Одна моя знакомая, журналистка Калинина, рассказывала мне: «Однажды я попала под сосредоточенный огонь на Аничковом мосту. Не понимаю, как я осталась жива, – почти все, кто был в эту минуту на мосту, погибли. Я еле перебежала мост и нырнула в подъезд… Теперь, даже в часы абсолютной тишины, мне надо делать над собой страшные усилия для того, чтобы перейти Аничков мост». – «Но ведь вы же можете ходить окольным путем», – возразила я. «Да, но по Аничкову мне ближе… Но как я боюсь его…»
Калинина не только по воспоминанию боится моста – она знает, что ее здесь может в любую минуту убить. Но она идет по нему, делая над собой усилие, и имя этому усилию – мужество.
Воля к жизни, к деятельности сильнее, она не убита, она заставляет нас делать усилия над собой и жить и работать в полную силу в нашем городе.
Нет, под снарядами мы не ходим с гордо поднятой головой – это просто глупо. У нас целая система хождения по улицам во время затяжных обстрелов. Так, пятого декабря, в день, когда обстрел длился одиннадцать часов, совсем по-особому шли люди в городской лекторий. Они двигались по «наименее опасной стороне», прижимаясь к стенам, прячась в подъездах, когда вблизи свистели снаряды, перебегая из подворотни в подворотню, а когда надо – ложась на снег. Никто не стыдился этого, никто никого не осуждал – они шли на лекцию типично фронтовыми перебежками.
…А враг все еще кладет снаряды в наш район. Диктор говорит через равные промежутки времени: «Артиллерийский обстрел района продолжается…»
Я солгала бы, если бы сказала, что мне сейчас страшно. Я солгала бы, если б сказала, что мне безразлично. Нет, какая-то тоска, похожая на чувство глубокого одиночества, сжимает сердце и словно тянет его вниз… Это, наверно, тоска человека в нечеловеческих условиях. Это сильнее и страшнее страха. Минутами хочется лечь прямо на пол, лицом в ладони, и застонать от этой глубокой, тянущей сердце тоски, от боли за тех, кто сейчас погибает… Но я не позволю себе сделать этого – я написала вам об этой ночи, я хочу, чтоб вы знали об этой ночи – двадцатого декабря в Ленинграде, – увы, об одной из сотен…
Мы обязательно будем судить их здесь, в Ленинграде. Мы ведь помним все, где, в какую минуту, куда упал снаряд. Мы найдем тех, кто их посылал сюда…
Третий час ночи. Лягу спать. И все-таки первые несколько минут полежу ничком, лицом в подушку. А диктор говорит: «Артиллерийский обстрел района продолжается…»
20 декабря 1943
Дыхание грядущей победы
Дорогие товарищи!
Сегодня мы будем встречать Новый, 1944 год. Это третья военная новогодняя встреча. Это очень много.
За это время каждый из нас прожил большую, сложную, богатую событиями жизнь. Уже у каждого есть не только общие, но свои, личные, неповторимые военные воспоминания, в том числе воспоминания о прошлых новогодних встречах. Как у всех, есть они и у меня… И вот я вспомнила сегодня, что в сорок первом году, накануне Нового года, я выступала по радио с «Письмами на Каму»… Мне хотелось выразить в этих стихах наше общее настроение, они заканчивались строками:
О, какая отрада,
какая великая гордость
знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
– Я жила в Ленинграде
в декабре сорок первого года,
вместе с ним принимала
известия первых побед.
Да, это было в декабре сорок первого года. У нас часто теперь вспоминают те дни только как сплошной мрак. Но я хочу напомнить вам, дорогие товарищи, что тогда вы… даже стихи слушали и, несмотря ни на что, не теряли веры в победу.
Но, правда, если б нам тогда сказали, что мы еще два раза встретим Новый год в блокаде, то мы бы пришли в ужас. Но мы сами сил своих не знали. А оказалось, что силы у нас неисчерпаемы: встречаем в осаде третий Новый год, правда совсем иначе, чем два года назад, но все же… Но уж четвертый Новый год мы таким образом встречать не будем! Довольно, хватит! И уж теперь это не просто вера в победу, а спокойное знание ее сроков…
Сорок третий год мы встречали в те дни, когда армия наша наступала, когда немцев окружали под Сталинградом. Сорок третий год расцвел для нас ночью с восемнадцатого на девятнадцатое января, ночью прорыва блокады. Нельзя без душевного волнения вспоминать эту ночь. А через четырнадцать дней, второго февраля, мы узнали о полном и блистательном разгроме гитлеровских армий, окруженных под Сталинградом.
Мы никогда не жили и не живем только своими, узко ленинградскими радостями и печалями. Всем сердцем переживаем мы все, чем живет наша мать-родина. Эту высокую, в войне обретенную гражданственность нам нужно сберечь навсегда. В самом деле, вспомним, как мы страдали за Сталинград, когда враг пытался сломить его. А когда, зажатые нашими войсками, остатки немецкой армии вынуждены были сдаться – как радовались мы этой легендарной победе!
Так начался сорок третий год.
Завтра мы встретим сорок четвертый год – год наших новых побед. А что это значит? Это значит, что, может быть, очень скоро мы вновь придем в наш Пушкин, в наш Петергоф, в нашу Гатчину… Они выжжены, разрушены, истерзаны. Наверное, мы даже не узнаем их, когда придем туда… Об этом даже говорить больно… Но ведь это уже реально, что мы придем туда и будем бережно восстанавливать их… Мы, начавшие сорок третий год с прорыва блокады, встречаем сорок четвертый год с твердой уверенностью, что в этом году блокада будет снята полностью, что сорок пятый год мы встретим в освобожденной Ленинградской области.
Дыхание несомненной грядущей победы чувствуется во всей нашей жизни. Уже сейчас, в то время как мы еще находимся в осаде, в то время как враг еще обстреливает наш город, – уже сейчас упрямо начали мы строить наше мирное будущее. Оглянитесь сами: еще рушатся стены ленинградских домов, но художественное училище готовит мастеров, которые будут украшать наши здания; еще корабли наши стоят на Неве, но мы уже готовим кадры строителей тех кораблей, которым будут открыты все моря мира. Еще каждого из нас может изувечить снаряд, но физкультурный техникум уже открыл прием студентов – будущих мастеров спорта.
Так, в разгаре войны, в осаде, на фронте, под разрушительным огнем противника мы закладываем наше близкое мирное, созидательное будущее. Мы хотим встретить победу во всеоружии. Мы сможем сказать будущему миру: «Еще в гуле войны мы вынянчили тебя».
Нет, наверное, мы не будем просто восстанавливать разрушенное. Наверное, мы будем заново рождать наш город, наш быт, весь наш мир. Они будут почти такими же, как раньше, и в то же время не совсем прежними. Я, как и вы, думаю – лучше. Но я также думаю, что мы тоже уже никогда-никогда не будем такими, как были до войны. Что-то умерло в нас, может быть даже хорошее, что-то новое родилось – сильное, дерзкое, упрямое, что помогает нам преодолевать усталость, неизбежную при нашем быте…
Дыханием несомненной грядущей победы овеяна встреча сорок четвертого года. Но победа требовательна. Она уйдет от нас, если мы ослабим свои усилия для ее достижения. Только мы сами знаем, какого отдыха мы все уже заслужили, но враг еще не добит, и мы должны напрячь все силы, чтобы добить его. Мы добьем врага. Мы верим в самих себя, и с этой верой в свои силы каждый из нас встречает новый, сорок четвертый год.
Новогодняя полночь снова
в осажденный город пришла,
как посланница края родного,
хороша, строга и светла.
Снег на шлеме ее синеет,
на тулупе – звездный узор,
и клубится и блещет за нею
невозможный российский простор –
тот простор без конца, без огляда,
неразгаданный, сказочный, свой,
тот, который давно в Ленинграде
называют Большою Землей.
Часовые полночь встречали
возле всех ленинградских застав
и, приветствуя, сообщали,
как велит новогодний устав, –
что на вверенных ей участках
многотрудные битвы идут,
но, как встарь, ожидается счастье
в наступающем Новом году…
…Прямо с ходу, прямо с дороги
полночь к нашим домам подошла,
отряхнула снег у порога
и у каждого села стола.
И сказала, из кованой фляги
все стаканы наполнив подряд:
– Пью за грозный военный лагерь,
именуемый – Ленинград.
Но не кубок с вином, а сердце
подняла б я над головой
за солдат и за офицеров
наших Армий, идущих в бой.
Всю бы жизнь свою подняла я –
осуши ее всю – до дна, –
за победу твою и славу,
дорогая моя страна.
Чтобы в Новом году светлее
эту полночь встречала ты,
чтобы раны твои скорее
полевые укрыли цветы,
чтоб, врачуя тебя, украшая,
тишина снизошла на поля…
…С Новым годом, большая-большая
побеждающая Земля.
Стихи о друге
Вечер. Воет, веет ветер,
в городе темно.
Ты идешь – тебе не светит
ни одно окно.
Слева – вьюга, справа – вьюга,
вьюга в высоте…
Не пройди же мимо друга
в этой темноте.
Если слышишь – кто-то шарит,
сбился вдруг с пути, –
не жалей, включи фонарик,
встань и посвети.
Если можешь, даже руку
протяни ему.
Помоги в дороге другу,
другу своему,
и скажи: «Спокойной ночи,
доброй ночи вам…»
Это правильные очень,
нужные слова.
Ведь еще в любой квартире
может лечь снаряд,
и бушует горе в мире
третий год подряд.
Ночь и ветер, веет вьюга,
смерть стоит кругом.
Не пройди же мимо друга,
не забудь о нем…