ни пуха, ни пера» надо послать высказавшего его к черту; посмотреть в зеркало, а также положить в туфлю под левую пятку монету в пять копеек или пять рублей – пятак. Или посоветуем заглянуть за кулисы выпускного спектакля вместе с актером Вениамином Смеховым: «Все тихо, все в ожидании чудес. Одна непослушница – занавеска справа. Она шуршит, морщит, за нею пробегают на выход, там – магия кулис, там царят дрожь в коленках, нервный шепот и бесконечные “ни пуха ни пера! – к черту! – иду!”».
Впрочем, это магическое заклинание звучит и тогда, когда кому-то предстоит нелегкое испытание, ответственное дело или что-то иное, что не дай Бог сглазить. Так, знаменитый языковед А.А. Реформатский в поздравительной открытке писателю К.И. Чуковскому писал: «Дорогой и вечнозеленый Корней Иванович! Счастлив, что могу опять к 31-му марта поздравить Вас с NN-летием и пожелать Вам “ни пуха, ни пера” во всех деяниях!» И наверняка именинник мысленно послал друга по известному адресу.
Мы так часто произносим эти слова, что не задумываемся, с какими суевериями они связаны. «Большой фразеологический словарь русского языка» под редакцией В.Н. Телия дает однозначный ответ на этот вопрос. Фразеологический оборот ни пуха, ни пера пришел из речи охотников. Те верили: пожелаешь прямо удачи и хорошей добычи – ничего из лесу домой не принесешь. Потому что черт и леший привыкли вредить человеку и делать все не так, как тому хотелось бы, а наоборот. Обмануть их можно было только одним способом – вывернуть свое пожелание «наизнанку». Дескать, не нужно нам ничего. Черт и леший тут же навредничают, и будет у охотника добыча знатная. И утки, и куропатки, и фазаны к столу, да и пух, и перья, которые тоже в дело пойдут – на подушки и перины. В ответ на такое пожелание охотник говорил – обычно в сторону и едва слышным шепотом: «Иди к черту!» (или просто: «К черту!»). Что «в переводе» значило: «пойди к черту, который будет следовать за мной по пятам, и скажи ему эти слова для верности».
Отголоски этого охотничьего ритуала, как показывает Национальный корпус русского языка, сохранились в произведениях русских писателей. Например, в рассказе Ю.П. Казакова «Вон бежит собака!», герой которого ехал в свое, особое, тайное место: «На рассвете он должен был выйти на повороте шоссе и пойти мокрым лугом к реке, где ждало его недолгое горячечное счастье рыбака». Соседка из автобуса пожелала ему удачи: «“Как это? Ни пуха ни пера?” И не важно, что нет у рыб ни пуха, ни перьев – одна чешуя. “К черту!” – по охотничьей привычке мысленно ответил Крымов, пробираясь вперед. Он выскочил наружу и прежде всего радостно поглядел на луг». А М.М. Пришвин в своих «Дневниках» писал о том, что бывает, если правила нарушить: «Сегодня бабушка, не имеющая понятия о том, что охотнику надо желать “ни пуха, ни пера”, пожелала мне побольше убить. – Пошли тебе господи! – сказала она. Так вот это все, что Нерль вышла из рук на поиске и не делала стоек, и что пчела жужжит в волосах и чиркают без взлета бекасы, – все это колдовство от бабушки».
Некоторые, не желая, чтобы их посылали к черту, отступают от правил и говорят что-то вроде: «Ну, чтоб со щитом» (можно было бы продолжить: «а не на щите»). И тем самым переключают регистр с «охоты» на «сражение», в котором можно оказаться победителем или погибнуть со славой, как в Древней Греции, где павших героев выносили с поля брани на их же щитах.
Привычное «Ни пуха, ни пера!» сегодня не предполагает выстрелов, а означает простое пожелание: «Удачи!»
Сарынь на кичку!
Была раньше детская игра: в казаки-разбойники. Ее правила и сегодня можно найти в Интернете. Но речь сейчас не о них, а о воинственном кличе – обязательном атрибуте полузабытой игры. В замечательной повести Валентины Осеевой «Динка» о нем не раз заходит речь: «Когда увидит атаман врагов и захочет на них напасть, он сразу кричит: “Сарынь на кичку!” И все товарищи его выскакивают, а враги сильно пугаются, и никто атамана победить не может…» – рассказывает Динке ее дядя, а «ей кажется, что чудесные слова потому и таят в себе волшебную силу, что они непонятны»: «Они звучат как заклятие против врагов. Как можно их объяснить простым, скучным голосом? Они могут все потерять от этого…»
И все же попробуем разобраться, что такое, например, сарынь. В словаре В.И. Даля мы найдем сарынь и сорынь – толпу, ватагу черного народа. Изначально, по версии великого лексикографа, сорынь означало «сор, мусор», а потом слово стало употребляться в переносном смысле в отношении черни. А кичка… Дадим слово морскому волку – писателю Виктору Конецкому: «А “кичка” – нос судна, нос барки. В корме барки жил хозяин, там в кубышке и монеты хранились. Удалые разбойники орали бурлакам приказ уйти в нос, отодвинуться от жирного хозяина, чтобы не оказаться замешанным в черное дело и чтобы в ненарок какой верный холуй не оказал жирному помощи: “Сарынь, на кичку!”» Бурлаки обычно повиновались, так как были безоружны и считали разбойников кудесниками.
Есть и другая версия. Искусствовед и бард Борис Алмазов, потомок донских казаков, пишет, что Сарынь, на кичку! была древним кличем казачества, доставшимся ему в наследство от половцев-саров. У половцев, пишет Алмазов, клич звучал: Сары о кичкоу! – Сары (половцы), вперед! По другим свидетельствам, этот призыв к атаке был иным: «Сарын къоччакъ!», в переводе с древнетюркского – «слава храбрецам». Население Дона было смешанным, древнейшая часть донских казачьих родов представляла собой остатки половецких орд, ту самую сарынь.
Этот клич был в ходу и у разинцев, а отец самого Стеньки был «басурманской веры». С его именем «волшебные слова» и связались крепко-накрепко. Вот, например, цитата из «Стеньки Разина» Василия Шукшина: «Захарыч, тщедушненький старичок с маленькой сухой головой, кричал: – Да он этих бояр толстопузых вот так покидывал! Он их как хотел делал! Понял? Сарынь на кичку! И все. <…> Работа над Стенькой Разиным подвигалась туго. Васека аж с лица осунулся. Не спал ночами. Когда “делалось”, он часами не разгибался над верстаком – строгал и строгал… швыркал носом и приговаривал тихонько: – Сарынь на кичку!»
Откуда бы эта фраза ни пришла, свой первоначальный смысл она утратила. И стала просто боевым кличем. Или даже превратилась – процитируем писателя Алексея Слаповского – во «что-то мужское, мужицкое, сильное, отчаянное и разбойное».
«Ведь только что начали робко завязываться слабенькие узелочки культуры, какие-то законы, каноны, уставы, как уже рявкнула азиатская глотка: сарынь на кичку, трабабахнем, сожжем!» – сетовал в начале прошлого века К.И. Чуковский. А советский человек то и дело слышал: «Ты хотел подвига? Хотел служения Отчизне? Хотел сделать полноценную сарынь на кичку? Теперь все в твоих руках. Повесть о настоящем человеке ― это повесть о тебе!» – эти примеры дает нам Национальный корпус русского языка.
Почему эти слова так популярны? Объяснение найдем у нашей доброй знакомой – осеевской Динки: «Я как гикну: “Сарынь на кичку!” – и у меня сразу силы прибавятся!» Не верите?
Попробуйте сами!
Друг мой ситный!
Друг ситный! – это шутливо-непринужденное обращение к приятелю всем, наверное, знакомо. Но не все, обращаясь так к своим друзьям, отдают себе отчет: а ситные ли они на самом деле?
Хоть это выражение и разговорно-фамильярное, его, как показало корпусное исследование, охотно используют и писатели. Вот, например, Виктор Конецкий: «Ну вот, друг ситный, думал я, пошел ты в моря и океаны на охоту за мифами, не можешь ты без мифов, не сидится тебе на Петроградской стороне, – получай теперь обычную реалистическую прозу, изучай ее в Тмутаракани, в Тмутаракани, в Тмутаракани…»
А вот цитата из Василия Шукшина – так рассуждает герой одного его рассказа: «Порой он даже страшился: по праву ли свалилось на его голову такое счастье, достоин ли он его, и нет ли тут какого недоразумения – вдруг что-нибудь такое выяснится, и ему скажут: “Э-э, друг ситный, да ты что?”»
Когда-то Эдуард Хиль пел песню на стихи Бориса Корнилова: «Ты запомни, друг мой ситный, как, оружием звеня, нам давали ужин сытный, состоящий из огня!» – речь здесь о друзьях, воевавших вместе на далекой Гражданской… О ней писал и Артем Веселый: «– Э-э, меня не берет ни дробь, ни пуля… – Ах, друг ситный, рад я ужасно! Подманил Васька товарищей и ну рассказывать, как они на автомобиле мимо дороги пороли, как у попа гостевали, как он, Васька, в трубе ночевал…»
Но довольно примеров. Давайте, наконец, скажем, откуда взялись ситные друзья. Словарь «Русская фразеология» и портал «Культура письменной речи (gramma.ru)» подсказывают: фразеологизм друг ситный обязан своим возникновением ситному хлебу, появившемуся в России в начале XVIII века. Слово ситный впервые зафиксировано в словарях в 1731 году. Ситный хлеб – продукт высокого качества – пекли из просеянной через сито муки. Его ели за обедом и ужином, подавали к чаю с медом и творогом. К северу от Москвы, свидетельствует П.И. Мельников-Печерский, ситный называли пирогом, возможно потому, что пекли его кое-где с изюмом. Перед ситным устоять было просто невозможно! Вот что пишет А.И. Куприн в «Как я был актером»: «Была постлана свежая блестящая скатерть, стояли два прибора, и на тарелке возвышались две столбушки нарезанного хлеба – белого и ситного… Тут идет щекотливое место. Я в первый и в последний раз сделался вором. Быстро оглянувшись кругом, я <…> растопыренными пальцами схватил несколько кусков хлеба. Он был такой мягкий! Такой прекрасный!»
Очевидно, что такой хлеб ели с удовольствием. Вот и стали называть ситный – другом. А потом и к приятелям стали обращаться: «Друг ситный!», называя так человека, общение с которым – настоящее удовольствие.