесериал! Список ущерба: один промытый желудок, три разрыва давних отношений, одна потерянная бриллиантовая сережка, четыре буйные вечеринки в отелях и пять одинаковых татуировок на задницах у пяти старост выпускных классов. Тьюторы бурно отмечают тот факт, что обошлось без летальных исходов.
Хезер в школу не пришла. Все бурчат, какие говенные были украшения. Наверняка она теперь будет прикидываться больной до конца года. Я бы на месте Хезер немедленно сбежала и пошла в морпехи. Они точно будут обращаться с ней поласковее, чем рой разъяренных «Март».
Рейчел купается в лучах славы. Посреди вечера она бросила Энди. Пытаюсь сопоставить данные разных сплетен и сложить полную картину. Говорят, что поругались они во время медленного танца. Он ее совсем затискал и обслюнявил. Когда они танцевали, он к ней так и лип, она отстранилась. Музыка закончилась, и она его обругала. Говорят, хотела даже дать пощечину, но не дала. Он огляделся, весь такой невинный, а она тут же отчалила к своим приятелям-иностранцам. Потом до конца вечера танцевала с одним парнем из Португалии. Энди, говорят, с тех пор ходит весь такой хмурый. Надрался на какой-то вечеринке и вырубился мордой в фасолевую пасту. Рейчел сожгла все его подарки и рассыпала пепел перед его шкафчиком. Друзья над ним ржут.
Сплетни – единственный смысл ходить в школу. Да, будут еще экзамены, но вряд ли они как-то повлияют на мои оценки. Осталось – сколько там? Две недели учебы? Иногда мне кажется, что вся старшая школа – одна непрерывная спортивная тренировка: хватило крепости ее пережить – тебе позволят стать взрослым. Очень надеюсь, что оно того стоит.
Попалась
Дожидаюсь, когда часы покажут конец ежедневной пытки уроком алгебры, и тут – БАБАМС! – в голову прилетает мысль: не хочу я больше торчать в этом своем закутке. Оглядываюсь – вдруг какой козел с задней парты запустил мне в голову резинкой. Ничего такого – Задний Ряд отчаянно борется со сном. То есть в голову прилетела идея, не резинка. Я больше не хочу прятаться. Ветерок из открытого окна сдувает с лица волосы, щекочет плечи. Первый теплый день – можно надеть футболку без рукавов. Похоже на лето.
После урока тащусь за Рейчел. Ее дожидается Энди. Она на него даже не смотрит. У нее теперь новый нумеро уно – парень из Португалии. ХА! Даже – ХА-ХА! Так тебе и надо, падла. Все на Энди таращатся, но никто не останавливается, не заговаривает с ним. Он тащится за Гретой-Ингрид и Рейчел по коридору. Я следом, отставая на несколько шагов. Грета-Ингрид оборачивается и четко разъясняет Энди, куда именно ему стоило бы пойти. Здорово она за этот год освоила язык. Я собираюсь сплясать победный танец.
После уроков иду к себе в кладовку. Хочу забрать домой портрет Майи Анджелу, а еще не буду выбрасывать некоторые картинки с деревьями и скульптуру из индюшачьих костей. Остальное пусть остается здесь – там не написано, что это мое имущество. Может, на будущий год кому-то еще понадобится безопасное убежище.
От запаха я так и не избавилась. Дверь оставляю приоткрытой, иначе нечем дышать. Снять картинки со стен, не порвав, довольно трудно. День все жарче, а здесь страшная духота. Открываю дверь пошире – кто здесь в такой час появится? Под конец года учителя после звонка сваливают даже шустрее учеников. В школе остались лишь несколько спортивных команд – в зале и на площадках.
Не знаю, что делать с одеялом. Не тащить же эту дранину домой. Нужно было сперва забрать рюкзак из шкафчика – я забыла, что здесь еще и книги. Складываю одеяло, кладу на пол, выключаю свет, иду к двери – мне нужно к шкафчику. Кто-то врезается мне в грудь, толкает обратно в кладовку. Вспыхивает свет, дверь захлопывается.
Энди Эванс поймал меня в ловушку.
Пристально смотрит, не говорит ни слова. Он не такой рослый, как мне запомнилось, но такой же отвратительный. От света лампы под глазами у него тени. Он весь из каменных плит, и запах от него исходит такой, что я того и гляди описаюсь. Похрустывает суставами. Ручищи огромные.