царь появилось в русском языке примерно в XV веке. Первым титул царя официально получил Великий князь Московский Иван IV (Грозный). Само слово происходит от общеславянского *cěsarь, а оно – от латинского caeser. Цезарями в Древнем Риме прозвали патрициев из рода Юлиев (самый знаменитый – Юлий Цезарь), а почему им дали такое прозвище – не вполне ясно: одни этимологи возводят caeser к caesariēs – «шевелюра, густые кудри», другие – к глагольной форме caedō – «бью, рублю, рассекаю, раскалываю». Следы старой, церковнославянской формы слова царь можно найти в официальном именовании отпрысков «помазанников Божьих»: цесаревен и цесаревичей. Но в разговорном русском языке прочные позиции заняли царь, царица, царевич, царевна.
Любой русский правитель, сначала – князь, потом – царь, вполне мог сказать о себе, как Людовик XIV: «Государство – это я». Потому что в русском языке сначала – в XIV веке – государь появился, а век спустя – государство, «акт правления», «государствование».
Государь – тот, кто господствует?
Историки языка говорят, что государь образовалось из более древней формы господарь; когда это произошло, сказать точно трудно. Слово было так употребительно, что писалось с сокращениями, под титлом. А что титло скрывало – теперь не установить. Но есть гипотеза: господарь превратился в государя не без влияния судейства – возможно, государем вначале назывался верховный судья.
А господарь тогда кто? Глава семьи, хозяин-собственник, одним словом – господин. Именно в таких значениях употреблялось это слово в XI веке. Уже потом господин стал властителем. А вначале господин, иначе – господь, был гостеприимным, охотно привечающим чужестранцев хозяином, или что-то вроде этого. Эта версия высказана в «Историко-этимологическом словаре» П.Я. Черных. «Толковый словарь русского языка» под ред. Н.Ю. Шведовой приводит латинскую форму-источник: *hostis-potis – «хозяин, заботящийся о гостях». Потом Господь (Бог) стал называться Царем Небесным. А про того, кто пользуется неограниченной властью, стали говорить: царь и бог. О том, кто глуп и взбалмошен, обычно говорят: без царя в голове, а с царем в голове – про того, кто умен и сообразителен. Слово царь в переносном значении относится ко всему, что превосходит все остальное: царь зверей – лев, царь птиц – орел, а еще нам знакомы Царь-пушка и Царь-колокол. Царский значит «роскошный, великолепный», например, царским называют очень дорогой и ценный подарок или великолепное, изысканное угощение (возможно, чем-то, приготовленным по-царски). А царственный значит «величественный и горделивый»: у звезд нашего балета осанка прямо-таки царственная.
С какого жиру люди бесятся?
«О, какое мерзкое выражение!.. Им так удобно одергивать всякое желание, стремление, мечту. Гасить любую неудовлетворенность, недовольство, порыв. – С жиру бесишься – и баста!» – с этой цитаты из Юрия Нагибина начинает разговор о том, с какого жиру люди бесятся, фразеолог В.М. Мокиенко, автор книги «Почему так говорят?». Выражение обычно характеризует того, кто капризничает, привередничает от сытой, обеспеченной жизни, и воображают его обычно таким покрывшимся жирком баловнем судьбы, который буквально как сыр в масле катается.
Между тем стоит вспомнить, что в древнерусском жиром называли богатство, в этом значении слово встречается, например, в «Слове о полку Игореве» – Игорь «погрузи жиръ во днѣ Каялы», его и порицали за то, что он утопил в половецкой реке богатую добычу. Позже возникли связанные с жиром-богатством обороты жирьмя жить и в жиру закопаться – «жить в полном достатке и довольстве». Но было у древнего слова и еще три значения, не менее употребительных: «пастбище, пажить, место кормления животных», «корм (обычно весьма обильный)» и – уже в переносном смысле – «избыток, излишек, ведущий к тлению, погибели». Людей, избалованных богатством, начали сравнивать с бешеными собаками, которые заболели от перекармливания. «Худой пес не сказится, не то что сытый» – такова была народная мудрость. Ее постепенно переиначили. И вот уже у Л.Н. Толстого во «Власти тьмы» можно было прочесть: «С жиру-то и собаки бесятся, с жиру как не избаловаться! Я вон с жиру-то как крутил!»
А что в других языках? Можно вспомнить татарскую пословицу: «Располневшая лошадь сбрасывает с себя седло». Или немецкую: «Когда ослу слишком хорошо, он ступает на лед и ломает себе ногу». Как видите, от перестановки слов смысл почти не меняется.
Сводить концы с концами
Сводить концы с концами – устойчивое выражение, которое не нужно понимать буквально. А что оно тогда значит? Отвечаем: понимать его можно по-разному.
Так говорят, во-первых, когда речь идет о том, кто справляется с какими-либо затруднениями в работе, в деле, соединяя несоединимое, согласуя различные части, стороны чего-то. Например, можно сказать: Дело было трудное, не сразу сладилось, но в конце концов мы все же свели концы с концами.
Во-вторых, оборот можно употребить, если речь пойдет о человеке, который с трудом справляется с нуждой. Он едва сводит концы с концами – значит «он едва укладывается в свое жалованье, в свой заработок».
В-третьих, выражение может иметь и прямо противоположное значение. Если мы скажем, что кто-то сводит концы с концами, то все поймут, что мы говорим о человеке, который не испытывает большой нужды, недостатка в средствах, но расходует их экономно – крайне умеренно.
И, наконец, у оборота есть еще одно, четвертое, ныне устаревшее значение: «держать расходы по приходу, покрывать расходы доходами». Проще – тратить столько, сколько заработал.
Именно последнее значение и было самым первым. Выражение сводить концы с концами пришло в язык из области торговли и финансов: так говорили счетоводы, бухгалтеры, которым приходилось «соединять приход с расходом» в учетных книгах. Заимствовал его русский язык из французского, буквально переведя французское выражение joindre les deux bouts.
Понятно, что согласовать «дебет» с «кредитом» не всегда было легко. Поэтому у оборота и возникло новое, дополнительное значение: справляться с трудностями, согласовывать части одного целого. Про бухгалтерию забыли, выражение стали использовать по отношению к работе, делам и речи. Если рассказ звучит неправдоподобно, нелогично, мы вполне можем заметить: что-то в этой истории концы с концами не сходятся.
А что такое два конца? Это конец и начало. Сейчас и не верится, что это, в принципе, одно и то же: оба слова произошли от одного общеславянского корня *kon- («край, граница»), изменившегося в начале [*kon- > *ken- > *čę-] до неузнаваемости. Следы прежнего «начального» состояния сохранились в наречии искони – «с самого начала, издавна, с незапамятных времен», или, как еще говорят, испокон веков. Того же корня и закон, определяющий границы поведения.
Архаровцы
Архаровец – не кто иной, как буян, головорез, хулиган, озорник отчаянный. Это сегодня. И по словарному определению. А в России в конце XVIII века «архаровцами» называли блюстителей порядка – сыщиков, полицейских.
Тогда обер-полицмейстером, а затем и губернатором Москвы был Николай Петрович Архаров. Отличавшийся большой проницательностью, он, при помощи полицмейстера Шварца, одно имя которого держало в страхе Москву, знал до мельчайших подробностей все, что делается в Первопрестольной; с изумительной быстротой отыскивались всевозможные пропажи; Архаров умел читать на лицах людей и нередко, взглянув на подозреваемого, решал его правоту или виновность. Фамилия талантливого сыщика и дала прозвище его «питомцам». Правда, со временем оно, к сожалению, стало синонимом грубости и нахрапистости – возможно, некоторые полицейские агенты вели себя с задержанными и подозреваемыми не совсем корректно. А может, архаровцев-полицейских со временем попросту перепутали с отчаянными головорезами архаровского полка – так называли восьмибатальонный московский гарнизон, которым командовал младший брат Николая Петровича – Иван Архаров.
А еще, если верить «Малому энциклопедическому словарю Брокгауза и Эфрона», архаровцами называли бродяг и оборванцев. Что ж, биография Николая Петровича Архарова могла подсказать и такое осмысление: московский обер-полицмейстер пользовался особым доверием Екатерины II, участвовал в следствии по делу Пугачева, стал кавалером всех российских орденов, в день смерти Екатерины II взошедший на престол Павел I даже снял с себя андреевскую ленту и, возложив ее на Архарова, велел тому быть вторым, после наследника престола, генерал-губернатором Петербурга. В день же коронования Павла I (5 апреля 1797 года) Николаю Петровичу было пожаловано 2000 душ, а вслед за тем высочайше повелено отправиться в свои тамбовские имения и пребывать там безвыездно. Оборванцем Архаров, конечно, не стал, но лишился многого и в изгнание отправился.
Кстати, Архаров – не единственный обер-полицмейстер, давший имя полицейским. Вот что я прочла в журнале «Вокруг света»: общеизвестное прозвище английских полицейских «бобби» происходит от уменьшительного имени Роберт. А «виноват» в этом один из премьер-министров Великобритании, Роберт Пиль, который до этого был министром внутренних дел. В период с 1823 по 1830 год он реформировал уголовное законодательство, смягчил наказания за некоторые преступления, усовершенствовал пенитенциарную систему и ускорил процесс судопроизводства. В 1829 году Пиль основал в Лондоне муниципальную полицию и ввел уличное полицейское патрулирование. И с тех пор обязанные ему прозвищем «бобби» несут свою службу.