— Прекрасно! — завопил пес, хихикая. — Его уже вовсю трясет.
Пучок повизгивал, как шпиц, засунутый за пазуху.
— Почем ты знаешь? — удивился я.
— Да уж знаю, — ответил Змееглаз, которому все еще казалось, что я разговариваю с ним.
— Мы, собаки, нюхом чуем страх, на то у нас инстинкт.
— В самом деле боится? — уточнил я.
— Его тело пухнет и пахнет, — сказал пес. — Он так боится, что с удовольствием дал бы сейчас деру.
— Да, я так перепугался, — съязвил Змееглаз, — что боюсь запачкать свои трусишки.
— Семейные? — подколол Косматый.
Никто не приветствовал этих шуток — всем было ясно, что игра идет не на жизнь, а насмерть, в том числе и Пучку.
Я решил довериться собачьему чутью.
— Слушай, Змейка, я бы еще поиграл, но, похоже, пять тысяч — это мой предел.
Змееглаз улыбнулся и отложил свои карты.
— Знаю, что это не принято — покидать стол во время игры, — сказал он, — но эта дерьмовая кола рвется наружу. Мне надо отлучиться в сортир. — И он затопал вверх по лестнице на второй этаж. Тут же зашуршали обои и заскрипели все доски — дом словно бы ожил, приходя в движение.
— Он не мыл рук, — прокомментировал пес возвращение Змееглаза за стол. Потом принюхался еще раз. — Страх не исчез.
— Насчет страха, — украдкой спросил я, — он… как… ничего?.. Не придется менять показания?
— Все нормально, — подтвердил мой четвероногий друг.
Тут я понял, что настала моя пора.
— О чем это ты? — спросил Змееглаз. Я не ответил.
— Сюрреалист долбанный, — закипел Змееглаз. — Сальвадор Дали местного пошиба. Пытается меня запугать. — Будучи уроженцем Ворсинга, он, однако, начинал говорить с легким шотландским акцентом, когда нервничал. Тут сказывалось влияние мамочки, с которой он разговаривал преимущественно на повышенных тонах. Он посмотрел на мою стопку денег:
— Ты ведь хотел раскрутить меня, большой парень?
Я не дрогнул, что он принял за испуг.
— Слушай, ставлю еще три тысячи против твоей машины, она мне нравится.
— Давай тогда посмотрим деньги, — предложил я и стал ждать ответной реакции.
Змееглаз снова встал и отправился на кухню, откуда вышел некоторое время спустя с ворохом мятых бумажек, составлявших в сумме три тысячи фунтов.
— Только что отпечатал, — осклабился хозяин заведения. — Поднимаю ставку! — И метнул деньги на стол, точно Клинт Иствуд в роли детектива, предъявляющего преступнику единственную, но роковую улику. — А теперь что скажешь, поросеночек?
Думаю слово «поросеночек» приобрело в его подсознании какой-то крайне негативный смысл. Этот человек слышал сказку про трех поросят и идентифицировал себя с волком.
— Ну дает! — восхитился пес. — А от самого запашок, как от затравленного зайца.
Похоже, пес кое-что соображал в покере, хотя поверить в это трудно, я еще едва начал привыкать к тому, что он умеет разговаривать. На миг я представил его сидящим за столом с веером карт — совершенно несусветное зрелище.
— Поставь меня на кон! — азартно предложил пес.
— Ты не стоишь трех тысяч, — отозвался я.
— Это ты не стоишь, редиска, — огрызнулся Змееглаз, который снова принял мои слова на свой счет.
— Обидно слышать, — возмутился пес. — Я стою гораздо больше.
— Для них ты не стоишь ничего, — поправился я. — А для меня, конечно, гораздо больше. — Я не знал этого до сих пор.
— Ну что, Сальвадор? — сказал Змееглаз, подключаясь к разговору.
Я вытащил ключи от машины.
Я ставил на кон свою машину вовсе не потому, что рассердился на себя, и не потому, что мне так нужны были деньги. Я просто поверил собаке.
Змееглаз ухмыльнулся, взглянув на ключи, которые качались у меня на пальце, точно маятник стенных часов, отмеривающих час расплаты. Он стал напевать себе под нос мелодию из «Маппетов», видимо представляя меня лягушонком Кермитом, конферансье всего этого кукольного безобразия.
— Позволь тебе напомнить, — заявил он, — что здесь у нас с собаками в автобус не пускают.
Я посмотрел на пса.
— Все еще напуган?
— Это маска, сэр, только маска! — откликнулся пес, виляя хвостом. — Пыжится, как ворона в канаве, а у самого поджилки трясутся.
Я сбросил ключи на стол.
— Раскрываемся?
Змееглаз простучал пальцами по столу, и пес выразительно задышал, высунув язык.
— Ну, давай, — сказал Змееглаз, растянув улыбку до ушей.
По правде говоря, четыре туза — это то, чего я ожидал меньше всего. По счастью, у этого прохиндея оказались две пары, что тоже неплохо, но у меня против них был «фул хауз» — «полный дом». Он видел мои колебания и решил сыграть на этом, задавить меня повышением ставки, считая, что выигрыш у него уже в кармане. Но он здорово прокололся.
Почти пять тысяч фунтов за одну игру. Подумать только! Я победно вскинул пятерню, Пучок тоже радостно задрал переднюю лапу. Наши четырех-пятипалые конечности приветственно встретились в воздухе.
Змееглаз откинулся на спинку кресла с деланным видом, будто проигрыш ничуть его не беспокоит, хотя рожа у него была как у пьяницы, хлебнувшего с похмелья уксус вместо виски.
Я снова посмотрел на пса. Сейчас он, как Люси в гостях у миссис Кэдуоллер-Бофорт, весь светился ангельским восторгом. Интересно, ангелы могут являться в собачьем обличье? Я задумался. Вероятно, все-таки нет, по крайней мере, когда они являются пастухам. Ведь не хотят же они получить камнем по своей небесной заднице.
И чего это я усмирял все время это чуткое животное? Я считал себя сумасшедшим, разговаривая с собакой, но на деле оказалось, что я проявлял большее безумие, упрямо не желая замечать, что у меня под ногами настоящий клад. Да это же золотое дно — собачий оракул, четвероногий банк сверхчувствительности в моем полном распоряжении. Имея при себе такого напарника, я просто не мог проиграть.
— Ну что ж, пошел-ка я к черту, — сказал я, загребая деньги и поднимаясь из-за стола.
— А я, оказывается, плохо тебя знаю, — выдавил Косматый. — Может, пригласишь в кино, познакомимся? Вдруг у нас, что и срастется.
Благодаря проигрышу Змееглаза, пьяной браваде Протечки и интуиции пса, я встал из-за стола на девять тысяч фунтов богаче, оставляя Змееглаза, с досады готового снять с себя скальп.
Жизнь поднимала глаза. И это было ясно всем за столом, даже идиотам.
— Может, ты наконец похоронил свое невезение под кучей дерьма, — медленно проговорил Быстрый Эдди. При этих словах двое игроков отложили сандвичи. Быстрый Эдди был довольно способным учеником за столом и вносил энтузиазм в игру, но был совершенно бездарен в покерном сленге. За столом следует быть вульгарным, но не изощряться в скабрезностях. Но Быстрый Эдди был тормознутым и недаром получил свою кличку. А сквернословием он пытался хоть как-то разнообразить жизнь, в которой не было никаких эмоций. В общем, хватит о нем.
Я ответил ему презрительным взором, сознавая в этот момент, что навсегда оставляю его вместе с этой компанией. Я возвращаюсь в мир.
И, что еще более важно, возвращаюсь с суммой, достаточной для того, чтобы расплатиться с Котом.
10 В АРКАДИИ
На следующий день, захватив попутно Люси, которая выразила желание погулять с собакой, мы отправились в лес, с гиканьем и прыжками, поскольку леса созданы Богом именно с такой целью — чтобы прогуливаться там с гиканьем и прыжками, топотом и свистом.
Безумные миры собаки и покера сходятся гладко, без помех, вдруг, в одночасье, особенно принимая в расчет, что на этот вечер я уже договорился насчет игры в гостях у Буддиста. Буддист был разбогатевшим актером с претензиями на духовность, однако прозвище свое получил не за это. Буддистом его назвали за то, что, первым начиная делать ставки, всякий раз проигрывал. Но это не сбивало его с толку, и он продолжал с прежним пылом испытывать судьбу. Теперь он был искусным игроком, что, впрочем, не приносило ему счастья в покере. Дело в том, что он совершенно не умел блефовать, не мог сдержать эмоций. У него все было написано на лбу.
Я набрал данный мне Котом номер.
Раздался отрывистый возглас дворецкого, который навел на размышление, что в наше время трудно найти хорошую прислугу.
— Будьте добры мистера Тиббса, его спрашивает мистер Баркер. Я хотел бы вернуть ему деньги, если он будет так любезен, что согласится принять их от меня.
— Обождите минутку, — отозвался дворецкий. — Я возьму ручку. — Послышался шорох бумаги. — Мэри, куда запропастилась эта чертова ручка? А, вот она. Да-да, слушаю, в какое время вы хотели бы произвести передачу?
Я записался к Коту на вечер завтрашнего дня. В конце концов, спешить мне было некуда: этот визит был не из отрадных.
Но здесь, в роще, в компании Пучка и Люси, мои проблемы, казалось, исчезли, растворились в пьянящей зелени яркого лета, которое овладело мной, развеяв все мои тревоги солнечным светом.
Пес погнался за белкой.
— Сюда, охломон, я тебе сейчас задницу надеру! Эй ты, недопесок! — облаивал он дерево, на котором скрылось несчастное животное.
— Это как понять? — спросил я. — Собаки тоже ругаются как сапожники?
— Это просто описательное выражение, — заявил пес с видом победителя, — а вовсе не оскорбление.
— Зачем ты гоняешься за белками?
— Слышали бы вы, что они про вас говорят, — отозвался Пучок, пушистым водоворотом крутясь вокруг ствола. Учитывая присутствие Люси, я не стал расспрашивать дальше.
Пес раскрыл мне глаза на нравы многих представителей фауны. Утки в основном необыкновенно вежливы, лебеди немного спесивы и туповаты. Вороны угнетены сознанием своей роли роковых птиц (видимо, не на шутку ударил им в голову Эдгар Аллан По), а лошадям просто на все плевать, конечно в метафорическом смысле. Ну и, разумеется, коты. Ох уж эти «с-коты» (таково мнение Пучка). Не стану пересказывать того, что он про них наговорил, могу лишь заметить, что предвзятое мнение способно запятнать даже самые светлые характеры.
— Вы очень редко говорите о своей подруге, — заметила Люси.